Если сможешь, то прости.
С уважением,
Горделиус Пиквери
P.S. Грейс передавала тебе привет, она ещё не знает, что так случилось, так что не злись на неё, она вообще ни при чём. Если будешь злиться, то злись только на меня, я один во всём виноват».
* * *
— Ну что, она возвращается? Твоя девушка? — заглянул в комнату Дадли. — Что с тобой? Что-то случилось?
— Как говорят, «у меня есть две новости. Хорошая и плохая», — отложил я письмо, пытаясь понять, что же чувствую по этому поводу. Понимание? Досаду? Тоску? Разочарование?
— Тогда скажи хорошую новость.
— Похоже, что сова в подарок у Лили будет совсем скоро, — откинулся я на кровать.
— А какая плохая? — осторожно уточнил брат.
— Придётся расширять совиную будку, — хмыкнул я. — Шутка. Хотя будку, может, и придётся переделать. Плохая новость в том, что у меня больше нет девушки… — ответил я, отдавая брату письмо Горди.
Дадли, хмурясь, прочитал послание, потом, похоже, ещё раз и ещё.
— И что? Ты поедешь в это их «Ильверморни», чтобы начистить кое-кому рыло? — воинственно спросил брат.
— А зачем?.. — вздохнул я. — Что от этого изменится? Сердцу не прикажешь. Да и не заберу же я оттуда Чжоу насильно?
— Ну хотя бы чтобы услышать о вашем расставании от своей девушки, а не от какого-то левого хмыря, — потряс письмом Дадли. — А вдруг это всё подделка? Или, как в фильмах бывает, он отправил письмо как будто от неё, а ей отправил письмо от тебя, что ты с какой-нибудь девчонкой замутил. Помнишь эту, которую ты ещё на Рождественский бал приглашал? Ты же с этим «Горди» переписывался? Значит, твой почерк у него есть и он письма отправляет и получает. Ты же вроде говорил, что Чжоу не выпускают из той школы или типа того?
— Ну да… — протянул я.
— Ну и вот. Он её полюбил. А если про родителей правда, то она, может, на самом деле хотела приехать, а он такой раз — и от тебя письмецо ей суёт. Типа «прости, подруга, но я люблю другую, ты мне больше не нужна. Оставайся в своей Америке и не приезжай», — распалился Дадли. — Ну и она расстроилась, и тогда что ей тебе писать, переспрашивать? А чтобы ты не писал, то он тебе написал, что они уже встречаются. Но, может, и вовсе нет. С чего ты ему веришь?
— В твоих словах есть резон, — хмыкнул я. — Но я сомневаюсь, что Горди способен на такую подлость…
— Если он её так любит, то, может, и способен, чтобы вас развести и самому освободившееся место занять, — скрестил руки на груди Дадли. — Ты просто судишь людей по себе, но многие из-за любви предают дружбу, лгут или убивают. Вы же как бы почти и не знакомы с ним. Пару писем от него получил, а сразу другом считаешь. Если он на твою девчонку позарился, то не друг он тебе, я тебе отвечаю. Вот ты бы стал зажигать с Гермионой?
— Э… Нет, — ответил я.
— А почему?
— Ну потому что она тебе нравится, — ответил я.
В моей жизни было, конечно, что я любил девчонку, которая любила другого, или был с девчонкой, с которой у меня нет будущего, но если бы Саске ответил на чувства Сакуры, то я бы сразу… пожелал бы счастья моим друзьям.
— Вот! Девчонка друга или брата неприкосновенна! — поднял палец Дадли. — И нечего влезать в чужие отношения. Мало ли кто там кого любит. В маму, может, наш молочник влюблён, так и что, ей сразу отца бросать?
— Э?.. — удивился переходу я.
— Ну да, ходил тут… — потёр шею Дадли. — Отец с ним поговорил по-мужски, чтобы не строил глазки и не смущал замужнюю женщину с тремя детьми.
Я прыснул. Брат, как всегда, мог поднять настроение и вернуть радость от жизни.
— Знаешь, ты прав, как минимум следует убедиться, что всё это правда и Чжоу действительно этого хочет, — кивнул я.
— Вот, узнаю своего братана, — от души хлопнул меня по плечу Дадли. — Я с тобой. В качестве моральной, — он выразительно ударил кулаком о ладонь, — поддержки. К тому же давно хотел побывать в Штатах. У меня даже есть небольшие накопления, чтобы оплатить поездку.
— Ну… волшебники мы или погулять вышли? — подмигнул я ему. — Что-нибудь придумаем. Мне надо связаться с одним другом…
— Мальчики, идите есть пирог! — крикнула с первого этажа тётя.
— Идём, ма! — откликнулся Дадли, тоже мне подмигнул и спустился первым.
Я смотрел на широкую крепкую спину брата, внезапно понимая, как же он вырос за прошедшие восемь лет, и подумал: что бы ни случилось, правда написана в письме или нет, у меня есть моя семья. А это уже чертовски много.
Глава 17. Разные чувства
4 июля 1996 г.
Англия, графство Корнуолл, Годрикова Лощина, «Берлога Бродяги»
Наверное, я слишком расстроился, когда получил то письмо от Горди. Очень сложно начать сразу здраво мыслить, когда примешаны сильные чувства и эмоции. Когда это настолько личное. Когда ты не властен над дорогим тебе человеком и можешь только принять его выбор. Решение быть вместе обычно принимают двое, но для расставания достаточно желания только одного в паре. А вот продолжать любить или нет — это уже твоё дело.
Я знаю, что такое быть несвободным, чтобы принуждать кого-то к чему-либо.
Саске ушёл из деревни, и я хотел вернуть его в Коноху, но был готов, что он больше не захочет со мной дружить. Мне было лишь важно знать, что с ним всё в порядке и его не пустят на эксперименты. Я считал себя правым по той причине, что моему другу угрожала смерть, которую он словно в упор не замечал. Впрочем, дружба — это нечто отличающееся от любви… и отношений с девушками.
До сих пор сомневаюсь, не знаю и не уверен, способен ли вообще на любовь. Из шиноби с самого детства пытаются вытравить подобные эмоции. А джинчуурики, в принципе, воспитывают «живым оружием». Разве у оружия могут быть мысли, чувства и какое-то мнение? Разве у карающего меча могут быть друзья или любимая? Преданность — это то, что вбивают в таких, как мы. В основном это преданность правителю: руке, которая направляет живое оружие деревни.
Страх и ненависть окружали меня с детства, и только Третий Хокаге относился хорошо. На подобном «контрасте» вольно или невольно проникнешься. Ребёнок захочет заслужить похвалу человека, который с ним хотя бы разговаривает, а не вопит, как резаный, о том, что он «злобный демонёнок».
Когда Третий умер, я испытал шок, для меня это было огромной потерей, пока не появились крёстный Джирайя и бабулька Цунаде, которым попросту запретили меня видеть и появляться в деревне после смерти моих родителей.
Дадли вовремя вправил мне мозги, иначе я мог потерять время в бессмысленных печалях, сожалениях и страданиях. Но, когда дело касается интимного и личного, даже шиноби могут потерять объективность суждений.
Чжоу всегда писала мне письма иероглифами. Мы слишком многое пережили, чтобы она не могла мне чего-то сказать. Она бы подала какой-то знак, хотя бы подписала бы своё имя кандзи или через того же Горди передала значимую фразу. По крайней мере, мне так кажется.
Хигэканэ отстранили от должности директора ещё в прошлом году, и он непонятно где пропадал всё это время. Как знать, не наведался ли он в «Ильверморни». Маловероятно, конечно, но… и подобный сценарий исключать не стоило. Всё же он хотел, чтобы его «герой» страдал и был одинок. Одинокими и страдающими легче управлять, чем людьми, у которых за спиной есть те, о ком надо думать и заботиться.
Многие считали, что семья и привязанности, друзья и товарищи — это слабость, что надо сражаться только за себя или уж за что-то абстрактное, что невозможно ранить, взять в плен или убить. «Воля Огня» передавалась из поколения в поколение. В Академии шиноби нам вдалбливали мысль, что мы должны умирать за свою деревню, так как на «древе Конохи» на месте старых листьев всегда вырастут новые, но… я считал это чушью. Метафоры метафорами, но каждый из этих «листьев» — живой конкретный человек.
И лично я всегда находил силы сражаться, защищая тех, кто мне дорог. И «Коноха» для меня была не символом, не деревней, не домами и не улицами, а конкретными людьми, которые там жили. Согласен ли я заменить Сакуру или Саске, Шикамару или Хинату на кого-то ещё? И ответом было что-то вроде «Нет. Пока я жив, ни одного листочка не упадёт с этого дерева». Не уступать, не сдаваться, потому что за плечами — они. Или потому, что они стояли со мной плечом к плечу.
