И все-то вроде гладко складывалось у молодого Геракла. Слава его росла и ширилась, шли счастливые годы, у них с Мегарой родились сын и дочка, Геракл возмужал как преданный супруг и отец – и очень вероятный наследник фиванского престола.
Жизнь Геракла в Фивах была едва ли не столь же динамичной, как наша с вами сегодня. Каждый день он целовал на прощанье жену свою Мегару и детишек и отправлялся на работу – убивать чудищ и свергать тиранов. Нынешний служащий на полной ставке, возможно, находит менее радикальные способы сражать соперников по рынку и тварей-коллег – драконы, которых мы убиваем, скорее метафорические, нежели настоящие, – однако подходы и распорядок дня не очень-то разнятся.
Одним роковым вечером Геракл вернулся на семейную виллу и на пороге наткнулся на двух маленьких, но свирепых демонов с горящими глазками. Он тут же ринулся за ними, завалил наземь, переломал им хребты и топтал их вопившие головы, пока растерзанные демоны не испустили дух у его ног. Тут из дома на Геракла с воем вылетел громадный дракон, дыша огнем из пасти и ноздрей. Геракл бросился на дракона, сомкнул руки на его чешуйчатой шее и стиснул ее изо всех сил. И лишь когда жизнь покинула чудище и дракон пал мертвым на пол, развеяла Гера морок, какой навела на Геракла. Оглядевшись, увидел он с отвратительной ясностью, что дракон, которого он убил, – это жена его Мегара, а демоны – любимые детки.
То было едва ли не самое жестокое Герино вмешательство, знак бездонной глубины ее ненависти. Вид ее заклятого врага, его такой счастливой и полной жизни, раздражал ее все больше и больше. Она решила низвести Геракла до полного ничтожества, забрать одним стремительным и необратимым жестом и тех, кого он больше всего любил, и его репутацию. Когда вести о его поступке расползлись по округе, с Гераклом перестали разговаривать, к нему даже не приближались. Он замаран. Из князя в грязь – оборот затасканный, но никто прежде не ощущал такую стремительную смену всеобщей любви и обожания на ненависть и презрение.
Горю Геракла не было пределов. Он мечтал умереть. Но знал, что обязан покарать себя – претерпеть безжалостное наказание. Лишь тогда окажется он достоин встречи с душами Мегары и детей в загробном мире. Без очищения, дарованного царем, оракулом, жрецом или жрицей, повинные в преступлениях против родственников вынуждены пытаться очиститься самостоятельно – живя изгнанниками во искупление. Если не удастся отмыться от своих преступлений, эринии – дикие фурии – вознесутся из Эреба и станут гоняться за преступившим, стегать его железными хлыстами, пока не сойдет он с ума.
Геракл ушел из Фив и пополз на коленях[35] в Дельфы просить наставлений.
– Чтобы искупить это чудовищное преступление, Гераклу надлежит прийти в Тиринф и простереться перед троном, – нараспев произнесла пифия. Геракл не мог знать, что жрицу зачаровала Гера и слова эти – Герины. – Десять лет служить ему беспрекословно, – продолжила жрица. – Что бы ни велели ему, Гераклу следует сделать это. Какую бы задачу ни поставили ему, Гераклу положено с готовностью выполнять. Лишь после этого быть ему свободным.
Дух Геры оставил жрицу, и жизнь в ее голос вдохнули[36] теперь Аполлон с Афиной.
– Выполни все, что велено будет, безоговорочно, не жалуясь, и достигнешь бессмертия. Твой отец обещал это.
В бессмертии Гераклу надобности не было, но он понимал, что подчиниться придется в любом случае. Двинулся он по дороге к Тиринфу, столице Микен. Тамошним царем теперь стал уже взрослый Эврисфей, дальний родич Геракла, тот, чье преждевременное рождение много лет назад устроила Гера, чтобы помешать замыслу Зевса обеспечить трон Гераклу.
У Эврисфея никаких героических свойств Геракла не имелось – ни силы, ни отваги, ни щедрости, ни властности. Вырос он премного осведомленным о репутации своего более сильного, умелого и любимого в народе родственника, а потому уже давно в нем тлели ненависть, зависть и обида.
Сколько самообладания потребовалось Гераклу, чтобы склонить колени перед троном Эврисфея и взмолиться об искуплении, мы можем только догадываться.
– Мерзость твоих противоестественных преступлений отвратила всех, в ком живо чувство, – произнес царь, упиваясь каждым мгновением. – Не достоин ты будешь жизни в мире людском, пока не расплатишься сполна. Десять задач ты выполнишь для меня за десять лет без всякой помощи или платы. Когда справишься с последней, я, возможно, соизволю простить тебя, обнять как моего сородича и даровать тебе свободу. Но до тех пор ты у меня в рабстве. Сама Царица неба так повелела. Все ясно?
Свое орудие Гера настроила умело.
Геракл склонил голову.
Эврисфей потер подбородок и крепко задумался. Уж если помыкать своим неукротимым родственничком и задавать ему полезную работу, начинать имеет смысл дома. Эврисфей правил не только Микенами, но и благодаря опрометчивой клятве Зевса всей Арголидой, а ее держали в ужасе всякие дикие твари[38].
Самый очевидный ужас наводил лев, нападавший на жителей Немеи на северо-востоке царства, неподалеку от Коринфского перешейка. Страх перед этим жутким зверем не позволял странникам и купцам с материка торговать с Арголидой и остальным Пелопоннесом. Отпрыск чудища ХИМЕРЫ[39], то был не простой лев. Золотая грива его была так густа, что копья и стрелы отскакивали от нее, словно соломинки. Когти остры, как бритва, доспехи они способны драть, как бумагу. Камень для этих могучих челюстей – все равно что сельдерей. Многие воины уже сгинули, пытаясь усмирить Немейского льва.
– Отправляйся в Немею, – сказал Эврисфей Гераклу, – и убей льва, что разоряет тамошние края.
Какая жалость, подумал про себя Эврисфей и хихикнул. Не выйдет мне десять лет гонять его. Эта вот первая задачка его доконает. Ну, ничего не попишешь.
– Просто убить? – переспросил Геракл. – Доставлять не надо?
– Нет, незачем его доставлять. Что мне прикажешь делать со львом?
Геракл выпрямился, поклонился и покинул тронный зал, а Эврисфей постукал себя пальцем по виску – под взрывы раболепного смеха придворных.
– Ручищи-то как дуб, а мозги – с желудь, – проговорил царь и фыркнул.
Несколько месяцев преследовал Геракл зверя, как ему уже приходилось много лет назад, когда он охотился за Феспийским львом. Геракл понимал, что его оружие, какого бы устрашающего божественного происхождения ни было, против неуязвимой шкуры этого животного бессильно. Придется полагаться на голые руки, а потому все эти месяцы Геракл неустанно тренировался. Выкорчевывал деревья и поднимал над головой валуны, пока его тело, и без того могучее, не сделалось небывало сильным.
Когда понял, что готов, Геракл выследил льва до его логова. Бросился на громадное чудище и завалил на землю. Вцепившись крепко, Геракл не дал ему вырваться и пустить в дело когти или челюсти. Что льву его непроницаемая шкура против железной хватки Геракла на львиной глотке? Не один час катались они в пыли, покуда жизнь наконец не покинула великого Немейского льва и он не перестал дышать.
Геракл встал над телом зверя и склонил голову.
– Это был честный бой, – проговорил он. – Надеюсь, ты не мучился. Надеюсь, ты простишь меня за то, что я сейчас спущу с тебя шкуру.
Подобное почтение к врагу, пусть он и зверь безответный, было Гераклу свойственно. Пока противник жив, Геракл не ведал пощады, но врага погибшего он в загробный мир отправлял, где это удавалось, церемонно и с почестями. Есть ли у животных душа или последующая жизнь, даже у тех, что произошли от первородных существ вроде Ехидны или Тифона, Геракл уверен не был, но вел себя с ними так, будто все это у них есть. Чем отчаяннее они сражались, тем проникновеннее и почтительнее были Геракловы погребальные молитвы.
Презрение Эврисфея ранило Геракла. Он хотел снять шкуру со своей добычи и победно доставить ее в Микены, потому и попросил разрешения у дохлого льва. Но обнаружилось, что ни самые острые ножи, ни мечи даже царапины не оставляют на неуязвимой шкуре. Наконец Гераклу пришла в голову мысль выдернуть у льва его бритвенные когти. Они оказались удовлетворительно остры, и Геракл с их помощью снял со льва большой кусок шкуры вместе с головой. Смертоносные когти нанизал он в ожерелье, а в припадке безумной радости выдернул самый могучий дуб, какой нашел в округе, обломал с него ветки и сделал себе исполинскую дубину.
С ожерельем из когтей, в непробиваемой шкуре на плечах, на голове – раззявленная челюсть и выпученные глаза, на боку – могучая дубина: Геракл обрел свой имидж.
Эврисфей не ожидал, что Геракл уцелеет, да еще и вернется облаченным, как дикий разбойник с гор. Впрочем, царю хватило хитрости скрыть свою растерянность.
– Да… этого следовало ожидать, – проговорил он, подавляя зевок. – Пожилой лев – никакое не испытание. Перейдем к следующей задаче. Ты слыхал об озере Лерна, тут, неподалеку? Его окрестности разоряет гидра, что стережет врата в загробный мир. Мне бы и в голову не пришло вмешиваться, если бы тварь эта не взялась убивать ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей, стоит им приблизиться. Мне недосуг разбираться самому, поэтому я отправляю тебя, Геракл, избавить нас от этой напасти.
