не пахла – вокруг неё всегда было облако табачного дыма. А иногда, когда в автопарке, где кондуктором работала, на ночные смены оставалась, – бензином и водкой.
– Зачем? – спрашиваю.
– Что «зачем»? – не поняла Елена.
– Зачем я вам нужен? Что, других детей, что ли, мало? Вон, недавно двоих совсем маленьких привезли – они-то вас за настоящих родителей считать станут. А я что? Я мамку люблю. И неважно, какая она. Другой всё равно не будет!
Последние слова я уже Ольге Лукьяновне сказал. И из кабинета выбежал…
Больше месяца с той встречи прошло. Елена со своим «близнецом» мужем из головы не выходили – сироте доброе слово, что пальто зимой: согревает. Думалось, зря я их обидел – люди-то вроде хорошие. Да и ни при чём они, не виноваты, что у меня жизнь вот так сложилась.
Мать так и не приезжала. Закрутилась, наверное, совсем, или забыла вовсе.
Предала…
Июнь выдался прохладным и пасмурным, с частыми дождями. Послеобеденный положенный по расписанию сон я не люблю – пустая трата времени. За нами, мальчишками, и не следил особо никто – так, пройдётся воспитатель или сама Оле-Лукойе, посчитает по головам, что не убёг никто, и целый час делай что душе угодно. Кто-то читает, кто-то и правда спит, а я вот в окно смотреть люблю. Сегодня решил посчитать, сколько капелек дождя за три минуты на стекло падает. И всегда ли их количество одинаковое.
В четырнадцатом счёте на девяносто шестой капле всё и случилось…
Во двор детдома въехали две машины: одна наша – на этих «Жигулях» завхоз иногда Ольгу Лукьяновну возит, другая – незнакомая белая «Волжанка».
Первой из неё вышла та самая Елена…
Встала около дверцы, на окна смотрит…
Меня увидела, рукой помахала – мол, привет. Поймал себя на том, что улыбаюсь в ответ. Тоже поднял руку и ладонь к стеклу прижал.
Подумал, что сердце сейчас из груди выскочит: зачем опять приехали-то? Неужели ко мне? Или, может, кого другого выбрали?
С водительского места «Волги» муж Елены вышел – только сейчас я понял, что он на д’Артаньяна из русского кино про мушкетёров похож. И тоже меня поприветствовал. В это время Оле-Лукойе в здание зашла. Через минуту шаги в коридоре послышались. Всё это время я не дышал. Ждал.
Дверь открылась…
– Не спишь, Коленька?
Заведующая подошла и, как обычно делала, волосы на моей голове пригладила. Вздохнула почему-то.
– Собирайся, мой хороший, приехали за тобой…
А я и сказать ничего не могу. Вдруг слёзы полились. А как же мамка-то теперь? С собой же взять её не смогу.
Ладонью влагу по щекам размазал, и тут Ольга Лукьяновна меня к себе притянула, а сама в мои волосы уткнулась – слышу, тоже плачет…
– Как же ты там будешь, Коленька? – шепчет. – Если вдруг чего – ко мне приходи, я всегда помогу, выручу. Да и так просто пиши, о себе рассказывай…
Отстранилась, из кармашка кофты платок вынула – вначале мне глаза промокнула, потом себе.
– Ну всё, мой хороший, пора…
Тумбочки у нас на двух человек были, так что вещей… в один пакет уместить можно: шахматы, которые мне ещё в той, из старой жизни, школе подарили, книжка про подвиг одного лётчика без ног, набор фломастеров, половина из которых уже кончились, и так, кое-что из одежды по мелочи. В общем, всё в одну сумку с ремешком через плечо уместилось.
Когда вещи складывал, буквально все в спальной комнате головы от подушек подняли, на меня смотрят – кто тоже со слезами, мол, везёт, семью нашёл, а кто просто так, от тоски по своим родителям или прошлому.
Ольга Лукьяновна в дверях стояла, не торопила. Когда я на кровать присел, ко мне снова подошла, рядом устроилась, за плечи обняла, вздохнула.
– Посидим, мой хороший, на дорожку…
Пока по коридорам детдома шёл, всё каким-то размытым было, исчезающим. Сразу за дверью во двор меня Елена с супругом встретили. Михаил по плечу тихонько похлопал, мол, держись, и сумку мою взял. На глазах Елены, смотрю, слёзы поблескивают. Но и улыбка была – как бы подбадривала: всё хорошо, переживать не нужно…
Ольга Лукьяновна к ней подошла.
– Вы уж берегите Коленьку… – говорит. – Он хороший…
Михаил в это время меня к задней дверце «Волги» подвёл, сначала сумку внутрь положил.
– Ну что, братец, запрыгивай. Домой поедем…
Домой…
Через окошко увидел, как две женщины обнялись на прощание – обеим, наверное, поддержка нужна.
Елена вперёд села, на меня оглянулась, посмотрела так внимательно, протяжно.
Наконец тронулись.
Назад смотреть не хотелось – боялся, что не сдержусь. И только когда выехали за территорию, я поднял голову.
И вдруг увидел её.
Мама…
Она медленно шла от видневшейся невдалеке остановки в сторону детдома. Ко мне шла…
– Мама! Мама!!! – заорал на всю мощь. – Мамочка!!! Ну стойте! Остановите же машину!!!
Михаил нажал на тормоз, и «Волжанка», подавшись вперёд, встала. Открыв дверцу, я выскочил из машины в ещё не успевшую осесть пыль обочины.
Мама была в пяти метрах от меня, и это расстояние я преодолел за секунду.
– Мамочка! – подбежал, обнял её, в плечо уткнулся. – Ну где же ты была так долго? Ведь чуть не опоздала же! Ещё бы немного, и меня увезли…
А сам плачу, остановиться никак не могу. Мама от меня отстранилась. Молчит. И тут она увидела Елену, которая тоже из машины вышла, – растерянная смотрит на нас.
Моя мама к ней подошла. Тихонько так, слышу, говорит:
– Вы, наверное, ему лучшей, чем я, матерью станете, – глаза опустила, в землю смотрит. – С вами он не пропадёт… Привыкнет. А меня забудет. Ведь никчёмная я, родила по случайности. Так что… ваш он теперь…
И дальше пошла, даже на меня не посмотрела.
Я было с места сорвался, за ней хотел бежать. Мама мой рёв услышала, как будто только сейчас своего сына увидела.
– Уйди от меня! – закричала. – Чего привязался, как пиявка? Вон, у тебя новые родители есть! А меня забудь! Слышишь? Забудь!!!
Что было дальше, я не помню. Наверное, память меня пожалела, стёрла эти самые горькие в моей жизни минуты. Самые горькие слёзы высушила.
Да и Елена с Михаилом помогли, поддержали через свою любовь и заботу. От всего сердца за это благодарен им. Но маму я всё равно продолжаю любить. Даже после её смерти – она через год после той истории от рака умерла…
Потом, спустя многие годы, в один из моих приездов в детдом, Ольга Лукьяновна рассказала мне, что мама все те
