слова специально сказала, чтобы мне легче было.
Чтобы забыл её быстрее…
Рассказала, что она больше часа у неё в кабинете сидела, плакала, никак успокоиться не могла. Затем, когда вышла, по той самой дороге, по которой меня увезли, побежала.
Догнать хотела…
Но разве догонишь её, жизнь-то?
Мать была в плохом настроении, и Тоня ожидала, когда начнётся. После ужина, во время которого зло гремели тарелки и оглушительно звенели вилки с ложками, девочка пошла в свою комнату – делать уроки. Мать мыла посуду, шум из кухни проникал через приоткрытую дверь. Тоня подошла, чтобы закрыть её, и вздрогнула. Мать стояла у порога, вытирая руки полотенцем.
– Куда? Уроки! – яростное лицо, на щеках неровный румянец.
Тоня подумала: «Её опять подменили. С работы сюда то и дело возвращается другая женщина, просто она в маминой коже».
В животе у Тони вспыхнул факел.
– Я как раз собиралась…
– А ну живо садись.
Девочка попятилась к столу, на котором светила лампа и лежали учебники и тетради. Столкнулась со стулом и, быстро повернувшись, села на него.
– Ты почему опять так себя ведёшь, а? Почему издеваешься надо мной? – мать вошла в комнату, повесив полотенце на плечо.
Тоня раскрыла учебник математики, взяла черновую тетрадку. Мать уселась на кровать поверх покрывала.
Начиналась экзекуция.
– Я ничего такого не делала, – прогундосила девочка.
– Да? А дела по дому почему не выполнила? Я велела пропылесосить. Ты пылесосила?
Материн голос едва не срывался на крик.
Тоня сгорбилась на стуле, чуть не уткнувшись в тетрадку носом.
– Хочешь меня в могилу свести. Да? Говори. Хочешь? Я из-за тебя седая стану скоро. Старухой стану. Ах, ты хочешь, чтобы я стала старухой! Чего молчишь?
Тоня, потея от страха, помотала головой.
– Ну спасибо. Добрая доча позволяет мне оставаться молодой. Земной тебе поклон. Могу спать спокойно. А знаешь, как называются такие девочки, как ты? А? Есть очень взрослое слово для тебе подобных.
– Ничего я не делала, – вырвалось у Тони. За этим могли последовать взрыв, удар, крик, но мать осталась на кровати.
– Ну и ну-у-у!
Девочка задрожала. Она очень сильно боялась этой фразы и этого тона.
– Делай уроки, чего сидишь! Сидит она!
Тоня сделала вид, что решает пример, но перед глазами была пелена, через которую она не различала ни букв, ни цифр. Рука, держащая ручку, взмокла.
– Я знаю, что ты говорила вчера с тем мальчишкой из второго подъезда. Думаешь, я дура слепая? Всё я знаю. Ты говорила с ним. И ещё что-то думала про него у себя в головёнке. Что думала? Знаешь, как называют таких, как ты? Мне вот, взрослой женщине, стыдно даже, ей-богу! Зачем ты с ним разговаривала? Я тебе запретила. Из школы сразу домой. Никаких разговоров ни с кем! А может, ты не только с ним говорила? Или не только говорила?
Мать, поднявшись с кровати, подошла к Тоне.
– В машины к чужим дядькам садишься? Говори! Садишься? Что они с тобой делают там? Я знаю. Я знаю. Всё по твоим глазам читаю. Тебе нравится, да? Они тебя трогают, целуют в разные места, прости господи. А потом дают конфеты, шоколад, деньги. Ну, где ты деньги прячешь?
Хлёсткий удар влажным полотенцем стал неожиданностью. Девочка вскрикнула, закрывая голову руками. Мать ударила ещё раз, сильнее.
– Где ты деньги прячешь?
Тоня лежала ничком на столешнице, мечтая умереть.
– Негодяйка! Бессовестная!
Мать схватила её за волосы, несколько раз резко дёрнула, и девочка завизжала.
– Таких, как ты, надо сдавать в интернат, чтобы вас там муштровали день и ночь и держали на хлебе и воде. Хочешь в интернат?
Тоня не могла ничего сказать из-за плача. Слёзы стекали по переносице, падали на тетрадь. Нос забился. Но ещё сильнее забилось ужасом всё её тело.
– Мама, прости меня.
– Простить тебя? Не прощают тех, кто предаёт свою мать. Ясно? Их сдают в интернат навсегда. Думаешь, я буду к тебе приезжать? Привозить передачи? Шиш тебе. А после интерната, когда ты вырастешь, тебя отправят во взрослую тюрьму. Поняла? Тебе там самое место! – теперь она торжествовала, прохаживаясь по комнате и размахивая руками. Картины жизни Тони взаперти ясно представали перед её взором. – И ты и тебе подобные плохие девочки останутся в тюрьме навсегда. Будете работать, чтобы приносить пользу государству. А как ты думала, милая? Задаром тебя никто кормить не обязан, между прочим!
Тоня заикалась, но всё-таки выдавила:
– Я больше так не буду, прости меня, мамочка!
– Чего не будешь?
– Я больше так не буду…
Мать хлестала её, пока не устала рука. Затем передышка – и «серьёзный разговор» продолжился.
Тоня получила свободу только через полтора часа и была настолько измождена, что заснула прямо за столом.
Вскоре во входную дверь позвонили. Мать, сидевшая в большой комнате перед телевизором, состроила недовольное лицо и пошла открывать.
За порогом стоял мужчина с кейсом в руке, одетый в длинный тёмно-серый плащ и шляпу.
– Добрый вечер, – сказал он, приветливо улыбаясь. – Прошу прощения, что мешаю вашему отдыху.
У мужчины, на вид лет сорока, было приятное гладкое лицо, типичное, но, на взгляд матери Тони, привлекательное.
– Да ерунда. Здрасьте.
– Я могу войти? Дело в том, что я живу в вашем доме, в последнем подъезде. Я представляю инициативную группу граждан.
– Да? – Женщина не помнила, чтобы к ней кто-то обращался, хотя соседей знала неплохо. – И в чём дело?
Мужчина снял шляпу и держал её на уровне груди за тулью. Сейчас он сильно напоминал какого-то киноперсонажа. Этакий чиновник из восьмидесятых.
Решив быть милой и вежливой, тем более он казался ей симпатичным, женщина отошла в сторону и прибавила:
– Да вы не стойте там, входите.
– Спасибо.
Он улыбнулся и шагнул в прихожую. Мать Тони включила бра.
– Обувь можете не снимать.
Оба одновременно опустили глаза на его туфли. Выглядели они новыми, даже блестели.
– Спасибо. Куда пройти?
– А давайте на кухню, – заюлила мать Тони, жалея, что толком не причёсана и в домашнем старом халате выглядит, наверное, как бомжиха. – У меня не прибрано.
– Ничего страшного, – заверил её мужчина.
В жёлтом свете лампочек выявилась одна странность его лица. Отсутствие бровей и ресниц. Мать Тони, поначалу чуть огорошенная таким открытием, решила, что ладно, всякое в жизни случается.
Они прошли на кухню. Мужчина сел на предложенный стул и водрузил кейс себе на колени. Мать Тони хотела сбегать переодеться, но ей была неприятна идея оставить чужого на кухне. Вдруг он
