Думаю, и докторскую напишу в рекордно короткий срок.
Пока мне не стукнуло сорок, никто не удосужился написать на меня анонимку. Отчасти это было обидно: на других пишут, а я чем хуже? Ведь что-то анонимщиков привлекает в людях, хватает за живое, а я, очевидно, всю жизнь был для них пустым местом.
И на тебе — написали. Да так много и подробно, что у меня начисто обида прошла: недаром столько лет ждал. И облик у меня из этого документа вырисовывался колоритнейший.
Оказывается, я отлавливаю у себя дома тараканов, которых специально культивирую, скрещивая черных с рыжими для получения особо вредного вида, и, посадив их в спичечные коробки (по пять штук), подбрасываю в портфели сослуживцев. Именно этим и объясняется тот факт, что в домах наших работников в последнее время расплодились тараканы. Особенно активно я снабжаю насекомыми нашего директора.
Моя близкая родственница, а точнее двоюродная сестра моей первой жены, приобрела импортный унитаз голубого цвета, а поскольку данный прибор — моя давнишняя мечта, в чем я неоднократно признавался своим коллегам, не свидетельствует ли это о том, что я вот-вот брошу свою вторую жену и вернусь к первой?
Кроме того, недавно меня застукали с Клавдией Антоновной, нашей секретаршей. В надежном месте хранится магнитофонная запись нашего разговора. Дословно приводится записанный текст:
— Нет ли у вас, Клава, синего карандаша?
— Синего нет, есть красный (произнесено кокетливо).
— А нет ли у вас, Клава, дырокола?
— Дырокол есть, но он неисправен (произнесено с большим чувством).
— А не пойти ли нам, Клава, пообедать?
— С огромным удовольствием! (Произнесено со страстью.)
Из этого разговора само собой вытекает, что я соблазняю беззащитную женщину.
Далее. Месяц назад по соседству со мной ограблен хозяйственный магазин. В ту ночь мне звонили домой. Телефон не отвечал. Нет никакого сомнения, что шайка грабителей, состоящая из меня и моей жены, проникла в магазин и унесла ценностей на общую сумму 725 рублей 11 копеек. Уличают нас следующие обстоятельства: после ограбления магазина моя жена постоянно стирает (надо же изводить награбленный порошок!), сам я все время что-то заколачиваю (а иначе куда девать пятнадцать ящиков гвоздей, похищенных из магазина?).
И вообще я подпольный миллионер. На работе обедаю подозрительно скромно. Ем каши и паровые котлеты, чтобы подчеркнуть свою финансовую несостоятельность. Но иногда я не выдерживаю и, забыв о конспирации, беру роскошную закуску, цыпленка-табака и прожигаю трешник. Это и выдает меня как подпольного миллионера.
— Ну что скажешь? — спросил директор, ознакомив меня с письмом.
— Рад, что наконец-то обратили на мою скромную персону внимание, — признался я. — А то как вол вкалываешь и никто доброго слова не скажет. Вы, например, товарищ директор, больше двух лет не интересовались моей особой. Я крайне признателен автору анонимки — он организовал нашу встречу. Благодарю его и за высокую оценку моих деловых качеств.
— Не спятил ли ты, братец? — изумился директор. — Какой-то негодяй мажет тебя дегтем, а ты его благодаришь!
— Пусть мажет, — сказал я. — Но одновременно он аттестует меня как башковитого, энергичного человека. Чтобы обчистить магазин, нужно и план ограбления заранее набросать и продумать все детали, нужна смелость. Вы, товарищ директор, на одном собрании назвали меня робким, неинициативным. А я не робкий, я скромный. И не выставляю напоказ свою деловитость. Выходит, этот клеветник лучше разобрался во мне, чем вы, товарищ директор.
— Странная любовь к анонимщик? — вздохнул директор. — Лично я не намерен принимать всерьез эту пакость.
Он скомкал письмо и швырнул его в корзину. Я вскочил, достал из корзины письмо и, разгладив его, положил перед директором.
— А лично я требую дать ход этому сигналу, — решительно сказал я. — И выяснить, наконец, инициативный я или нет. Что-то мне до сих пор не встречались неинициативные миллионеры!
— Мне они тоже не встречались, — признался директор. — А скажи, братец, действительно у тебя таракашки водятся?
— Водятся, — подтвердил я. — Могу подбросить пяток. В спичечном коробке.
— У меня своя популяция, — сказал директор. — Более древняя. Ты здесь ни при чем. Не было у тебя и романа с Клавдией Антоновной — у нее второй год роман с другим сотрудником. Но это ее дело, тем более холостая она. Магазин ты не грабил — его вообще не грабили. Каждый имеет право на мечту. Ты мечтаешь о голубом унитазе — и на здоровье! На подпольный бизнес у тебя не остается времени, так как, по моим сведениям, ты все вечера репетируешь в нашем клубном оркестре. Так стоит ли выяснять, что и так ясно? Даже главк, откуда спустили анонимку, не настаивает на разбирательстве.
— Стоит, — сказал я. — И обязательно с ответом главку.
Я добился своего. Директор образовал комиссию по проверке анонимного сигнала. Был составлен ответ в главк. Чтобы показать, что анонимка насквозь лживая, авторы ответа всячески превозносили меня как ценного работника и образцового семьянина.
В главке получают ответ и недоумевают. Странно, говорят, директор треста на прошлой неделе в жилетку плакался: некого, дескать, на зава отдела выдвинуть. А тут такой ценный кадр пропадает. И опыт какой — двадцать лет на одной должности.
Так я стал руководителем отдела. С помощью анонима, который вовремя меня заметил.
Спасибо тебе, неизвестный друг!
Меня назначили директором дома отдыха. Вступив в должность, я распорядился:
— Принесите простыню!
Почему-то лица у всех вытянулись. Но приказание мое выполнили. Внимательно осмотрев простыню, я сказал:
— Все, больше так работать не будем. Иначе вы меня по миру пустите.
Присутствующие уставились на простыню, пытаясь понять, почему я сделал такое решительное заявление.
Я передал простыню кастелянше:
— Будьте любезны, отыщите опознавательный знак дома отдыха.
Кастелянша долго вертела простыню, пока не обнаружила в уголке маленький треугольный штампик. Я взял ножницы и отрезал его.
— Чик — и нету, — сказал я. — Современный отдыхающий вполне додумается.
И, потребовав штамп, я разукрасил простыню по диагонали треугольничками.
— Прошу немедленно проштамповать все постельное белье, — энергично сказал я. — А также одеяла, покрывала и шторы.
Со штампиком в руках я начал обход своих владений. В вестибюле мне бросился в глаза пейзаж в рамке.
— Не вижу, чья картина, — огорчился я.
— Саврасова, — подсказали мне. — «Водопад» называется.
— Догадываюсь, что не Монэ, — блеснул, я эрудицией. — А где штамп дома отдыха?
— На обратной стороне.
— Что за наивные люди! — удивился я. — Любой отдыхающий может смело вешать эту картину в своей квартире. И никто не догадается, что она ворованная.
И я поставил штамп непосредственно на водопад. Точно так же я поступил с
