Ани больше нет. Куда-то в черноту уходил кроваво-желтый след, тянулись ошметки кожи и волос, и всё.
— Ну, с-суки, получайте! — я поднялся, пошатываясь, подошел к старушке, ткнул огнем прямо ей в волосы.
Пламя схватилось мгновенно. Старушка продолжала хохотать. Огонь пожирал ее волосы, с хрустом проглатывал вязаный свитерок, перекинулся на подол старого платья, на руки и лицо. Я стоял и смотрел. Когда же она заткнется? Когда перестанет смеяться?
Старушка уже превратилась в сплошной комок огня. Из-за моей спины кричали:
— Не положено людей убивать! Это же музей! Тут смотрют!
К этому крику присоединились другие: скрипучие, кашляющие и хрипящие.
— Вызовите пожарную!
— Тут вандалы! А еще культурные люди, по музеям ходят!
— Зажигалку кто разрешил? Билет предъявите, говорю!
Внезапно старушка начала медленно погружаться в пол. Как будто ее заглатывали — резкими толчками, сантиметр за сантиметром.
За спиной хохотали.
Я обернулся и увидел, что коридор забит старушками. Какая-то безумная, сюрреалистичная картина. Старушки, сидящие на стульях и табуретках, свисали с потолка, торчали из стен, из пола, между углов, запутавшиеся в проводах и задевающие головами лампы. Кто-то выглядывал из-за штор. Кто-то сидел спиной или вылез из стен наполовину. У самых ног из пола торчала только голова с седыми редкими волосами и добрым лицом.
— Не надо мусорить!
— Смотрели уже экспозицию?
— Вам налево сейчас!
— В следующем зале — реставрационные работы!
— Приносим извинения за неудобства!
— Ахаха! Ахаха! Ахаха!
Горящая старуха всосалась в пол с чавкающим и хлюпающим звуком. Бубнеж старушечьих голосов слился в один монотонный гул, от которого заложило уши.
Я побежал.
По стенам прошла волна. Дыхнуло смрадом и гнилью. Старушки протягивали в мою сторону морщинистые руки в пятнах, усеянные густыми темно-синими прожилками, с зажатыми кроссвордами, очками, ручками, карандашами, вязальными спицами, перьями.
Я прыгнул на дверь, вышиб ее, вкатился в следующий коридор и обнаружил, что он пуст и чист. На стенах здесь висели картины. Где-то вроде бы даже играла тихая музыка. Страшные звуки как отрезало, а от резкой тишины заболели уши.
Я поднялся, не в силах надышаться и прийти в себя, и осторожно побрел вперед. Ботинки оставляли на зеленом ковре грязные следы.
Картины были спокойные и красивые. В основном пейзажи. Я разглядывал их и чувствовал, как гулко бьется в груди сердце. Во рту пересохло, очень хотелось пить.
— Вам немного осталось, — проворковал откуда-то старческий голос.
Коридор заканчивался дверью, а у двери на табурете сидела маленькая сгорбленная бабушка. Она была очень стара — морщины искромсали ее лицо, а волос на голове осталось немного. Нижняя челюсть у бабушки дрожала, будто была на шарнирах, а глаза были водянистые, как у всех здесь.
— За дверью направо, и окажетесь прямо в экспозиции, — сказала она тихо.
Я подошел ближе.
— Это сон или я просто сошел с ума?
— А вы можете проснуться? — спросила старушка.
Я пожал плечами:
— Есть сны, в которых кажется, что проснуться не получается.
— Тогда я не смогу вам помочь. Разве что, давайте, проведу куда положено. В последний путь.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Она протянула руку. Я не без сомнений взял ее влажную и холодную ладонь и сжал. Старушка ответила. Это было знакомое рукопожатие.
— Аня?
В ее седых волосах все еще оставались клочья вязкой желтой жижи. Она подняла на меня выцветшие глаза, рассматривала несколько секунд, потом сказала:
— Пойдемте! — и повела за дверь.
Мы вышли в квадратный холл, и на мгновение меня ослепил яркий солнечный свет, врывающийся в единственное окно. Я сощурился, стер выступившие слезы, увидел сквозь окно вход в музей. Туда мы вошли бесконечно долгое время назад…
Вход был укрыт от посторонних глаз густыми изумрудными деревьями, колоннами и кирпичной аркой с забором. Со стороны дороги можно было разглядеть только крыльцо и стеклянные двери. Отсюда же я видел гораздо больше.
Я различил огромный немигающий глаз, прячущийся в листве. И еще изгиб стен, похожий сначала на гигантскую приплюснутую голову, а затем на изгибающееся тело. И еще я увидел, что вход в музей был распахнутой пастью. Крыльцо — нижняя челюсть. Перила — ряд зубов. Красный кирпич на входе — раздвоенный язык.
Сейчас кто-то шел туда, держа одной рукой велосипед. Оксана. Склонилась над телефоном и, видимо, пытается до нас дозвониться. Оксана остановилась у крыльца, прямо на красном языке, прицепила велосипед к перилам, небрежно убрала телефон в задний карман и поднялась по ступенькам.
— Не надо…
— Пойдемте, — сказала старушка знакомым голосом и потянула.
У меня не было сил сопротивляться и соображать. Мы пошли и остановились в ярком проходе перед дверью с табличкой, на которой было написано:
«Экспозиция № 1».
Старушка отпустила мою руку и села на табурет в углу.
— Пойдем со мной, — предложил я. — Ань, пойдем. Тебе здесь делать нечего. Только посмотри, что оно с тобой сделало…
— Ходят тут, ходят, работать мешают. А в искусстве ноли — без палочек, — пробормотала Аня скрипучим голосом, достала откуда-то из тряпья моток ниток и принялась его распутывать. С кончика ее носа капала на подол густая жижа. Капля за каплей.
Я взялся за ручку, понимая, что выхода больше нет, и потянул. Дверь отворилась. Проход наполнился звуками. Это были крики, вопли, хрипы, треск, кашель, безумный истеричный смех. Тяжело дохнуло смрадом. Сначала я не увидел ничего, но потом в густой бордовой темноте проступили овальные стены и овальный же потолок, закругленный порожек, заканчивающийся чернотой, а еще вокруг были силуэты. Множество силуэтов. Они изгибались, извивались, дрожали, размахивали руками, вертели головами, выгибались в криках, стонах и воплях. Они лежали, стояли, сидели, будто сваленные в кучу, набросанные друг на друга, сцепленные в общий клубок тел.
Кто-то мягко толкнул меня внутрь. Я сделал шаг-другой по мягкому и податливому полу, а затем ноги запнулись, и я упал. Мир закружился. Я падал к другим людям, на мне сгорала одежда, а зловоние раздирало ноздри и легкие. Я закричал. Мой крик слился с остальными.
Прежде чем упасть в переплетение обнаженных, потных, сочащихся кровью, обезвоженных и умирающих людей, я вдруг понял куда попал.
Это и была экспозиция.
Она могла переварить всё.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Виктор Глебов
Нимфа
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
От автора: «Пошел я как-то в спортзал, а там в фойе крутили фильм о насекомых. Об их трансформации в стадию нимфы. Мол, вылезают из хитинового панциря в новом виде уже. И я, переодеваясь, подумал: почему бы
