сам не знал. При всем при этом мириться с Наташей он не был намерен. Данилов дулся на Наташу. Он бьется с музыкой Переслегина, а она гуляет с молодым человеком. Ну и пусть. Ну и ладно. Ей будет лучше оттого, что она оборвет отношения с Даниловым. Ну и ему лучше. Музыке его никто не станет мешать…
Наконец на репетиции Данилов остался доволен своей игрой. Он даже улыбался в то утро. Явившись в театр, узнал, что на гастроли в Италию поедет не он, а альтист Чехонин. "Ну что же, — успокаивал себя Данилов, — и Чехонин достоин поездки". Хотя и знал, что Чехонин музыкант скверный. И другие знали это. В антрактах Данилов ходил скучный. Было обидно, следовало сейчас же идти в кабинеты, требовать, упрашивать. Однако Данилов и прежде никуда бы не пошел, теперь же он и вовсе не желал тратить нервную энергию. Данилов вспомнил о звонке пегого хлопобуда. "Вот оно, старца проклятье!.." Может, конечно, и не оно… Наутро Данилов осторожно поинтересовался у дирижера Чудецкого, не будет ли каких затруднений с залом Дворца энергетиков.
— А что такое? — удивился Чудецкий.
— Да нет, я так. Як тому, не замышляется ли тут конкурс бальных танцев.
— Сейчас узнаю, — сказал Чудецкий.
Ушел он легким маэстро, судьбой предназначенным для вальсов и полек Штрауса, вернулся серьезным музыкантом, готовым к Шестой симфонии Петра Ильича.
— Действительно, затеяли конкурс бальных танцев, — сказал Чудецкий. — Опять у нас начнется беготня…
— Досадно, — сказал Данилов.
— Досадно, — кивнул Чудецкий. — Но не мы одни такие… Есть и театры.
Данилов хотел было намекнуть насчет Клуба медицинских работников, но удержался. "Ну спасибо, хлопобуды! — подумал Данилов. — Я ведь и впрямь рассержусь…"
Ночью у Данилова зазвонил телефон. Данилов поднялся медленно, трубку взял нехотя. Раньше бы он припрыгал к телефону в надежде услышать Наташин голос. А теперь и Наташин голос не смог бы заставить его двигаться быстрее. Звонила Клавдия. Она страдала, ей было плохо, она хотела увидеть Данилова, умоляла его зайти к ней завтра.
— Извини, но у меня совсем нет времени, — сказал Данилов, зевая.
— Володенька, я тебя никогда ни о чем не прошу, а теперь прошу… Ты должен мне помочь…
"А ну ее!" — подумал Данилов. Однако он смутился. Голос Клавдии звучал непривычно жалко. Будто и впрямь с ней что-то стряслось. Позавчера Данилов корил себя за эгоизм, а теперь вот отказывается помочь человеку в беде! Да и тянуло теперь Данилова узнать от Клавдии нечто новое о хлопобудах, этих смельчаках и умницах…
К Клавдии он выбрался за час до вечернего спектакля, ехать следовало на квартиру Войнова.
Клавдия встретила Данилова в шелковом халате, с платком на голове, укрывшим бигуди. Выглядела она озабоченной и деловитой. А Данилов шел к ней в тревоге, думал, что Клавдия выйдет в слезах, бросится к нему на грудь за утешениями.
"Опять морочила голову!" — обиделся Данилов.
Был дома и профессор Войнов. Данилову он пожал руку. Данилов заметил, что живот у Войнова убавился. Войнов последние недели бегал трусцой. Он и сейчас, крупный, широкий в кости, в синем тренировочном костюме с белыми лампасами, походил на спортсмена, готового бежать. Но нет, похоже, ему было определено занятие дома.
На полу большой комнаты стояли четыре бутылки из-под вина "Старый замок" с пробками внутри. Войнов сразу же вернулся к бутылкам. Сел на стул, шнурком от ботинок стал ловить пробку в ближней бутылке. Язык высунул. Данилов взволновался, присел возле бутылки на корточки, готов был помочь Войнову советами.
— Пошли, пошли, — резко сказала Клавдия.
— Вчера выходило, — как бы извиняясь перед Даниловым, произнес Войнов, — а сегодня петля соскакивает.
— Данилов, пошли!
— Зачем это он? — спросил Данилов Клавдию в коридоре.
— На всякий случай, — сказала Клавдия Петровна. — Мало ли что…
— Надо леской.
— Мы пробовали. Шнурком надежнее. Да и обойдется шнурок дешевле.
Клавдия провела Данилова в свою комнату, спросила:
— Ну ты что?
— Как что? Ты мне звонила ночью…
— Ах да… — вспомнила Клавдия. — Ну ладно. Пока посиди минуту, я кончу одно дело…
Она уселась за стол, то ли письменный, то ли туалетный, и на листе хорошей бумаги принялась что-то решительно писать. Ручка ее двигалась, словно Пегги Флеминг по льду во время обязательной программы, росчерки пера получались какие-то особенные и красивые, на листе бумаги возникали вензеля. В комнате Клавдии у Войнова Данилов был впервые. Впрочем, она мало чем отличалась от личных покоев Клавдии в квартире Данилова, более знакомой. Только здесь над столом, в рамке и под стеклом, группой, "под деревню", разместились портреты женщин. Портреты были черно-белыми репродукциями с гравюр, живописных портретов и кинокадров. Всего из общей рамки на Данилова глядело десять дам. Маргарита Наваррская. Жанна д'Арк. Екатерина Дашкова на лошади. Зинаида Волконская. Софья Ковалевская. Александра Коллонтай. Софи Лорен. Сама Клавдия. Юная и хорошенькая. Девятую даму Данилов узнал не сразу. Потом понял, что это Миледи из "Трех мушкетеров". То есть Милен Демонжо, игравшая Миледи. "Что же это она их в рамку?" — удивился Данилов.
За стеной раздался стеклянный звук.
Клавдия подняла голову, сказала с досадой:
— Опять уронил бутылку. Вот медведь!
Тут она заметила Данилова и в первое мгновение удивилась ему.
— Посиди, посиди, Данилов…
— У тебя срочное дело?
— Да… То есть не дело, а упражнение. За королеву Елизавету пишу королеве Бельгии. По образцу.
Клавдия протянула Данилову серую книгу "Дипломатический церемониал и протокол", а сама продолжила разведение вензелей. Книгу Данилов листал с любопытством. Он и сам был не прочь иметь такую. Чуть ли не наизусть запомнил параграфы о бутоньерке, планы рассадки почетных гостей на завтраках с женщинами и без женщин, узнал, что в представительских экипажах с расположением мест друг против друга почетным местом является место на заднем сиденье справа по ходу движения. Шелковой лентой в книге была заложена страница с разделом "Переписка между монархами". Здесь предлагались образцы комплиментов и обращений к монаршим особам. Клавдия, видно, следуя советам протокола, и сочиняла сейчас письмо бельгийской королеве.
— Вот, — сказала Клавдия. — Теперь комплимент на месте и концовка верная:
"Моей доброй сестре королеве Бельгии". А если бы они были родственницами, пришлось бы добавить: "Моей доброй сестре и дорогой кузине…" А если бы я писала от себя, то окончила бы словами: "Имею честь быть Вашего королевского высочества весьма покорный слуга". Непростое дело. К маркизу следует обращаться: "Весьма достопочтенный маркиз…" Достопочтенный всегда сокращается и пишется: "Дост." Граф — тот высокочтимый… А епископ — Ваше блаженство…
— Зачем тебе?..
— Ну мало ли зачем… — уклончиво сказала Клавдия.
— Все-таки едешь в Англию?
— Пока нет. Да
