Все чаще суют свой нос в литературу панове, которые прикладывают к ней методы революционных митингов так, словно бы она состояла из баранов, ждущих проводника — льва. Дисциплина и здоровье нации — хорошие вещи, но не надо противопоставлять кофейни казарме. Когда говорим о литературе, принимаем за основу разговора факт, что знаем ее более или менее одинаково, так что не морочим себе голову фамилиями, цитатами и фактами. Общественные боевые коменданты в своих проповедях на тему «новой» литературы видят все время перед собой «мужланов», которым хотят приказывать. Для себя оставляют право муштровать других и хотят нас загнать в казармы, мол, мы дегенераты. Когда литературою займутся Муссолини и Гитлер, только тогда сможет она обновить сгнившую Европу. А мы, бедные декаденты, так думаем, что Сталин делает то же самое, только сильнее.
Эта новая европейская культура, о которой кричат современные крестоносцы, отдает казарменным комисняком (хлеб, который выдавали солдатам. — Ю. В.). Они забывают, что всеми своими знаниями обязаны кофейне. Уже 25 лет назад в львовской «Централке» шли живые разговоры о империализме Сеера, который везде вынюхивал романтические бациллы. Сейчас его идеи разводят казарменной жижей и открывают эти бациллы у писателей, имеющих плодотворное влияние на крупнейших европейских создателей. Exempli gratia: Достоевский на Гамсуна, Жида, современную английскую повесть.
Мы, грешные, ходили и ходим в кофейни, ибо там можем обмениваться мнениями как равные с равными с людьми, которые уже полысели от студий над литературой и с молокососами, которые называют нас ретроградами. Кофейня стала демократическим учреждением, что-то вроде читальни «Просвещения», где все равны, с той разницей, что голос здесь имеют не те, которые должны были слушать, а те, которых можно слушать, потому как скажут что-то новое.
Принимаем кофейню как необходимое зло потому, что не можем всех принимать у себя дома. Подданные древней России имели самовар, вокруг которого, словно вокруг башни крепости, шли долгие ночи атаки. Англичане имеют свои клубы. Диву даемся, что никто из наших патриотов в 250-летнюю годовщину обороны Вены не аннексировал кофейню как наше национальное изобретение. Ведь первую кофейню в Европе открыл наш Кульчицкий из Кильчиц (недаром шляхтичи), и недаром в Вене, откуда 100 лет плыла к нам европейская культура.
«Когда в студенческом кармане нашелся «лишний крейцер», мы ходили на рубцы, гуляш или «паприкар» и узловатую «кружку пилзнера» в пивную-ресторан Бизанца в Рынке, в Фляйшманову на бублики и брындзу с лососиной, в пивные, Винницы, ночные локали на коктейли, где фордансеры учили желающих девушек новым шагам в современных танцах-шлягерах, — вспоминал писатель Владимир Барагура. — Бывали мы и в «Народной гостинице» на коммерсах, в ресторанчиках «быстрой еды», где садились на скамеечку и поедали колбаски «раз на вилочку» и запивали пенящимся пивом «из-под затычки». Пена была такая густая, что можно было положить на верх десять грошей, и монета не погружаясь».
Спекуляция продуктами набрала таких оборотов, что ради защиты населения от спекулянтов в 1917 г. были введены постоянные цены на суррогаты кофе: кофе с солодом неупакованный — 1,40 крон, солодовый кофе упакованный — 1,60 кр., с ячменем — 1,10 кр. за кг.
24 декабря 1918 г. городское правительство требует, чтобы порция мясного блюда в ресторанах была, во-первых, съедобной, а во-вторых, не менее ста грамм. За нарушение — суровые кары. Но одновременно были принудительно введены вегетарианские дни, а еще запрещены буфеты в ресторанах, потому что какой буфет без закуски? А какая закуска без шпика, или сальца, или ветчинки с колбаской?
Эти ограничения глубоко ранили сердца рестораторов, какое-то время они терпели, и наконец 18 марта 1921 г. отправились к президенту города пану Юзефу Нойману с просьбой отменить ограничения. Президент обещал сделать все возможное.
Фальсификации напитков за период войны стало способом выживания для многих львовян. Кнайпы охотно брали для продажи этот самопал, и наконец Дирекция львовской полиции объявляет: «Значительная часть владельцев кабацких локалей подает гостям спиртные напитки, которые неоднократно приводили к недостойным случаям. В интересах общественного добра и безопасности всем без исключения владельцам львовских и уездных кнайп с 13 мая 1920 г. запрещается производить и продавать паленые напитки спиртовые, а также вино и мед. Против нарушителей этого распоряжения Дирекция полиции постановила применять суровые наказания».
А уже 30 июля Министерство внутренних дел запрещает все публичные забавы и закрывает кабаре, танцевальные залы и т. д. на территории целого Королевства Польского. «Gazeta Lwowska» сообщает, что владельцы краковских локалей приветствовали предложение запрета музыки в их заведениях. Но Львов не был бы Львовом, если бы не нашел выхода. Всевозможные забавы, фестивали, танцевальные вечера продолжались здесь под маской благотворительности.
25 января 1921 г. официанты забастовали. Они требовали от работодателей новых льгот. «Владельцы кофеен и ресторанов, — писала «Gazeta Lwowska», — согласились на повышение процента с дохода «нетто» (т. е. с выручки), но ни в коем случае не с дохода «брутто» (общий доход с кнайпы), потому что, мол, это первый шаг к национализации. Представитель кабацко-ресторанной корпорации (с середины 20-х годов находилась на пл. Рынок, 28), то есть представитель владельцев, встретился с представителем «Окружной комиссии профсоюзов», в которую входил Союз официантов. Последний оказался заядлым социалистом, вел себя вызывающе и категорически заявил, что если владельцы не найдут общий язык в течение 48 часов, «то поднимется весь пролетариат Восточной Малополыни». Делегат работодателей выразил сомнение, «пойдет ли действительно обездоленный, бедный рабочий защищать официанта, который, по крайней мере, обеспечен приличными продуктами и платой». И был прав, потому что когда 16 декабря 1921 г. магистрат начал стягивать с владельцев кофеен и ресторанов «сильвестровый» (новогодний) налог в три раза выше, чем в прошлом году, то общественность одобрила такое решение.
15 апреля Львовский союз официантов начал давно обещанную забастовку, так и не придя к согласию с кабацко-ресторанной корпорацией. Напомним, что они требовали организации Бюро посредников труда, состоящее из представителей Союза, а также очередного повышения процента за обслугу. До сих пор, выписывая счет, к цене заказанных блюд добавляли 10 %. Например, если сумма заказа — 100 марок, сюда добавлялось 10 марок надбавки, то есть клиент платил 110 марок. Сейчас официанты требуют десять процентов от общей суммы (10 % от 110 марок, что составляет 11 марок). Корпорация рестораторов воспротивилась этому нововведению, поскольку «с одной стороны, гость теряет осознание, что за услуги уже заплачено, с другой стороны, работодатель получает на 1 % меньше». Вчера немало локалей вынуждены были закрыться, а к бастующим официантам присоединились повара. Они требуют, чтобы их труд не контролировался, мол, «на кухне должен господствовать повар».
Владельцы пока не уступают. Сейчас большинство кнайп начали работу. Места бастующих заняли штрейкбрехеры, в основном молодые девушки из села.
В некоторых локалях гости перешли на самообслуживание, выявляя солидарность с владельцами.
Официанты ведут себя агрессивно. Пытались устроить авантюру в гостинице «Жорж», но были разогнаны полицией. Тогда собрались в количестве около 200 человек и до позднего вечера ходили по кнайпам в качестве «гостей» и чинили разные пакости: били посуду, опрокидывали блюда, прижигали папиросами скатерти, грубо атаковали девушек, временно выполняющих их обязанности. Поэтому Дирекция полиции ввела меры обороны кофеен и ресторанов, а также персонала. У локалей и пекарен выставлены полицейские посты. Вечером официанты устроили демонстрационный поход по центру города, который состоялся более-менее спокойно.
Осенью 1922 г. громким было Дело святоюрских коммунистов, которые собирались в молочарне «Зофия» на ул. Леона Сапиги. «На суде, — писала «Gazeta Lwowska», — владелица Зофия Мишковская и официантка молочарни узнали нескольких обвиняемых — Чеслава Гроссера, Циховского, Крилыка, Круликовского и других. Все они общались на польском и русском языках, приносили разные книги, которые пытались прятать от окружающих. Пишкевич и Хомин проживали в «Народной гостинице», часто появлялись роскошно одетые в кофейне «Рома» и «Республика», имели кучу денег, играли в карты, бросали чаевые по 10–15 тысяч марок. Пишкевич соблазнил официантку «Республики» и даже обручился с ней. Рассказывал, что деньги направляет ему богатый папа».
26 апреля 1923 г. на собрании кабацко-ресторанной корпорации все львовские кнайпы были разделены на четыре класса. Членские взносы официантов составляют соответственно 80, 60,40, и 20 тыс. марок, в зависимости от класса локаля.
