На самом же деле, как отмечает краевед Наталья Столбова, название Охты имеет финно-угорское происхождение, и толкование его неоднозначно. «По одной из версий в основе названия – древне-эстонское oht – медведь, – указывает Наталья Столбова. – По другой укоренившейся версии, оно восходит к древнему финскому наречию и трактуется как „река, текущая на запад“. В картографии Охта ранее всего встречается на шведских картах и планах XVII в., где называется Swarta, Die Schwarte. Топоним лежит и в основе названий – Большой и Малой Охты, основных магистралей, мостов, кладбищ».
Любопытные сведения о прежней охтинской жизни можно встретить на страницах путеводителя по Ленинграду 1931 г., хотя и преподносятся они с пролетарской, классовой точки зрения. «Мелкобуржуазный состав населения определил больший по сравнению с другими районами консерватизм охтян, – говорится в источнике. – Здесь долго сохранялись старые обряды и народные обычаи. Среди охтян было немало раскольников. Охта давала также приют сектантам, юродивым, гадалкам, старцам и „богородицам“, которые свили себе на окраине прочное гнездо».
Любимой забавой охтинских жителей были кулачные бои: стенка на стенку сходились поречане (жители Охты) и крючники (те, кто работал грузчиками напротив Охты, в мучных и хлебных амбарах Александро-Невской лавры). Эту страницу охтинской жизни ярко описал писатель Н.Г. Помяловский в повести «Поречане».
Действительно, на Охте царили давние, патриархальные нравы. На святках устраивали вечеринки и ходили ряжеными по домам. После Крещения те, кто «осквернил свое лицо машкерой» (то есть маскарадным костюмом), окунались в проруби в Неве.
Вид на Охту с Невы. Фото начала ХХ в.
До 70-х гг. XIX в. на Охте существовал обычай в «семик», то есть на Троицкой неделе, в полночь топить под пение молодежи «старика»-водяного (его заменяли чучелом) с березкой, украшенной лентами.
С конца XIX в. на Охте существовал собственный гребной кружок. В столичной печати сохранились любопытные свидетельства о деятельности этого спортивного общества. Так, в конце мая 1891 г., торжественно спуская свои суда на воду, Охтинский кружок гребного спорта отпраздновал благополучное возвращение наследника цесаревича Николая Александровича (будущего Николая II) в пределы Российской империи из Японии, а также его чудесное избавление от грозившей опасности (подразумевалось неудачное покушение японского полицейского. – С. Г.).
Местные жители в конце 1890-х гг. били в набат о «невозможном и нетерпимом» состоянии малоохтинского берега. «На всем протяжении Малой Охты берег Невы страшно засорен и изрыт, – говорилось в конце августа 1897 г. в „Петербургском листке“. – Видимо, обыватели обратили его под свалку мусора и хозяйничают здесь, как им угодно, без всякого запрета, все дальше и дальше захватывая русло реки. Здесь приютились различные склады, разбросанные в беспорядке. Сооруженные новые дома поползли к реке.
Мало того, некоторые расчетливые хозяева, скупив старые громадные суда, подтянули их на отмель и обратили в склады различного хлама. Над такими судами устроены кровли, а по бокам – двери. Тут же на отмелях разламываются днища старых судов, происходит пилка и продажа барочных дров. Заметно также, что отсюда же, с отмели, берут песок и глину, почему и видны всюду волчьи ямы. Отмель зазеленела и представляет собой топкое болото».
Храм Марии Магдалины на Малоохтинском православном кладбище. Фото начала ХХ в.
Время осенних и весенних ледоходов считалось одним из самых тяжелых для всего охтинского населения. Ведь моста через Неву здесь не было, и чтобы попасть с Охты в Петербург и обратно, требовалось проделать «кругосветное путешествие» через Литейный мост. Других мостов ближе просто не было. И это притом, что в ту пору большинство обывателей Большой и Малой Охты были главным образом бедными чиновниками, мелкими торговцами и всякого рода мастеровым людом, зарабатывающим себе на хлеб именно в городе. В довершение всего на Охте было очень трудно найти извозчика. Их имелось мало, а те, что встречались, пользовались своей немногочисленностью и заламывали непомерные цены.
Поэтому главной возможностью переправиться с Охты на другую сторону Невы служили допотопные пароходы Щитова и ялики. «На охтинский перевоз от Смольного монастыря вполне справедливо сетуют те, кому приходится здесь переезжать на яликах, – отмечалось в начале августа 1894 г. в „Петербургском листке“. – Правилами установлено, чтобы на каждый ялик, без больших поклаж, садилось на более пяти человек. Правило это на здешнем перевозе забыто, и зачастую кроме пяти человек на ялик нагружаются такие тяжести, что его борта чуть возвышаются над водой. Кроме пяти пассажиров зачастую на ялик укладываются три-четыре корзины с кувшинами молока и несколько корзин другой клади. Вообще за порядком на перевозе „Смольный – Охта“, особенно с охтинской стороны, по-видимому, нет никакого надзора».
«Беспорядки на перевозе через Неву от Смольного к Охте перешли всякие границы, – продолжал тему автор „Петербургского листка“ в конце августа того же 1894 г. – Яличники здесь зачастую и до невозможности грубы. На замечания переезжающих, зачем они разрешают класть в ялики непомерные тяжести, яличники отвечают: „Это перевоз для простых, а кто ежели из бар да утонуть боится, так пусть тот на следующий перевоз у церкви Св. Духа идет“. На пристанях вечно слышна между яличниками брань. На замечания даже десятник яличников преспокойно отвечает: „Что ж делать! Народ простой, да и перевоз-то у нас для простой публики“. Особенно много приходится переносить неприятностей переезжающим дамам»…
Мост Петра Великого (Больше-охтинский). Открытки начала ХХ в. из фондов РНБ
Коммерсанта Якова Петровича Щитова, чьи пароходики доставляли пассажиров на Охту и обратно, звали «охтинским кулаком». В 1870-х гг. он пришел в Петербург из Архангельской губернии и начал свою карьеру простым рабочим на баржах и плотах на Неве. С годами ему удалось сосредоточить в своих руках значительную часть перевозного дела в столице. Кроме того, он владел купальнями на Неве у Дворцового и Литейного мостов, а также катком на Фонтанке у Симеоновского моста.
«Посудины» Щитова славились дешевизной, но отличились крайней ненадежностью. В погоне за наживой Щитов нередко выпускал на линии неисправные суда с командами из случайных людей, готовых работать за жалкие гроши. Подобная постановка дела приводила к постоянным несчастным случаям на воде.
Известен был Щитов и своей скупостью. После того как он пожертвовал в кассу охтинского благотворительного общества пятьсот рублей, он сразу же поднял плату за проезд на своих пароходах – с 5 до 6 копеек, а также лишил солдат бесплатного проезда.
Несмотря на то что путешествия на щитовских пароходах были подчас связаны с риском, приходилось соглашаться с такими условиями. До поры до времени беду проносило стороной.
Однако то, что произошло на Неве вечером 7 апреля 1907 г., повергло в шок весь Петербург. Случилась страшная катастрофа: пароход «Архангельск», принадлежавший Щитову, затонул почти со всеми пассажирами.
Долгожданный мост, названный в честь Петра Великого, соединивший, наконец, Охту с левым берегом, торжественно открыли в ноябре 1911 г. До постройки этого моста столичные власти постоянно беспокоились по поводу «охтинского сепаратизма».
Среднеохтинский проспект, угол Панфиловой улицы. Фото 1930 г.
Вот как выглядела Охта в начале 1910-х гг., по словам ценителя питерской старины В. Курбатова: «Большая Охта, заселенная потомками мастеровых с охтинских верфей, состоит из деревянных домиков. Улицы, сбегающие к Неве, живописны контрастом своего убожества с великолепными постройками Смольного на другом берегу. Малая Охта благодаря мелким деревянным домам имеет захолустный вид, но он уже меняется и, несомненно, скоро совсем изменится из-за близости к новому мосту»…
«Империалистическая война тяжело отразилась на кустарном промысле Охты, – рассказывалось в путеводителе по Ленинграду 1931 г. – В настоящее время в очень редких домах работают столяры-одиночки. Пришлое население Большой Охты, в том числе и китайцы, выделывают цветы из стружек, детские игрушки из папье-маше и алебастра, а также швабры и щетки. Более крупным ремеслом является басонное производство: шнурки для обуви и выделка фетровых бот и простых сапог»…
В 1892 г. открылось движение по Ириновской железной дороге, построенной бароном Корфом для связи с принадлежавшей ему Ириновкой, где происходила добыча торфа. Уже в 1893 г. железная дорога перешла от барона Корфа в собственность Ириновско-Шлиссельбургского промышленного товарищества. Дорога проходила по трассе нынешних Ириновского проспекта, 5-й Жерновский улицы, по южной и юго-восточной обочине Рябовского шоссе и далее к Ржевке. Конечная станция первоначально находилась на Панфиловой улице, а в мае 1895 г. железную дорогу продлили до Невы, где появился вокзал Охта – Нева. Тут же расположились пристань и склад топлива.
