Стоя на вершине Ежика и глядя в необъятное и грозное морское пространство, Костя окончательно понял, что можно и надо быть выше пустяков.
Море все гонит и гонит к берегу желтые валы с белоснежными гребнями. Кажется, всю жизнь не надоест стоять здесь и смотреть на эти торопливо нагоняющие друг друга тяжелые волны… Даже Николка притих, захваченный разбушевавшейся стихией.
А Люся из каприза осталась дома, она не увидит с Ежика шторма, и душа ее не станет богаче от величественной картины взбунтовавшегося Черного моря. И она, пожалуй, в самом деле будет считать важным этот вопрос — везти или не везти яблоки в Москву. Лежит сейчас, наверно, на кровати и переживает свою обиду.
Костя почти угадал: некоторое время Люся действительно размышляла о Костиной неблагодарности. Она старается делать что-то полезное для семьи, волокла с базара этот злополучный ящик, а он наговорил ей кучу неприятностей. Ему, видите ли, тяжело будет нести! Пожалуйста, она сама понесет. Надорвется, так надорвется, никого это не касается. Да, вот так и сделать: пусть он идет, распустив руки, а она сама понесет ящик и чемодан.
Но, как это часто бывало с Люсей, немного остыв, она начала оправдывать Костю, и обвинять себя. В самом деле, чемодан чересчур тяжелый. И еще эти яблоки. Не надо было набирать с собой столько вещей. И простыни, и плащи, и черт знает что она напихала в чемодан. А Вера Григорьевна постелила свои простыни, отлично простиранные. Плащи тоже лежат без пользы, был только один маленький дождик, и то ночью. Здесь, как видно, такой микроклимат, что в эту пору не бывает дождей.
Все же не стоило покупать этот ящик. Лучше уж купить на почте маленький и отправить посылкой, чтобы не таскаться с лишним грузом. Но этот огромный ящик не примут в посылку. А чемодан тем более. Косте вредно таскать такие тяжести, он не привык к физической работе. На вокзале можно взять носильщика, но ведь надо тащить до автобуса и потом там, в Туапсе, от автостанции до вокзала.
И получается же так: хочешь хорошего, а делаешь ерунду. У невезучего человека все не клеится… Конечно, она невезучий человек. Вот сейчас ведь сообразила, что яблоки лучше отправить посылкой. Что бы подумать об этом раньше, пока не купила ящик…
Хотя… Стоп! Одну минуточку. Невезучим людям тоже иногда приходят в голову дельные мысли. Весьма и весьма дельные. И чего она так долго мучилась? Как сразу не додумалась? Ничего, лучше поздно, чем никогда. Тем более, что сейчас отнюдь не поздно.
Раз уж нельзя отправить яблоки, поскольку она приготовила неподходящий ящик, так она сделает посылку из вещей. В мягкой упаковке. Соберет все лишнее, сошьет из простыни мешок — и пожалуйста, пусть вещи добираются самостоятельно, чтобы Косте не надрываться. А облегченный чемодан она сможет таскать и сама, так что на Костину долю только и останутся яблоки.
Очень довольная новым планом, Люся вскочила с постели и принялась за дело. Она достала Николкину простыню, сложила ее вчетверо и принялась шить мешок для посылки. «Только бы успеть до их возвращения, — думала Люся, — а то опять Костя скажет что-нибудь такое, что руки опустятся. Он это умеет».
Но дело подвигалось бойко, а Костя с Николкой не спешили возвращаться. Люся отобрала целую груду вещей: простыни, плащи, теплую кофточку (зачем она на юге, теплая кофточка!) и еще кое-что. Свернув вещи в тугой рулон, она засунула их в приготовленный мешок и помчалась на почту.
Вышло очень удачно: никого не было сдавать посылки, и Люся сразу сбагрила свой тючок. Когда она возвращалась домой, навстречу попалась почтовая машина. Сейчас она заберет ее посылку, и все будет в порядке. Нет людей, которые не делают ошибок. Но надо уметь вовремя их исправить!
Люся забежала по дороге в магазин. Удачи, как и неприятности, ходят чередой. В магазине продавали отличных битых кур. И в очереди было всего человек пять. Люся представила себе, как Костя и Николка будут довольны, когда она сварит на обед курицу, и попросила самую большую.
Люся палила на керосинке курицу, беззаботно напевая: «Давай никогда не ссориться, никогда, никогда». Аккомпанементом служил уже привычный шум моря. Но вдруг к морскому гулу присоединился какой-то новый шум. Люся сначала не поняла, откуда он. Она перестала петь и прислушалась.
Дождь.
Это шумел дождь!
А она отправила плащи.
Люся в растерянности так долго палила курицу, что она получилась копченая.
И тут с хохотом прибежали изрядно промокшие Костя с Николкой.
Кончился день, а дождь не думал кончаться. Он лил равномерно, неутомимо, стучал по крыше, барабанил по стеклам, стекал по веткам деревьев, пузырями подпрыгивал в лужах. Шумел дождь, и шумело море, и казалось, что это длится уже много дней и ночей, а солнце на ясном небе, сухой песок и спокойная синь морская — все это было давным-давно.
Вечером Люся ничего не сказала Косте про посылку, только держалась молчаливее обычного и рано легла спать. Костя приписал ее хмурое настроение дурной погоде. За обедом он неумеренно хвалил Люсино кулинарное искусство, но она оборвала его:
— Брось ты! Никакого не надо искусства, чтобы сварить курицу.
— Ну, чего ты дуешься? — сказал Костя. — Не будет же он лить вечно. И вообще глупо сердиться на дождь.
— Я не сержусь, отстань, — отбрыкнулась Люся.
— Мама, можно я побегаю босиком под дождем? — спросил Николка.
— Нельзя, — сказала мама. — Будем спать.
— Еще не темно, — захныкал Николка. — И я не хочу спать.
— Не хочешь, а будешь! — заявила Люся.
Кстати было бы Николке припомнить басню дедушки Крылова насчет того, что у сильного всегда бессильный виноват. Но он еще не знал этой басни. А Люся не сравнивала свои слова и поступки с поведением басенных героев: сильные этого не делают, считая, что сама власть вполне возмещает в иных действиях недостаток логичности.
И хнычущий Николка был водворен на свою раскладушку. Костя лег добровольно. Он охотно бы поболтал с Люсей или хотя бы поиграл в карты, но она сказала:
— Под дождь хорошо спится.
И быстренько притворилась спящей.
Костя, разумеется, знал, что она притворяется, но не стал препятствовать. Может, ей хочется просто послушать дождик и подумать о чем-то своем. Костя придерживался того редкого ныне мнения, что и в браке у человека должно оставаться хотя бы пять процентов личной свободы.
Люся надеялась, что к утру дождь перестанет. Она несколько раз просыпалась ночью и прислушивалась — не перестал ли. Где там. Под утро стало окончательно ясно, что он зарядил всерьез.
Люся смотрела через окно, по которому обильно текли дождевые струи, на безрадостный серый рассвет и терзала себя самыми жесткими упреками. Почему она такая бестолковая? Все делает наоборот, неразумно, нелепо, глупо! Набила чемодан бесполезными вещами, а потом отправила домой плащи как раз перед ненастьем. Купила этот дурацкий ящик для яблок. И еще гордилась, балда этакая!
Люся едва не застонала от досады, вспомнив, как она свернула все плащи один за одним, потом завернула их в простыни и всунула в наспех сшитый мешок для посылки. Теперь они в багажном вагоне едут в Москву. А здесь хлещет дождь. И к завтраку нет ни куска хлеба.
Эта новая неприятность подняла Люсю с постели. Она старалась встать тихо, чтобы не разбудить Костю, но скрипучая кровать (в Джубге, наверно, все кровати были скрипучие) предательски выдала намеренье своей временной хозяйки. А может, даже Костя проснулся и не от скрипа: больше полсуток в постели провел — куда же еще спать?
Вставать он не спешил. Закурил, закинул руку за голову и наблюдал, как Люся одевается. Она торопилась, либо нервничала — Костя сразу не мог понять. Вывернув руки назад, долго не могла застегнуть лифчик, потом платье напялила задом наперед, принялась раздраженно его стаскивать и увязла.
— Торопишься захватить на пляже лучшее место? — поинтересовался Костя.
Люся дернула платье, оно жалобно затрещало по швам, но Люся высвободилась. У нее было красное сердитое лицо, нимало не расположенное к шуткам.
— У тебя игривое настроение? — спросила она.
Люся взяла пляжную сумку (сумка не промокаемая, можно хлеб донести сухим), положила в нее кошелек, стала повязывать перед зеркалом платок.
— Далеко собралась? — спросил Костя.
— За хлебом.
— Надень плащ.
Люся покончила с платком, направилась к двери, не отреагировав на Костин совет.
— Люся! — окликнул он настойчиво.
Она обернулась.
— Ну?
— Почему ты идешь без плаща?
— Иду и все, что ты привязался…
— Люся!
Тогда она, прямо глядя ему в лицо, очень спокойно объяснила:
— У меня нет плаща. И у тебя. И у Николки. Я все три отправила посылкой в Москву.
— Как отправила? — не понял Костя. — Зачем?
