— Ладно, — поспешно согласилась Люся.
На уме у нее вертелся щекотливый вопрос насчет цены, но пока она соображала, как бы поделикатнее его сформулировать, хозяйка сама назвала цену. Люся мысленно ахнула, но вслух еще раз сказала:
— Ладно. — И даже добавила: — Благодарю вас.
— Вот, это здесь, — указала Ксеня на маленький домик, стоявший неподалеку от большого главного дома. — Идите, смотрите.
— Я сейчас мужа позову, — сказала Люся. — Мы вместе.
Зимняя кухня была внутри разделена на две половины. Первая в самом деле оказалась кухней: тут была сложена печь, рядом стояла газовая плита без баллона, в углу — стиральная машина, посередине — детская кроватка с разворошенной постелью. Другая же половина, в которую, приподняв ситцевую занавеску, хозяйка провела новых квартирантов, представляла собою крошечную комнату.
— Вот, — сказала Ксеня, — вот эта кровать. А мальчика сюда можете класть.
— Как? — удивился Костя. — Здесь жить?
Люся подавленно молчала.
Хозяева летней кухни поступили подобно некоторым энергичным руководителям строительных организаций: они сдали свое помещение в эксплуатацию, мягко выражаясь, с недоделками. Три стены комнаты были оштукатурены, но не побелены, а четвертая только обита дранкой. Некрашеный пол был так затоптан, что на нем, как говорила Люсина мама, хоть репу сей. Кровать с измятой несвежей постелью, две табуретки, разбросанные на сундуке, на подоконнике и просто на полу тряпки да керосиновая лампа в углу составляли убранство этого курортного жилища.
— Постель перестелю, — великодушно пообещала Ксеня, — подушки, правда, нет, но дам одеяло — свернете под голову. Подмести можно.
Костя искоса взглянул на Люсю и бодро сказал:
— А что, вполне можно жить. Стол надо бы…
— Стол в саду есть, — возразила хозяйка.
После этого она снова ушла давить помидоры, предоставив жильцам полную самостоятельность.
— Говорит, сейчас самый сезон, — сказала Люся, — с квартирами трудно.
— Ну, не расстраивайся по пустякам, — успокоил ее Костя и стал собирать в одну кучу разбросанные по всей комнате детские платьица, женские чулки, рваную майку и еще неизвестно что. — Пойди лучше спроси, где веник.
Через час наши курортники навели в своем жилище относительный порядок.
— Молодец я, — похвалилась Люся, — что взяла простыни из дому.
— Да, — согласился Костя. — Жаль только, что не захватила диван-кровать.
— Мама, скоро обедать? — ныл Николка.
— Сейчас, — сказала Люся. — Как ты думаешь, Костя, ничего, если я попрошу хозяйку вскипятить чай?
— Попытайся.
— Может быть, ты сам?
— Нет уж, — отказался Костя, — тебе удобнее.
Люся вышла во двор и остановилась возле хозяйки.
— Томатный сок делаете? — спросила она с подхалимской улыбкой.
— Соус, — сказала хозяйка, не взглянув на Люсю.
— Ду-а, — протянула Машенька, в упор глядя на Люсю. — Ты — ду-а.
Люся не осмелилась возражать. Но хозяйка прикрикнула на Машеньку:
— Нельзя так говорить тете!
Люся поспешила воспользоваться благосклонностью хозяйки.
— Ксеня, можно вскипятить чай? — спросила она.
— Керосину нет, — сказала хозяйка. — В три часа лавка откроется, купите керосину — вон бидончик стоит.
— А-а… Хорошо, спасибо, — сказала Люся.
— У нас вода вкусная, прямо целебная вода, пейте из крана, не бойтесь, — утешила Ксеня.
— Да? Ладно. Спасибо, — пробормотала Люся.
Холодовы поели в саду, запивая хлеб и колбасу целебной водой, которая сильно пахла железом. Потом Люся пошла доставать из чемодана пляжные костюмы, а Николка принялся убивать на обеденном столе мух с помощью хлопушки, которую свернул ему из газеты отец.
Но все это в общем-то была ерунда — и летняя кухня, и сырая вода, и мухи. Все это можно было претерпеть ради того главного, прекрасного, бесценного, что их ожидало: ради моря.
И Холодовы отправились на море.
Солнце пекло так, словно над головою была раскаленная плита. Николка совсем раскис от жары, и папа с мамой с трудом волокли его за руки. Но они при этом успевали восторгаться изумительной природой и живописным поселком.
— Костя, смотри! Какие горы! — то и дело восклицала Люся. — Нет, ты не туда смотришь, вон, направо.
— Хорошо бы как-нибудь сходить в лес.
— Скоро море? — нетерпеливо спрашивал Николка.
— Скоро, — успокаивала Люся. — Обязательно сходим. Я только из географии знаю кавказский лес. Что тут растет? Кажется, бук, граб, горная сосна…
— Орешник, — подсказал Костя.
— С орехами? — вскинулся Николка.
— С орехами. Вон речка. Люся, давай подойдем, постоим у речки.
— Лучше скорее к морю.
— Немножко!
Речка была мутная и, должно быть, довольно глубокая. Она текла спокойно, плавно, и раскидистые ивы свешивали над нею гибкие зеленые ветви.
— Совсем как в Подмосковье, — задумчиво проговорил Костя. — Наверно, в Выселках у твоей тети…
— Она ужасно обидится, когда получит письмо, — сказала Люся.
— Папа, а тут есть рыба? — спросил Николка.
— Есть, — уверенно заявил Костя.
— А какая?
— Форель.
Костя слышал, что в кавказских реках водится форель, и был доволен, что не оказался в глазах сына, да и Люси тоже, незнайкой.
— Ну идемте же к морю, — заторопила Люся. — Я хочу купаться.
— И я, и я! — запрыгал приободрившийся Николка.
Море… Большое. Синее. Соленое. Вы стоите на песке у самой воды, а оно набегает на берег легкими волнами и плещется у ваших ног. Какие пустяки, что не удастся купить телевизор! Какая ерунда, какая мелочь, что придется спать в комнате с нештукатуренной стеной и пить вместо чая сырую воду, и стоять в очереди за керосином… Пусть будет тысяча неудобств и неприятностей, их все стоит перенести ради этой счастливой минуты.
Море… Вы сидите на берегу и смотрите в голубую даль. Солнце нежит ваши голые плечи, песок греет ваши голые ноги, а море расстилается перед вами, такое спокойное, гладкое, чистое, необъятное. Вы смотрите в его беспредельный простор, и уходят из сердца, растворяются в этом просторе усталость и горечь и растет светлое, чистое, крылатое чувство, и вы уже ощущаете себя сильными, как море, смелыми и гордыми. Белый пароход показывается вдали между небом и морем. Рыбачья лодка стоит на якоре. А ближе к берегу плещутся, ныряют, кричат и визжат счастливые курортники.
Люся зачарованно глядела на море. И Костя залюбовался смыкающимся вдалеке с горизонтом синим пространством. И оба в эту лирическую минуту забыли о Николке.
А Николка был огорчен и разочарован. У него даже губы сложились в капризный бантик, словно он собирался заплакать. Года два тому назад он в таком настроении непременно бы заплакал, но теперь, уже будучи мужчиной (папа так сказал, подарив Николке резинового крокодила в последний день рождения: «Ты теперь уже мужчина»), Николка не позволял себе этой роскоши. Он мог только недовольно морщиться или понемногу хныкать, реветь же принимался лишь в самых трагических обстоятельствах, когда и мужчине не стыдно поддаться минутной слабости.
Люся с чувством декламировала!
— Так вот оно море! Горит бирюзой…
Жемчужною пеной сверкает!
— Люська, ты молодец! — объявил Костя. — Ты просто отлично придумала: поехать к морю.
— А оно не черное, — словно бы про себя заметил Николка.
— Я была уверена, что мы здесь замечательно отдохнем, — самодовольно проговорила Люся.
— А оно не черное! — теперь уже во весь голос крикнул Николка.
— Что не черное? — не понял Костя.
— Море. Ты говорил: черное, а оно синее.
— А-а… — Костя засмеялся. — Это оно так называется: Черное, а на самом деле, правильно, синее.
— Почему синее называется черным? — допытывался Николка.
— Ну… так назвали…
Ничего более вразумительного Костя не придумал. Не все на свете можно объяснить. Не втолковывать же четырехлетнему мужчине, что иной раз не только синее, но и белое может называться черным, и наоборот. Сам со временем поймет, что люди не всегда называют вещи своими именами.
— Давайте же купаться! — говорит Люся.
Костя берет Николку на руки и входит в воду. Какой он красивый, Костя, ее Костя! Какое у него крепкое, мужественное тело, мускулы так и переливаются под кожей, вот только чересчур белый, надо ему как следует загореть. А Николка боится, глупыш.
— Не бойся, Коленька!
— А ну-ка, — командует Костя, — Раз! Два! Три!
И он с размаху опускает сына в воду.
— Ой! — кричит Николка и вдруг заливается звонким смехом.
Люся смотрит на них, на мужа и на сына, и улыбается. Все люди тут, у моря и в море, такие счастливые! Вот эта смуглая девочка, которая то и дело ныряет и фыркает, как дельфин, — ну конечно, она счастливая. Старушка, не умеющая плавать, купается у самого берега и блаженно улыбается. Девушка и парень, лежа на берегу кверху спинами, о чем-то тихо заинтересованно разговаривают. Тощий мужчина в черных очках осторожно пробует ногой воду… Ну, конечно, все они счастливые, все, все! А те, кто здесь живет, у моря, они, должно быть, счастливы всегда.
