«Ха–ха! — рассмеялась в душе Лана. — Карась‑то не просто клюнул, он заглотил весь крючок!» — И изобразив некоторое колебание, приличествующее в начале знакомства, сказала как бы вопросительно, но скорее утвердительно:
— Вы меня хотите куда‑то пригласить.
— Очень хочу, очень!
— А куда?
— В любое место. В какое только скажете! — воскликнул взыгравший Конязев.
— Ну что ж, скажу, коли так, скажу… — пообещала Лана многозначительно, а сама подумала: — «Погоди, ты меня еще узнаешь. Ты от меня вообще без пуговиц явишься к своей квашне и долго плакаться будешь в ее застиранный подол…»
…После обеда к Ветлицкому подошел Зяблин и, поманив его в сторонку, спросил с обычным выкрутасом:
— Станислав Егорыч, ведомо ли вам, что по участку вашему бродят лихие страннички и подбивают честной люд на бунт?
— Что это на тебя нашло? Какие страннички? Против кого бунт?
Зяблин колюче ухмыльнулся:
— Дело такое: подкатился тут ко мне один… Я как раз ожидал, пока механик тормоза отрегулирует __ на прессе. «Извините, говорит этот самый подкатившийся, простите, говорит, пойдемте со мной…» В общем, притащил меня в завком в отдельную комнату, столичными сигаретами угостил, газировочкой минеральной, охлажденной — вот какая честь мне выпала! Начал то-се, короче, вижу — что‑то надо ему из меня вытянуть, а что — недопетрю. Расспрашивает, кем я недоволен, не притесняет ли начальник участка, директор завода. Причем намекает, дескать, давай, вали без стеснения, не бойся, все будет о’кей! Усекаете, Станислав Егорыч? Говорит, у — вас, то есть у меня был ужасный конфликт с начальником участка, так не расскажите ли поподробней? Тут я окончательно понял, что это за субчик, и пояснил ему кое‑что этак культурне–нько, аллегорически, так сказать…
Ветлицкий посмотрел подозрительно на волосатые кулаки Зяблина. Тот перехватил его взгляд, усмехнулся:
— Не–е-е… До этого, Станислав Егорыч, не дошло. Я просто рассказал ему маленький печальный эпизод из моего детства. Бедная мамочка моя всегда страшно беспокоилась обо мне и переживала. Паша, говорила она, сейчас по улицам бросают бомбы и стреляют, кому не лень. Так не вмешивайся ты, пожалуйста, в эти дела. Но я был непослушный ребенок и в наказание получил небольшую контузию. С тех пор со мной случаются ужасные вещи. Мне начинает вдруг казаться, будто я — четвероногое, стою возле своего персонального корыта, а кто‑то посторонний неприлично сует в мое корыто свой нос. Так все бы ничего, если бы я в этот момент, как выражается мой врач из психдиспансера, не делался социально опасным типом. Но оказывается, что я…
«Хорошо–хорошо, — сказал этот подкатившийся. — Я все понял». Он все понял, а? Сообразительный оказался, даже бутылочку охлажденного «нарзана» вручил мне на прощанье.
— Смех смехом, но страннички продолжают шастать среди работяг и, чувствуется, затевают склоку. Предположительно против вас. Кому‑то вы стали поперек горла. Прикиньте на досуге. Неспроста стараются обработать общественное мнение. Кстати, вы знаете, что такое общественное мнение?
Ветлицкий наморщил лоб, стремясь уловить как‑то размашистое колыханье зяблинского многословия.
— Не знаете? Так я вам скажу. Общественное мнение — это мнение одного лица, раздутое его прихвостнями до беспредельности. Примеры нужны?
Ветлицкий махнул безразлично рукой.
— Нет, Егорыч, шутки в сторону! — огрел Зяблин кулаком по станине пресса. — Провокация налицо! Кто-то хочет отбросить нас обратно в каменный век, но времена не те! Хватит шарпать нас, я объявляю войну.
— Войну? — прищурился на него Ветлицкий. — Ты какой‑то вроде пугливый стал, мерещатся тебе страсти-мордасти, как старой Деве… — похлопал он беспечно по плечу Зяблина, чтоб не показать собственную встревоженность. Теперь и ему вспомнился шустрый человечек с черными кудрями, вертевшийся в пролете.
«Надо разузнать, в чем дело», — подумал он и отправился в заводоуправление.
На заводе все знали, что комиссия главка ведет поголовную проверку служб и цехов, материальных складов, роется дотошно в бумагах отделов, интересуется развитием ударничества, соцсоревнования бригад коммунистического труда. Но кто сегодня обращает серьезное внимание на комиссию? Они следуют одна за другой почти без перерыва, и все требуют к себе особого отношения, и все отрывают работников от их обязанностей на производстве, от важных дел для составления всяческих ведомостей, списков, справок и выписок. Заводские люди привыкли к комиссиям и смотрят на них философско–мудро, как на старость или болезнь, — явления неприятные и вместе с тем — неизбежные.
На этот раз подоплека деятельности комиссии была другая. Хрулев не знал, что эта проверка затеяна вне плана, что начальник главка Яствин направил против него острие своей ведомственной пики с целью организовать «материал» на непокорного директора завода.
…Ловко обработанный главным инженером Круцким во время туристического похода, Яствин повел планомерное наступление, результатом которого должно быть ниспровержение Хрулева, посмевшего затеять вопреки ему, Яствину, дела, которые потребуют от главка огромного напряжения сил, а от заводов — увеличения производственных программ. Осада Хрулева началась продуманными тактическими маневрами и способами, испытанными не одним поколением интриганов. Мелкая сошка, получив личные задания, старалась в поте лица оправдать доверие, выказать свою преданность и, разумеется, выслужиться. Шастая по заводу, эти члены комиссии подбирали всяческий мусор, мелочи и пустяки, не стоящие внимания, затем все это сортировали, оценивали, накапливали.
Хрулев, руководя заводом, сосредотачивал внимание коллектива на главной задаче: добиться увеличения вдвое выпуска подшипников с Государственным Знаком качества. Добиться с помощью новой техники путем замены устаревшего оборудования новым. Давалось это с трудом. И все же импортные и отечественные станки вступали в строй ежеквартально. Модернизировались поточные линии, но очень медленно, поэтому и план приходилось вытягивать, что называется, за уши.
Вечерами, когда Хрулев оставался один в кабинете, он доставал из ящика стола план комплексного социально–экономического развития завода и, листая страницы с длинными колонками цифр, морщил в раздумье лоб и вздыхал, словно самолично ворочал ломом или устанавливал на фундаментах новенькие, блещущие эмалью автоматы. Сухие неинтересные для круга непосвященных людей цифровые выкладки в мыслях Хрулева становились необыкновенными. Их облик сказочно менялся, они начинали звенеть и светиться живым огнем поэмы, — еще не совсем стройной, с зазубринками стиля, со сбоями в содержании, но уже поэмы, воплощающей коллективные силы разума.
Воображение рисовало обновленный завод из стали, пластика, стекла. Цеха–автоматы будут гораздо красивее, даже более красивыми, чем новый корпус, сияющий голубизной стен перед окном директорского кабинета. Вместо грязного, разрытого экскаваторами заводского двора, вместо ям и траншей — зеленый сквер, и посередине — фонтан. В глазах пестрит от цветов, солнечные лучи играют с водяными брызгами, а в тени деревьев на скамейках отдыхают в обеденный перерыв рабочие.
Хрулев переживал судьбу завода, его будущее, как свое собственное, и не было в его представлениях неосуществимых фантазий.
«Чем больше перевыполнение плана, тем выше заработок, тел? больше отчисления на наши осуществимые фантазии», — заканчивал он этими словами каждую свою речь на заводских собраниях.
Он и сейчас волновался о делах завода, волновался издали, из Крыма, где лечился в санатории. Часто звонил по телефону Крупному, замещавшему его на время отпуска, советовал, как обернуться, чтобы закончить месяц не хуже других заводов, и неизменно получал успокоительный ответ: план будет выполнен. ЧП — тьфу, тьфу! — нет. Об организованной Яствиным проверке Круцкий не заикнулся. Промолчал и о том, что выдвинул свояка просто–Филю из прорабов на высшую должность, утвердив его по приказу начальником транспортного цеха.
Верный себе просто–Филя принялся за дело и с первого же дня переложил все заботы на плечи автомехаников, диспетчеров… Сам целыми днями болтался по заводоуправлению, ближе к начальству, или решал животрепещущие вопросы по прокладке и освоению новых туристических трасс в ближайшей семилетке.
— Сегодня, возможно, приду, — ответила Лана на приставания Зяблина.
…И вот накрыт стол. Без излишеств, как рекомендуют сейчас по телевидению: легкий ужин, состоящий из набора сандвичей, замороженное шампанское, кофе. Предусмотрен также вариант на случай, если что‑то помешает и гостья не придет: можно легко сгрести продукты в холодильник, не пропадут. Но Павел почему‑то уверен, что Лана будет обязательно.
