Но теперь всему этому конец. Скоро их любовь выйдет из ночного мрака на яркий солнечный свет, и никто не посмеет сделать им ничего дурного. То, что они любят друг друга, будет законно, естественно и в порядке вещей. Они станут свободны.
Кейптаун не пугал ее. Ленни сказал, что там есть у него знакомая девушка, которая даст ей приют. А после Кейптауна уже будет легче. Нужно только еще пережить завтрашний день, и все будет хорошо.
Она прислонилась к его груди. Ей казалось, что не на лошади они скачут, а парят на облаках, и блаженное чувство тепла и покоя разлилось по всему ее телу.
Она улыбнулась: ей вдруг пришло в голову, что он ни разу еще не искал телесной близости с ней. Она закинула голову, так что ее губы пришлись около его уха.
— Ты меня еще не любил по-настоящему, — шепнула она.
— Мы еще не муж и жена, — сказал он.
— Это пустая формальность, — сказала она, снова изумляясь тому, как ей с ним ничего не стыдно. — Ты не хуже меня знаешь, Ленни, что мы с тобой больше муж и жена, чем если бы нас сто раз венчали в церкви.
— Чудное ты дитя, Сари. Я думал, ты будешь бояться.
— Почему?
— Девушки всегда боятся.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю.
— Развратник!
— Ничего подобного.
— А откуда же ты знаешь?
— Я читал в книгах.
— Очень жаль, но я не девушка из книги.
— Я тебя ненавижу!
— Тогда не держи меня так крепко. — Бетси остановилась. Они соскочили и, держась за руки, прошли несколько шагов в сторону. Луна стояла высоко — и ночь была словно заколдованная. Ночь, созданная для любви. Они опустились на теплую гостеприимную землю, и на мягкой траве, в сиянии звезд и луны, они без слов сказали друг другу то, что было слишком глубоко и сильно для обыкновенной человеческой речи.
…О, Земля! Научи своих неразумных детей любить. Научи их, потому что им это нужно. Самые простые чувства нужны им. Сострадание и нежность и братская преданность. И любовь, которая сильней и больше, чем нация или раса; любовь, которая объемлет все нации и все расы; высшая любовь человека к человеку. И еще, о Земля, внуши им гнев, праведный гнев, который велит бороться со злом, а мир заключать лишь с людьми доброй воли. Скажи им, что каждое человеческое сердце священно, каждое человеческое сердце может болеть… Скажи им… Скажи, что до тех пор, пока всякий мужчина и всякая женщина не вольны в своей любви друг к другу, нет и не может быть безопасности для людей… Скажи им…
Легкое облачко заволокло луну. Сари пошевелилась и открыла глаза.
— Я люблю тебя, Ленни, — сказала она.
— И я люблю тебя, — сказал он.
Они встали и пошли дальше. Они шли, пока не очутились на месте своей первой встречи, казавшейся теперь такой далекой, — на вершине холма, разделявшего обе долины.
— Больше мы сюда не вернемся, — сказала Сари.
— До тех пор пока страна не станет свободной, — сказал Ленни.
— А будет это когда-нибудь?
— Все должно измениться, дорогая. Нельзя вечно держать целый народ под гнетом.
— Скорей бы… Я, должно быть, очень плохая европеянка, раз иду против традиций белого человека. Герт, наверное, сказал бы так.
— Да, европеянка ты, пожалуй, плохая, но вообще-то ты прелесть.
— А я так рада, что я плохая европеянка, а вообще прелесть. Мне совсем ни к чему этот престиж белого человека, Ленни. Это просто значит — того нельзя, этого нельзя. Мне, например, так хотелось сегодня пойти на праздник.
— Там, куда мы поедем, мы с тобой станем ходить на все праздники.
— Да, да. Ах, скорей бы уж завтра!
— А теперь иди домой, дорогая. И помни, я буду ждать тебя завтра там, где мы встретились сегодня. Пусть Сэм донесет тебе чемоданы, это, я думаю, не опасно. Только не опаздывай. Поезд стоит всегда две, три минуты. И не забудь деньги. Они нам очень пригодятся.
— Не беспокойся, Ленни. Обещаю тебе ничего не забыть и вовремя быть на месте. Мы успеем на поезд. Не беспокойся, дорогой. Спи спокойно
— Главное, будь осторожна, Сари.
— Милый, неужели ты думаешь, что я могу быть неосторожна, когда решается наше будущее.
— Прости меня, дорогая. Спокойной ночи.
Они обнялись. Дрожь прошла по телу Сари.
— Что ты?
— Мне так страшно возвращаться в этот дом, Ленни! У меня так и стоит перед глазами Герт, избивающий Сэма.
— Потерпи, Сари! Ведь только одна еще ночь.
— И весь завтрашний день!
— Да, правда. Но ты возьми себя в руки, дорогая.
Она закрыла глаза и прильнула к нему. Он крепче прижал ее к себе, гладя рукой ее светлые волосы.
— Ничего, — сказала она тихо. — Я уже взяла себя в руки.
Она нежно поцеловала его, вырвалась, схватила поводья Бетси и, прыгнув в седло, пустила лошадь по дороге к Большому дому.
Ленни еще немного постоял на холме. Он сызнова продумал весь план, до последней мелочи. Тут нельзя допустить ни единой ошибки. Все должно было идти как по рельсам. Он повернулся и быстрым шагом пошел к Стиллевельду.
Поселок был погружен в темноту. Только у них в окошке светился огонек. Видно, мать еще не ложилась. Ждет его. Думает, что он сердится на нее из-за Старого Герта. Бедная мама! Он вошел в кухню.
Она сидела в неудобной, настороженной позе, лицом к двери, спиной упираясь в острый угол стола. При взгляде на нее у него защемило сердце. Сколько уже времени она сидит вот так и ждет его прихода? В тоске и страхе? А теперь с трепетом глядит на него, ожидая, что он заговорит. Станет обвинять ее.
Он шагнул к ней и крепко ее обнял. И вся боль и стыд, которые она подавляла в себе целый вечер, поднялись и хлынули наружу. Она хотела заговорить, но вместо слов получился только жалобный крик.
Он молча гладил ее трясущиеся от рыданий плечи. Пусть выплачется. Потом они поговорят с ней, потом он скажет, что не о чем было плакать. «А пока плачь, милая, старенькая мама, слезы облегчат твое сердце. Тебе сразу станет лучше. У меня сильные руки. Они обнимут тебя, они тебя поддержат. Это руки твоего сына».
Постепенно ее рыдания стали утихать. Он чуть-чуть отстранил ее от себя и заглянул ей в лицо.
— Ну, как, легче?
Она молча кивнула.
— Вот и хорошо! Ты посиди тут, а я сварю кофе.
— Я сама сварю, — вскинулась она.
— Нет, не надо. Посиди спокойно.
Вода в котелке кипела. Он заварил кофе и налил в кружки. Потом отнес их на стол и сам сел с матерью рядом.
— Теперь выслушай меня, мама. Когда я сегодня вечером спросил тебя о прошлом, голос у меня был сердитый, я знаю. Но я сердился не на тебя. Я сердился, что чужой, посторонний человек рассказал мне об этом. И то я был неправ. Кто я такой, чтобы сердиться на свою мать за ее прошлое? Куда бы это годилось, если бы матери обязаны были отдавать детям отчет в своей прошлой жизни. Не мое это дело. Ты была мне хорошей матерью, ты дала мне образование, о каком большинство наших детей и мечтать не смеют. О чем же тут еще говорить?
— Пойми, сынок… — взволнованно начала старуха.
— Не надо, мама. Это твое личное дело. Я тебе не судья. Нечего тебе оправдываться передо мной. Ты моя мать. Я люблю тебя. Ты столько для меня сделала. И больше тут говорить не о чем.
Лицо старухи просияло гордостью, счастьем, любовью.
— Ты хороший сын, Ленни. И Селия, она тоже хорошая. Верно, это она помогла тебе понять…
— Да, — сказал Ленни, думая о Сари. — Она помогает мне понять очень многое. Она чудесная.
— И ничуть не гордая, сынок, верно?
— Ничуть. Простая и милая и все понимает.
— Вы скоро поженитесь?
Ленни достал папиросу и улыбнулся, закуривая.
— Знаешь, мама, среди всех планов, которые мы с ней строили, мы забыли только одно — свадьбу. Но ты не беспокойся. Мы поженимся непременно.
— Скоро?
— Очень скоро… Вот что, мама. Я завтра вечером уеду в Кейптаун. Может быть, задержусь немного. Так ты не тревожься, что бы ты ни услыхала, пока меня не будет. Потом все поймешь. Я напишу тебе.
— Ты надолго уезжаешь, сынок?
— Не тревожься. Я тебе обо всем напишу.
Старуху разбирало любопытство, но она только молча кивнула.
— Ладно, сынок.
— Ну а теперь ложись спать, мама, уже очень поздно. Я пойду укладывать чемодан.
— Ступай, сынок. Покойной ночи… Ох, совсем забыла! Фиета несколько раз заходила вечером. Какое-то у нее есть к тебе поручение, что-то важное. Когда бы он ни пришел, говорит, пусть зайдет ко мне, я не буду ложиться. Видно, и в самом деле что-то важное, Ленни.
— Спасибо, мама. Я схожу, узнаю. А ты ложись.
Он поцеловал морщинистый лоб. Старуха пошла в спальню.
Ленни задумчиво прошелся вокруг стола. «Что такое хотела ему передать Фиета? Это не может быть поручение от Сари, потому что с Сари он только что расстался. Надо все-таки узнать». Он затушил папиросу и торопливо вышел на улицу. В окнах у Фиеты было темно. Он тихонько постучал в дверь. Тотчас же послышалось чирканье спички и появился свет. Видно, Фиета ждала его.
