Звезды
Из своего окна я увидела вдалеке отца, который шел домой. Несколько недель назад я выписалась из больницы. И хотя мне еще велели часа по два в день отдыхать, я уже совсем выздоровела.
Амерсфорта я еще совершенно не знаю, кроме улицы, где мы живем. Это тихая окраина, застроенная домами на две семьи с общим садом. Мой отец шел энергичным, бодрым шагом и, подойдя к дому, плавным жестом снял шляпу перед женщиной, которая срезала цветы у себя в садике. Похоже, она что-то сказала ему, потому что он приостановился. Когда он подошел ближе, я увидела, что в руках у него пакет. Небольшой пакет коричневого цвета. Я спустилась вниз и, просунув голову в дверь гостиной, объявила:
— Отец идет, с каким-то пакетиком… Что там? — спросила я, когда он вошел в прихожую.
— Где? — спросил отец, спокойно снимая пальто и шляпу. Пакетик он положил на полку у вешалки.
— Здесь, — нетерпеливо ответила я, — у тебя в пакетике.
— Сейчас увидишь, — сказал он. — Пойдем.
Вслед за ним я вошла в комнату. Там он положил пакет на стол, а мы все с любопытством смотрели на него. Пакет был перевязан шпагатом, и отец сперва аккуратно развязал все узлы, а затем развернул бумагу. Внутри были желтые шестиконечные звезды.
— Я принес с запасом, — сказал он, — так что можете пришить на всю верхнюю одежду.
Мама взяла одну и внимательно ее осмотрела.
— Надо еще посмотреть, если ли в доме желтые шелковые нитки, — сказала она.
— У нас есть оранжевые, — вспомнила я, — можно пришить простыми оранжевыми нитками.
— По-моему, — сказала Лотта, жена моего брата, — лучше взять нитки под цвет пальто.
— На моей красной жакетке желтое будет отвратительно смотреться, — огорчилась Ветти. Она приехала из Амстердама на несколько дней, погостить.
— Учтите, — предупредил отец, — главное, чтобы звезда была с левой стороны, на груди.
— Откуда ты знаешь? — спросила мама.
— В газете писали, — ответил отец. — Вы разве не читали? Звезда должна быть на виду.
— Как же много ты их принес, — сказала мама и дала нам по нескольку штук. — И тебе столько дали?
— Да, — ответил отец, — можно было взять сколько угодно.
— Это очень удобно, — сказала она. — Можно оставить в запас для летней одежды.
Мы сняли пальто с вешалки и начали пришивать звезды. Бетти пришивала аккуратно, маленькими потайными стежками.
— Надо подрубить края, — объяснила она мне, увидев, что я пришиваю звезду к пальто большими, неряшливыми стежками. — Будет гораздо красивее.
— Да они такие неудобные, эти звезды, — возразила я, — ну как подрубать такие острые углы?
— Сперва надо у звезды подогнуть края и сметать крупными стежками, — сказала Бетти, — потом приколоть звезду к пальто булавками, пришить впотай мелкими стежками, убрать булавки и выдернуть наметку. Вот тогда получится хорошо.
Я переделала все снова. Но я не умела шить так аккуратно, как моя сестра. Поэтому в конце концов оказалось, что звезда пришита косо.
— Нелегко разобрать, что там пришито, — вздохнула я, — хотя какая разница. Они и так знают.
— Смотрите-ка, — воскликнула Лотта, — как она хорошо вписывается в рисунок моего клетчатого пальто!
И мы стали рассматривать пальто, которое она тут же надела.
— Очень мило, — сказала мама. — Ты пришила ее как раз на месте.
Бетти тоже надела свое пальто. Обе прошлись по комнате.
— Точно в день рождения королевы, — засмеялась я. — Подождите, сейчас и я оденусь.
— Она у тебя сейчас отвалится, — сказала Лотта.
— Да нет, ничего не отвалится, — ответила я.
— Что это вы делаете? — спросил Дав. Стоя в дверях, он удивленно смотрел на нас.
— Пришиваем звезды, — объяснила Лотта.
— Я ищу свое пальто. Кто видел мое пальто?
— Оно здесь, — ответила Лотта, — еще не готово.
— А мне надо сейчас уйти, — сказал Дав, — как по-вашему, сегодня можно надеть его без звезды?
— Сегодня можно, — решил отец.
— Хочешь, пришью по-быстрому? — предложила я. — Сделаю, как надо.
— Нет, — сказал Дав, — дайте мне хотя бы сегодня еще побыть самим собой.
Когда он открыл калитку и вышел на улицу, мы все впятером удивленно смотрели ему вслед, как будто видели в нем что-то совершенно необыкновенное.
Брат внимательно рассматривал маленькую бутылочку — простой аптекарский пузырек, — которую держал в руках. В ней была коричневая жидкость.
— Ты болен? — спросила я.
— Нет, — отвечал он, — с чего ты взяла?
— А вот у тебя какое-то лекарство.
— Это на завтра, — объяснил он.
— От… от нервов? — опять спросила я.
— Нет, от другого, — ответил он.
— Это опасно? — спросила Лотта.
— Может быть. — Он откупорил пузырек и понюхал.
— Оно тебе поможет? — спросила она.
— Кто бы знал… — сказал Дав и, сунув пузырек в карман, вышел в сад, поднял маленький камешек с гравийной дорожки, швырнул его через ограду. Я пошла за ним в сад, потому что там стоял под зонтиком мой шезлонг. Мне пока не разрешали бывать на солнце. Самое большее — открыть ноги. Я переставила шезлонг так, чтобы освещались только ноги.
— Как долго все это тянется, правда? — сказала я Даву, который стоял спиной ко мне и молча смотрел перед собой.
— Что долго тянется? — спросил он.
— Да моя болезнь, — ответила я. — Надоело валяться.
— Будь довольна, что тебе стало лучше.
— Ты заболеешь от этого? — спросила я.
— От чего?
— Ну… от лекарства, — нерешительно сказала я.
Он пожал плечами.
— Может, и заболею, — сказал он, — только деваться некуда.
Он повернулся и ушел в дом.
На следующий день они с отцом — как и все мужчины-евреи Амерсфорта — должны были явиться на комиссию по отбору людей для отправки в трудовые лагеря. Отец надеялся, что его признают негодным. У него была кожная сыпь, которая за последние дни сильно увеличилась. «Вот увидите, меня не возьмут», — уверял он. По-моему, он принимал какие-то меры, чтоб болезнь обострилась. Дав тоже искал способ не попасть в трудовой лагерь. Как только стало известно о трудовой повинности, он обошел знакомых и через несколько дней сообщил нам, что достал нужное средство. Вначале я не поняла, какое отношение к этому имеет небольшая аптечная бутылочка. Мне казалось, что лекарства могут только возвращать здоровье.
Из комнаты Дава донеслись звуки скрипки. Давно я не слышала, как играет брат. Я приподнялась в шезлонге и заглянула в окно. Он стоял посреди комнаты и импровизировал чардаш. Лотта сидела и смотрела на него. Дав слегка наклонил голову вперед, так что волосы упали на лицо. Видно было только, как пальцы скользили но струнам. Я снова улеглась в шезлонг и стала слушать игру, но внезапно музыка оборвалась, а немного погодя хлопнула крышка скрипичного футляра.
На следующее утро я увидела пузырек в ванной комнате. Осторожно откупорила его. Пахло чем-то горьким. И тут я заметила, что из него уже немного отпили. Пузырек был самый обыкновенный, каких много стояло в нашей домашней аптечке, но без этикетки.
В полдень пузырек стоял на том же месте, только был совершенно пуст, и пробка лежала рядом. Когда я спускалась в сад, брат как раз поднимался по лестнице. На верхней ступеньке он повернулся и пошел вниз, а снизу, не останавливаясь, опять стал подниматься по лестнице. Он был бледен, на лице выступил пот.
— Уже действует? — спросила я.
— Да, — буркнул он, снова поднимаясь по лестнице.
— Это что же, обязательно сломя голову бегать вверх и вниз?
— Совершенно обязательно. — Он секунду постоял наверху и снова быстро побежал вниз. — Вниз еще ничего, а вот наверх карабкаться трудновато.
— Долго еще тебе мучиться? — спросила я.
— Сейчас пойдем, — ответил он.
Отсутствовали они долго.
— Уж не задержали ли их, — забеспокоилась мама.
— На комиссию вызвали очень многих, — сказала я.
— Только бы помогла эта бутылочка, — добавила Лотта.
Они вернулись через несколько часов. Вид у Дава был еще более измученный, но и он, и отец находились в приподнятом настроении, потому что обоих забраковали.
— Что сказал доктор? — допытывалась Лотта.
— Ничего особенного, — ответил Дав, — только признал меня негодным к работе в лагере.
Он лег на диван. Голова его была взлохмачена, под глазами виднелись темные круги.
Однажды я уже видела его таким, несколько лет назад. Он учился тогда в Роттердаме, и, когда отец как-то неожиданно приехал его навестить, оказалось, что уже больше недели Дав беспробудно пьянствует. Отец привез его домой. «Эта пьянка, — сказал он, — сущая погибель для здоровья».
Одна рука у брата безжизненно свисала с дивана, рубашку он расстегнул.
