Между тем ничего странного в этой метаморфозе не было. В русскую столицу капитан Кроми приехал с особым поручением «Интеллидженс сервис». Иначе говоря, назначили его негласным шефом разведывательной сети англичан в России.
Сеть эта на обширных пространствах Российской Империи создавалась десятилетиями, сделавшись особенно могущественной в годы войны. Это была превосходно законспирированная, четко действовавшая и поразительно разветвленная сеть всеобщего шпионажа, который в наши дни называется тотальным. С ее помощью Лондон узнавал русские государственные и военные тайны значительно раньше русских министров.
В субботний тот вечер начались осложнения.
Капитана Кроми предупредили о намеченном чекистами обыске, имелись у него осведомители, о чем стало известно несколько позднее, но предупредили, что называется, в самую последнюю минуту. Некогда было отменять намеченную встречу с главарями белогвардейского подполья, не оставалось времени надежно припрятать компрометирующие документы. Вот тут-то, потеряв привычное самообладание разведчика, и взялся он за оружие. Пытался хоть как-то отсрочить неминуемый разгром, а главное — предупредить Сиднея Рейли и других гостей, еще не успевших явиться в посольство.
Попутно стоит заметить, что через год после своей смерти капитан Кроми вновь появился на русской земле. На этот раз без охранительного дипломатического паспорта, но зато в неуязвимой танковой броне.
Случилось это воскрешение из мертвых в грозные октябрьские дни, когда армия Юденича приблизилась к воротам Петрограда. Красные курсанты из последних сил сдерживали натиск английских танков. Первым, как бы собираясь взять реванш за прошлогоднюю неудачу, двигался на их окопы «Капитан Кроми».
Реванша не вышло.
Не предотвратили разгрома шпионских гнезд и выстрелы живого капитана Кроми. Разгром начался сокрушительный.
Отборные агенты «Интеллидженс сервис», великолепно замаскированные, многоопытные, в совершенстве знавшие свое ремесло, проваливались один за другим.
Раньше других Чека арестовала фон Мейснера. Поймали его с поличным, как ловят начинающего дилетанта, лишив возможности затягивать следствие хитрыми увертками. И фон Мейснер признал себя побежденным.
Собственно, это был не фон и никакой не Мейснер. Это был сын крупного астраханского рыбопромышленника Николай Николаевич Жижин, бывший ротмистр Таманского гусарского полка, бессовестный авантюрист, шулер и мошенник, изгнанный с военной службы решением офицерского суда чести «за неприличное поведение».
Побывал он, между прочим, и в эсеровской партии, путался одно время с Борисом Савинковым, участвовал в террористической деятельности.
Продажные людишки, подобные этому негодяю, готовы служить кому угодно, лишь бы хорошо платили. Капитан Кроми денег не жалел, оценив услуги Жижина в пятьдесят тысяч рублей ежемесячно, и это стало решающим обстоятельством: в немецкой разведке, где сотрудничал он с лейтенантом Зегерсом, платили значительно скромнее. И уже совсем скупой была царская охранка, где довелось ему одно время подвизаться в платных осведомителях.
— Если угодно, я могу быть полезным Чрезвычайной комиссии! — развязно предложил бывший гусар на первом допросе. — Уверяю вас, жалеть не придется. Весь вопрос в том, какой гонорар способны вы гарантировать? И какой паек?
Допрашивал его Профессор. Человек он был находчивый, за словом в карман никогда не лез, а тут лишь брезгливо поморщился, ничего не сказав в ответ.
Чуть позднее чекисты схватили бывшего корреспондента газеты «Утро России» при царской ставке — Александра Николаевича фон Экеспарре, публиковавшего обычно свои статейки под благозвучным псевдонимом Александр Дубовской. Он же был «князем Дмитрием Шаховским», «гатчинским мещанином Никодимом Оргом», «помощником присяжного поверенного Александром Эльцем» и «купцом второй гильдии Елизаром Платоновичем Плотниковым».
Взяли журналиста на Манежной площади, в квартире генеральской вдовы Бурхановской, где снимал он меблированную комнату с отдельным выходом, выдавая себя за последнего отпрыска старинного княжеского рода.
— Ваше сиятельство, да что же это означает! — в ужасе всплеснула руками генеральша, когда чекисты извлекли из тайника набор воровских отмычек, пузырьки с жидкостью для невидимых донесений, целую коллекцию поддельных документов и прочие шпионские принадлежности.
Князь Шаховской галантно поклонился своей квартирной хозяйке:
— Это означает, мадам, что ваш покорный слуга влип… И, кажется, основательно влип…
Журналист оказался крупной птицей, что доказывалось и суммой гонорара: платили ему англичане вдвое больше, чем гусару. И не зря, видно, платили. Однажды, к примеру, он подобрал отмычки и раздобыл на ночь секретнейший план минных заграждений в Финском заливе, хотя сейф, в котором хранился план, считался недосягаемым для злоумышленников. В другой раз с ловкостью циркового манипулятора выкрал чертежи новых морских орудий, еще не сданные Адмиралтейством на военные заводы.
Работа у чекистов сложная, и сталкиваться им доводится с самыми неожиданными историями. Однако и бывалых сотрудников Чека немало поразил этот редкостный прохвост, заявивший вдруг, что намерен писать собственноручные показания, поскольку страшно возмущен черной неблагодарностью бывших своих хозяев.
Но удивляться в подобных обстоятельствах просто нет времени, да и не положено по службе. Журналиста оставили в одиночестве, снабдили бумагой и чернилами, и вскоре появился на свет божий довольно занятный документ.
Вот что написал этот преисполненный благородным негодованием шпион:
«После скандального провала английской миссии работа моя необычайно затруднилась. Я пробовал найти кого-либо из оставшихся на свободе английских деятелей, но это было практически неосуществимо из-за усиленного наблюдения со стороны Чека. Вполне понятно, что я чувствовал озлобление против этих глупцов, допустивших разгром организации. И в то же время не мог не оценить по достоинству государственного ума той власти, которая сумела нанести столь громовой удар.
В конце сентября мне стало известно об освобождении англичан из Петропавловской крепости. С трудом я дозвонился, и к телефону подошел мистер Бойс, ближайший сотрудник покойного Кроми. Между нами состоялся следующий разговор (дословно):
— Кто у аппарата?
— Это я, Никодим Орг. Поздравляю с благополучным окончанием неприятностей. Мне необходимо вас видеть…
— Свидание сейчас невозможно. Позвоните как-нибудь…
— Повторяю, мне очень важно видеть вас без промедлений!
— Нет, нет, это невозможно! Я не могу с вами встретиться. Позвоните на той неделе…
— Когда?
— В понедельник вечером.
Разговор наш происходил в среду… Вновь я позвонил в понедельник на следующей неделе. Мне ответили, что миссия уехала в Англию еще в пятницу. Таким образом, они удрали, не сочтя своим джентльменским долгом облегчить тяжелое положение своего сотрудника и предоставив мне расхлебывать кашу самому. Иначе говоря, эти подлецы спасали свою шкуру и свою подмоченную репутацию, позабыв об элементарной порядочности».
Картина была для богов. Матерый профессиональный разведчик выступал в роли гневного обличителя волчьих нравов английской разведки, — такое увидишь не часто.
Похвалы пойманного шпиона государственному уму Чека были, разумеется, не случайны. Удары чекисты нанесли действительно такие крепкие, каких «Интеллидженс сервис» давненько не получала.
И сделано это было в самый неподходящий, самый невыгодный для Лондона момент — осенью 1918 года. Именно в эту пору спрос на русскую информацию особенно увеличился.
Почти весь север Республики Советов был оккупирован английскими интервентами; в Финском заливе, недвусмысленно угрожая Петрограду, крейсировала внушительная эскадра адмирала Коуэна; хитроумные интриги плели английские дипломаты в Гельсингфорсе и Ревеле, где накапливал силы Юденич. Как никогда прежде, Лондону нужна была шпионская сеть в России, а ее-то, смело скрестив мечи с знаменитой «Интеллидженс сервис», и разгромила молодая советская контрразведка.
После скандального провала капитана Кроми шефом английского шпионажа в России сделался Джон Меррет, скромный и неприметный с виду владелец фирмы «Меррет и Джонс». Вариант этот считался запасным и в случае осложнений вступал в действие автоматически.
Джон Меррет появился в Петрограде года за три до войны. Белокурый плечистый крепыш, каких нередко увидишь среди таежных сибирских охотников, он называл себя по-русски Иваном Ивановичем. Внедрялся весьма усердно, по всем правилам инструкции. Честнейшим и аккуратнейшим образом выполнял заказы, принятые его фирмой, подчеркнуто чуждался политики и лишних знакомств. В общем, как и задумано было в Лондоне, работал под занятого своим бизнесом дельца, вполне лояльного иностранца.
