С благодарностью и наилучшими пожеланиями, Александр Лерман, 19.08.05».
Первое замечание А. Лермана относится к абзацу, где я писал следующее: «Он вырос в Вильнюсе, и в нём всегда чувствовалось чисто европейское воспитание. В Москву Лерман приехал, когда ему было 17 лет. Хорошо знал немецкую культуру и литовскую музыку. Почти никогда не выпускал из рук книгу, даже на гастролях их возил пачками — по искусству, по культуре Востока, по истории. Очень любил изучать языки. Отличался умом и тактом. «Пел он классно, — говорит А. Барыкин, — и если бы не избрал другую профессию — лингвиста, как он это сделал сейчас на Западе, — то был бы прекрасным музыкантом. Если бы он вырос в Москве, не уехал бы. Бился бы здесь всю жизнь и, в конце концов, стал бы священником… Настоящим! Однако он вырос в западной культуре, и поэтому здесь у него не было ощущения Родины… Сегодня Лерман не эмигрант, он настоящий американец!»
Второе же, очевидно, оспаривает высказывание Александра Буйнова: «Его музыка — какая–то живая смесь ирландского, еврейского и русского, но с сильным российским акцентом. Другие тоже пели, но чаще всего это был какой–то тупой и холодный официоз. А у Лермана была фольклорная, а значит, живая струя».
Говорю же, я ничего не придумывал, когда писал эти очерки, а лишь повторял то, что уже было сказано до меня. Поэтому мне остаётся лишь с благодарностью принять к сведению замечания этих музыкантов и внести изменения в текст.
В 2004 году я на короткое время стал безработным и решил обратиться к Андрею Горбатову. Я написал ему такое письмо:
«Андрей!
У меня к тебе нескромный вопрос. Какую функцию ты выполняешь в команде А. Градского? Это твоя официальная работа или ты работаешь «на общественных началах», просто помогаешь из любви к искусству?
Почему я об этом спрашиваю. Дело в том, что мне с некоторых пор осточертело то, чем я сейчас занимаюсь (перекладываю бумаги с места на место и работаю с финансовыми документами в коммерческой организации). Собираюсь поискать себе что–то более подходящее, более творческое, что ли. Вот я и подумал: а не набирает ли Градский для своего нового театра сотрудников и не пригожусь ли я ему в каком–нибудь виде?
Понятно, что у меня нет опыта продюсерской работы, но чем чёрт не шутит. Может быть, нужны ему люди, которые, во–первых, всячески поддерживают его и понимают его творчество. Во–вторых, имеют музыкальное образование (правда, всего лишь музшкола, но там я был далеко не последним учеником) и два года театральной студии. В-третьих, знание английского, польского, украинского, неплохие способности к обучению и самообразованию. В-четвёртых, со всякими там модемами, факсами и принтерами общение довольно–таки свободное. Есть опыт режиссёрской работы на самодеятельном уровне (у меня диплом, как это ни странно, «актёра народного театра» — это я к тому, что подобное занятие мне вроде как не чужое). Опыт работы в газете, 300 публикаций в провинции и в Москве, ведение собственных рубрик. Четыре книги собственной прозы и две книги переводов. Опыт редакторской работы в литературе и журналистике. И даже опыт сочинительства музыки (в студенческие годы был чем–то вроде «барда», написал полсотни песен, выступал перед студентами). Ну, и не считая такой мелочи, как высшее медицинское образование.
Может быть, всё это несерьёзно звучит, но вот такая визитная карточка.
Вот я и подумал: а вдруг в театре Градского понадобится кто–то вроде меня — что–нибудь «по работе с населением и средствами массовой информации», или «архивариус–библиотекарь», или «литературный секретарь», или какой–нибудь «атташе по культуре» (шучу, конечно — но что–то вроде того; я ведь не знаю, какие там должностные единицы требуются). К нему самому я вряд ли отважусь обратиться (мы не знакомы), но у тебя об этом спрашиваю — так, на всякий случай.
В идеале–то мне лучше всего работать в каком–нибудь издательстве — с текстами, с авторами, готовить книги, сборники, альманахи, придумывать новые литературные серии и проекты — это то, к чему у меня лежит душа. Но всегда мне казалось, что интересно работать в театре (играл в юные годы на сцене, да и как музыкант доморощенный выходил на сцену, и поставил три спектакля в театре, который мы сами организовали в провинции). Всё это мне очень близко, потому что это творчество, а не скука смертная.
Вот такой странный вопрос к тебе. Может быть, ты что–то знаешь об этом?»
Андрей ответил мне, что в 2005 году театр не откроется, поэтому этот разговор следует отложить: «Не я это решаю. Когда будет достроен театр, поговорим об этом твоём предложении».
Вскоре я пошёл на собеседование к директору научного книжного издательства, которое выпускает книги по медицине, и директор мне сказал: «Будешь у нас главным редактором».
И я стал главным редактором книжного издательства.
Я всегда мерил эти вещи так: если мне с женщиной хорошо не только сейчас, но и через час, два, три, если я не хочу, чтобы она уезжала… Вот такое в моей жизни было всего четыре раза, и всё.
Из интервью А. Г.
Александр Градский был женат трижды. В моём очерке о первых рок–музыкантах СССР есть фраза: «Первый брак Градского был неудачным и распался через две недели». И однажды в Интернете я получил такой комментарий к своим запискам: «Его первой женой была моя мать. Про быстрый распад брака — чистая правда. Мой отец был в «Скоморохах», с Буйновым в «Весёлых ребятах»… где только ни играл в эти годы… Интересно читать, как пишут сейчас о том, в чём принимали участие твои собственные родители». Это написала Наталия Май, преподаватель музыки, музыкальный критик, член Союза писателей.
Я, конечно, сразу же разыскал Наталию, чтобы поговорить о том, о чём она так коротко написала в своём комментарии.
— Выходит, ваш отец — музыкант? — спросил я.
— Папа получил фундаментальное музыкальное образование. Он знаком со многими героями ваших очерков.
— Да, я это уже понял. Если он играл в «Скоморохах» и в «Весёлых ребятах», значит знает Градского, Слободкина, Бергера, Лермана, Шахназарова… Верно?
— Лерман дружил с моей мамой. У них была общая студенческая компания. А что же касается отца, то он в конце концов ушёл в академическую музыку, стал писать симфонии, квартеты. Эстраду бросил. Когда–то записал пластинку на стихи Евгения Евтушенко, и это дало отцу возможность получить второе музыкальное образование, композиторское, и вступить в Союз композиторов, да и вообще изменило всю его жизнь. А в молодые годы их всех объединяла «одна пламенная страсть» — битломания…
И тут до меня дошло!
— Господи! Наташа! Получается, что ваш отец — Глеб Май?
— А что тут удивительного?
— Да ведь я думал, что «Май» — это ваш псевдоним!
— У меня фамилия немецкого происхождения, только и всего.
— А альбом Глеба Мая «Исповедь» я слышал ещё лет двадцать назад. У меня есть виниловый диск, а недавно я его оцифровал. Захотелось снова послушать, а купить лазерный диск не смог.
— Отец учился в Суворовском училище и играл на флейте в духовом оркестре. Летом оркестр училища повезли в Артек обслуживать праздничные мероприятия в связи с юбилеем пионерской организации. В поезде отец познакомился с Александром Лерманом. Отцу тогда было шестнадцать лет.
— Удивительное стечение обстоятельств, если призадуматься… Мир и впрямь тесен.
— Туда же выехал оркестр специальной музыкальной школы имени Гнесиных. Отец познакомился в купе с виолончелистом Лерманом, контрабасистом Михаилом Кикшоевым, скрипачом Александром Юдовым. Все они были одноклассниками и уже в то время пытались создать группу «Ветры перемен».
— Не слыхал, как они поют. А теперь, наверно, уже и не услышишь…
— Они втроём пели песни «Битлз» очень слаженно. Например, полифоническое «Good day sunshine».
Едва прозвучало это название, в моей голове автоматически включилась «запись»: «I need to laugh, and when the sun is out, I`ve got something I can laugh about». Когда–то я тоже перенёс эту болезнь, которая называется «битломания». И мы с друзьями тоже пытались создать группу: пели на свадьбах и в школе на танцах. Два гитары, барабаны, и я — на писклявой «ионике»… Звучало довольно лажово.
— Отец был в восторге от этих ребят. В то время живое пение «под битлов» на таком профессиональном уровне было большой редкостью. Когда приехали в Артек, отец много времени проводил вместе с музыкантами из Гнесинки. И много полезного почерпнул у Лермана.
— У Лермана очень красивый голос. Помню, как он солировал в песне «Весёлых ребят» «Варшавский дождь». Но, как я понимаю, это было уже позже…
— Отец говорил, что когда слышал в исполнении Лермана песню «Friday of my mind» из репертуара группы «Easybeates», ему казалось, что он присутствует при живом оригинальном музицировании этой команды.
