"Ты, Соничка, совсѣмъ не похожа на невѣсту," – сказала Елисавета, садясь подлѣ нея, когда онѣ возвратились изъ дѣтской въ гостиную. "Что съ тобою сдѣлалось? Ужь не перессорилась-ли ты съ женихомъ своимъ? Еще рано: будетъ довольно времени, когда выйдешь за мужъ. Или не перебранились-ли вы дорогой съ тетушкою? Вы обѣ такъ способны къ этому – разскажи мнѣ, для рѣдкости, о чемъ дѣло стало y васъ?"
– Удивляюсь твоему вопросу – отвѣчала Софья. Ты сама знаешь положеніе сестры Катерины.
"Знаю, но что-жъ тутъ чрезвычайнаго? Она не очень хороша живетъ съ мужемъ – это очень обыкновенно. Вольно ей принимать все такъ сильно къ сердцу. Не думаешь-ли и ты прожить вѣкъ въ ладу съ будущимъ твоимъ супругомъ? Ты очень ошибешься."
– Не обо мнѣ дѣло. Богу одному извѣстно будущее; однакожъ, если-бы я не надѣялась прожить счастливо съ избраннымъ мною человѣкомъ, то, вѣрно, не рѣшилась-бы отдать ему моей руки. Но нельзя не удивляться твоему равнодушію, ежели тебѣ всѣ обстоятельства бѣдной Катиньки извѣстны.
"Какое-жъ чрезвычайное несчастіе съ нею случилось? Я, право, не знаю. Отъ маменьки пріѣзжалъ нарочный къ Князю, съ письмомъ, и порядочно напугалъ меня; но мужъ мой успокоилъ меня на счетъ здоровья маменьки, показавъ надпись на конвертѣ ея руки. Впрочемъ объявилъ онъ мнѣ, что вотъ въ чемъ все дѣло: Аглаевъ употребилъ во зло довѣренность Князя, поступилъ безчестно, и обезславилъ нашу фамилію. Приданая моя деревня дана ему была только въ управленіе, по вѣрющему письму; онъ, при тебѣ и при маменькѣ, обязался честнымъ словомъ никогда не продавать и не закладывать этого имѣнія. Но вмѣсто того, тайно отъ насъ, совершилъ закладную, и Князь увидѣлъ фамилію свою напечатанною въ газетахъ. Послѣ такого безсовѣстнаго поступка, Князь потребовалъ отъ него назадъ вѣрющее письмо, уничтожилъ его, и самъ вошелъ въ управленіе имѣніемъ. – Мнѣ не хочется огорчать добрую старушку, матушку твою, сообщеніемъ ей всѣхъ подробностей – прибавилъ Князь – но обѣщанное мною имѣніе твое сохраню я для дѣтей Аглаева. Послѣ его смерти, или когда они войдутъ въ совершенный возрастъ, ты можешь передать имъ. – Мнѣ кажется, что Князь поступилъ въ этомъ случаѣ очень справедливо. Лучше сберечь, хотя какой нибудь кусокъ хлѣба дѣтямъ, когда отецъ мотъ и способенъ дѣтей пустить по міру. Можешь сообщить это Катинькѣ, и она вѣрно одобрить Князя моего."
– Ежели все это справедливо – сказала Свіяжская – то мужъ твой, въ самомъ дѣлѣ, поступилъ очень хорошо. Но на счетъ состоянія Катиньки безпокоиться нѣчего. Это послѣдняя вещь. Дѣти ея не останутся безъ куска хлѣба. Ежели-бы только одно это – бѣда не велика! Сердечныя ея страданія такъ тягостны, что точно надобно всѣмъ, любящимъ ее, изыскивать средства, какъ подкрѣпить и утѣшить ее.
"Да что-жъ такое съ нею случилось?" продолжала Елисавета. "Опять повторяю: ежели она не такъ ладно живетъ съ мужемъ, то это вещь весьма обыкновенная."
– Какъ? Неуже-ли ты не знаешь, что Аглаевъ промоталъ и проигралъ все, что ему досталось послѣ дяди, что онъ высланъ изъ Москвы, и теперь дурно обходится съ женою своею? – Свіяжская разсказала ей всѣ подробности. "Въ первый разъ слышу! Ахъ, Боже мой! Бѣдная Катенька!.. Да ежели-бы я знала прежде, то десять-бы разъ побывала y нея. Съ чрезвычайною ея чувствительностію и слабостью здоровья, не знаю, какъ она перенесла такое горе, какъ еще она жива? Можно-ли! Какъ-же я ничего не знала? Не удивляюсь, что мужъ мой не говорилъ мнѣ ни слова: онъ ненавидитъ Аглаева. Но какъ отъ другихъ не слыхала я ничего? Мы недавно были y брата Алексѣя…. И этотъ отвратительный эгоистъ оставилъ сестру безъ помощи! Онъ объ ней не говорилъ мнѣ ни одного слова; даже имя Аглаевыхъ ни разу не было произнесено, во все время, которое мы тамъ пробыли. Поспѣшите, поспѣшите, милая тетушка, на помощь къ ней!" прибавила Елисавета, цѣлуя руки Свіяжской. "Она такъ любитъ и уважаетъ васъ: пріѣздъ вашъ и Софьи подкрѣпитъ ее, дастъ ей новую жизнь…. Знаете-ли? И я поѣду съ вами."
Въ это время вошелъ Князь Рамирскій; онъ любилъ и уважалъ Софью, былъ радъ ея пріѣзду, и отъ души поздравлялъ съ помолвкою. Вскорѣ послѣ того и Жокондовъ, съ Миссъ Клокъ, возвратились изъ саду. Очень замѣтно было, что присутствіе этого гостя непріятно Князю Рамирскому; онъ не смотрѣлъ на него и не говорилъ съ нимъ ни слова. Продолжать говорить о дѣлахъ семейственныхъ, при постороннемъ человѣкѣ, было невозможно. Разговоръ начался общій и обыкновенный, о предметахъ ничего незначущихь. Такимъ образомъ прошелъ весь вечеръ.
Оставшись наединѣ съ Софьею, Свіяжская сообщила ей опасенія свои о послѣдствіяхъ, угрожающихъ Елисаветѣ, отъ короткаго знакомства съ Жокондовымъ. Софья, по невинности своей, при томъ-же бывъ занята мыслями о несчастной сестрѣ, почти не замѣтила даже присутствія Жокондова.
"Какъ жаль" – сказала Свіяжская – "что Елисавета, при всей добротѣ сердца своего, которую она явно доказала, узнавъ о несчастіи сестры, такъ необдумчива и вѣтрена! Какъ она не видитъ всей неприличности и дурныхъ послѣдствій знакомства съ Жокондовымъ, человѣкомъ, извѣстнымъ по развращенію и безнравственности своей! Завтра-же утромъ буду я имѣть съ него объясненіе, ы постараюсь предостеречь ее."
– Вы конечно хорошо сдѣлаете, и она вамъ будетъ благодарна – отвѣчала Софья. – Только, воля ваша, тетушка, я не смѣю спорить, a мнѣ кажется, что вы напрасно опасаетесь: я увѣрена въ Елисаветѣ, и никакихъ дурныхъ послѣдствій не ожидаю.
"Ты, другъ мой, такъ огорчена несчастіемъ сестры, что ни о чемъ другомъ думать не можешь. Какъ не замѣтила ты, съ какимъ непріятнымъ видомъ смотритъ мужъ ея на этого Жокондова? Я не сомнѣваюсь въ твердости правилъ Елисаветы, но женщина, не имѣющая вниманія за собою, можетъ быть нечувствительно совращена со стези добродѣтели, и постепенно вовлечена въ нарушеніе своихъ обязанностей. Притомъ-же, соблюденіе приличій, и даже самой наружности, есть священный долгъ супруги. Доброе имя, пріобрѣтаемое многими годами, можетъ уничтожиться въ одну несчастную минуту. Кто знаетъ, можетъ быть, уже и теперь мужъ ея подозрѣваетъ, и есть добрые люди, пользующіеся этимъ случаемъ, чтобы увеличить раздоръ и вражду ихъ между собою?"
– Ахъ, Боже мой! я ничего не сообразила – мнѣ даже въ голову все это не приходило! – отвѣчала Софья. – Какой важный урокъ лично для меня! – Будьте Ангеломъ хранителемъ Елисаветы, милая тетушка! Вамъ предопредѣлено быть истинною благодѣтельницею всего нашего семейства. Самъ Богъ наградитъ васъ. Предостерегите, удержите ее на краю бездны, къ которой она, по неосторожности и вѣтренности своей, такъ близка! Мы пробудемъ здѣсь недолго. Вы объяснитесь съ Елисаветою, a я буду говоритъ съ мужемъ ея, на счетъ имѣнія, взятаго имъ отъ Аглаевыхъ.
"Объясненіе твое съ нимъ, какъ я думаю, должно заключаться въ томъ, что тебѣ надобно одобрить его поступокъ"– сказала Свіяжская. "Послѣ того, что мы знаемъ объ Аглаевѣ, Князь Рамирскій, точно справедливо поступилъ, взявъ y него имѣніе. Сомнѣваюсь я, чтобы онъ имѣлъ въ виду обезпечить будущее благосостояніе дѣтей Катерины, и вѣрно взялъ онъ имѣніе, просто, по скупости своей. Но тебѣ должно воспользоваться уваженіемъ и привязанностію Князя, и сообщить ему, что ты слышала отъ Елисаветы, поблагодарить за попеченіе о дѣтяхъ Катерины, которыхъ ты поручаешь его великодушію. Ежели онъ повторитъ и тебѣ тоже, что говорилъ женѣ, то послѣ того совѣстно ему будетъ противъ тебя не отдать имѣнія дѣтямъ. Вотъ какъ, я думаю, надобно дѣйствовать съ нимъ."
На другой день, утромъ, расположились онѣ выѣхать тотчасъ послѣ чаю, за тѣмъ, чтобы къ вечеру поспѣть къ Аглаевымъ. Свіяжская встала нарочно поранѣе, имѣя въ виду, свободно, наединѣ, пока не всѣ соберутся, говорить съ Елисаветою. Софью предупредила она, чтобы въ то время, когда будетъ y нея объясненіе съ Елисаветою, взяла-бы она мужа ея въ садъ, и говорила съ нимъ, о чемъ уже онѣ условились.
Елисавета пришла къ Свіяжской въ дурномъ нравѣ и съ головною болью. Она съ вечера сообщила мужу желаніе свое ѣхать къ Аглаевымъ, a онъ, по скупости своей, опасаясь, что Елисавета, для пособія имъ, готова будетъ отдать брильянты свои, рѣшительно не согласился. Слово за слово, вышла жестокая распря. Елисавета настаивала въ намѣреніи непремѣнно ѣхать; мужъ объявилъ, что не даетъ ей лошадей. Она говорила, что уйдетъ пѣшкомъ, a онъ отвѣчалъ, что велитъ связать ей ноги и руки. Кончилось взаимными упреками. Въ заключеніе сцены сдѣлалась съ Елисаветою истерика, a мужъ ея ушелъ спать къ себѣ въ кабинетъ.
Съ нетерпѣніемъ и явнымъ неудовольствіемъ слушала Свіяжскую Елисавета. Предостереженіе не только не сдѣлало никакой пользы, но разсердило ее, и она, въ запальчивости, наговорила Свіяжской много грубостей, объявивъ рѣшительно, что удивляется: по какому праву взялась она дѣлать ей такіе оскорбительные упреки?
