– Витя! – Ольга толкнула Реброва, он подполз к люку:
– 4242.
Штаубе набрал, отвернул задвижку, потянул:
– Помоги.
Ольга вцепилась в кольцо задвижки. Люк медленно отворился.
– Витенька! Витенька! – Ольга бросилась целовать бледное лицо Реброва.
– Там ступени, – Штаубе заглянул вниз, – и темно. У этих гадов где-то фонарик был.
– Момент! Я помню! – Ольга выбежала и вернулась с электрическим фонарем Марика.
– Вниз, вниз… – бормотал Ребров.
Ольга спустилась по ступенькам в просторный бункер, светя фонариком, крикнула:
– А тут подвал и нет ничего!
– Вниз… – Ребров закашлялся. Штаубе подволок Сережу к люку, Ольга поднялась, приняла его. Потом спустили Реброва, промежуточный и жидкую мать.
– Сегменты, – пробормотал Ребров.
– Чьи? – Ольга и Штаубе переглянулись.
– Все.
Ольга вынула из кармана свой и сережин, Штаубе забрал у Реброва, пошарил в карманах:
– Есть.
Ребров прижался лицом к бетонному полу:
– Разложите по углам… в порядке иерархии. Большой шкалой к центру бункера… красным краем к правым сторонам… ко всем правым…
Ольга и Штаубе двинулись к углам.
– Они мне ноги отрезали? – приподнялся на руках Сережа.
– Где мои ноги?!
– Здесь, здесь, – бормотал Штаубе.
– Дестнитку… через концевое…
– Крестом?
– Да.
Через минуту дестнитка была продета во все четыре сегмента. Ольга достала шарие, пустили по нитке. Шарие покатилось, мягко жужжа.
– Плывет… там я дальше не знаю… – шептал Ребров, – но там… там просто уже…
– Вы это корректируйте, – Штаубе следил фонарем за шарием.
– Ноги… ноги! – плакал Сережа, трогая в темноте свои голые ноги.
– Натянули слабо, – бормотал Штаубе.
Шарие остановилось.
– Витя! Что теперь? – Ольга склонилась над подрагивающим шарием.
– Я… точно не знаю… – шептал Ребров.
Штаубе осветил пол под шарием, тронул еле заметный выступ, который оказался стальной пластиной, замаскированной под бетон.
Штаубе сдвинул пластину. Под ней была замочная скважина.
– Ключ?
– На… шее… – прошептал Ребров.
Сережа рыдал.
– Ключ! Ключ! – закричала Ольга.
– На шее… – шептал Ребров.
Ока бросилась к нему, пошарила на шее, сняла цепочку с плоским длинным ключом, передала Штаубе. Он вставил ключ в скважину, повернул. Послышалось гудение, пол дрогнул поехал вниз.
– Едем, Витя! – Ольга гладила его по голове. Спуск в бетонную шахту был долгим: освещенное отверстие люка сузилось, превратилось в слабенький огонек, он пропал во тьме. Пол остановится. Ольга посветила фонарем: кругом бетонные стены, в одной из них металлический щит с замочной скважиной. Штаубе вынул ключ из скважины в полу, передал Ольге. Она вставила ключ, повернула. Щелкнула пружина, щит сдвинулся, открыв металличеcкoe углубление со сложным профилем и множеством отверстий.
– Витя, смотри! – Ольга светила в углубление.
Лежащий на полу Ребров не отвечал.
– Виктор Валентиныч… – подполз к нему Штаубе, – коррекция.
Ребров молчал, Штаубе перевернул его на спину. Ольга посветила: полуприкрытые паза Реброва были неподвижны.
– Витя! Витя! Витя! – Ольга стала бить его по щекам.
– Холодно… – плакал Сережа.
– Погоди, я понял, – Штаубе подполз к ящику с промежуточным блоком, – посвети-ка…
Ольга посветила. Штаубе открыл ящик, стал вывинчивать крепежные винты.
– Оль, Оль, мне гвозди вбили! – зарыдал Сережа, подползая к ее ногам. – Оль, ты не скажешь? Не скажешь?
– Отстань! – крикнула Ольга.
Сережа рыдал, зажав себе рот, Штаубе стал вынимать промежуточный из ящика:
– Помогите…
Ольга помогла ему.
– Догадался, додумался, старая жопа! – засмеялся Штаубе.
Они поднесли промежуточный к стене и вставили в углубление. Профиль промежуточного совпадал с профилем углубления. Штаубе повернул рычаг поперечной подачи, сдвинул гнек на 3, перевел рейку на 5, оттянул параклит:
– Что на раскладке было перед «прыжком»?
– «Пауза».
Штаубе тронул рычаг продольной подачи. Гнек завращался. Штаубе перевел параклит на автореверс, сдвинул рейку на 7. Когда красные риски параклита и щека совпали, он потянул кольцо. Раздался свист; все оси погрузились в гнезда, стена задрожала и поехали вправо. Как только она достигла крайнего положения, послышалось гудение движка, в открывшемся пространстве вспыхнул свет. Штаубе вцепился в чемодан с жидкой матерью, пополз с ним вперед. Ольга поволокла Сережу и Реброва.
Они оказались в просторном бетонном бункере. Посередине стояли четыре разделочных пресса ПРМ-118. В пол была вмонтирована никелированная воронка.
– Господи, помилуй… Господи, помилуй… – крестясь, Штаубе подполз к воронке, подтянул чемодан с жидкой матерью, стал стамеской срывать замок.
– А вы взорваться хотели! – нервно засмеялась Ольга и разрыдалась.
– Все, все. Господи, все… – Штаубе вытянул пробку, наклонил чемодан. Бурая жидкость потекла в раковину.
Ольга разделась, стянула с Сережи свитер. Мальчик закричал.
– Милый, потерпи немного… нет! Я не верю! Сереженька! Витя! А вдруг не сработает?! За что! За что же нам?! – рыдала Ольга.
– Все, все… – Штаубе бросил опустевший чемодан, стал раздеваться.
Ольга подняла Сережу, положила его на станину пресса. – Оль, уже? – спросил он.
– Да, милый, – она вложила его неподвижные, посиневшие ноги в крепежные углубления. – А руки – туда…
Сережа сунул руки в крепежные отверстия.
– Раньше времени тоже… не надо… – голый Штаубе подполз к Реброву, принялся развязывать шнурки на его ботинках.
– Штаубе, милый, я не могу! – засмеялась Ольга, размазывая кровь по лицу. – Мы пришли!
– Не надо раньше… помогите мне…
Вдвоем они раздели Реброва, уложили на станину.
– Там рычаг… – Штаубе полез на свой пресс.
– Я знаю, – Ольга повернула красный рычаг на прессе Реброва, потом на прессе Сережи.
Штаубе дотянулся до своего рычага, повернул:
– Быстро надо…
Ольга бросилась к своему прессу, легла, повернула рычаг.
Прессы заработали. Их головки стали опускаться, раскрываясь.
– Оль! – позвал Сережа.
– Молчи! Молчи! – радостно плакала Ольга.
– Вот… – Штаубе закрыл глаза, облизал потрескавшиеся губы.
Граненые стержни вошли в их головы, плечи, животы и ноги. Завращались резцы, опустились пневмобатареи, потек жидкий фреон, головки прессов накрыли станины. Через 28 минут спрессованные в кубики и замороженные сердца четырех провалились в роллер, где были маркированы по принципу игральных костей. Через 3 минуты роллер выбросил их на ледяное поле, залитое жидкой матерью. Сердца четырех остановились: 6, 2, 5, 5.
