– Если это землеёбы, – заговорил Берия, – значит у них у всех такие фаллосы. Вероятно, это не случайно.
– Ты хочешь сказать, фаллосы большие оттого, что они совокупляются с землей? – спросил Сталин.
– Именно.
– А с женщинами они уж не живут?
– С такими размерами… абсолютно исключено… Такая елда в корову не влезет, – зевнул Берия и посмотрел на часы.
– Да… – задумчиво качнул головой Сталин. – Как же они любят родную землю. А может у них все-таки есть женщины с огромным влагалищем9
– В первом послании они писали, что в их общине нет ни одной женщины.
– Вот как… – Сталин обошел поддон вокруг, рассматривая замороженного. – Громадный детина. Какие ножищи… Сколько в нем росту?
– На глаз… минимум два двадцать, – заключил Берия.
– Тот в 37-ом был рогатый. Этот с яйцами по два пуда… неужели такое будущее ждет нашу страну? – Сталин брезгливо потрогал лысину великана.
– Надо посмотреть, что в чемоданчике, – Берия кивнул охранникам. – Вынимайте. Только осторожно.
Охранники стали топором выковыривать изо льда чемоданчик. Когда его вытянули, Сталин подошел к столу с остатками трапезы, схватил край скатерти и резко потянул. Все съехало со стола, с шумом попадало на пол. Пенсне, соскочившее с носа свиньи, покатилось к стене; охранник подхватил его.
Берия положил чемоданчик на стол.
– Может минеров вызвать? – спросил Сталин.
– Я не чувствую подвоха во всей этой истории, – Берия жестом пригласил Сталина открыть чемоданчик. – Ты глава государства.
Сталин, помедлив малость, подошел и осторожно открыл чемоданчик. Сдержанный голубой свет поплыл из него, осветив лицо вождя. Сталин и Берия разглядывали содержимое – двенадцать кусков голубого сала, залитых сахаром.
– Товарищи ученые, подойдите сюда, – пригласил Сталин.
Физик и микробиолог подошли.
– Что это? – спросил Сталин.
– Трудно сразу сказать, товарищ Сталин, –ответил микробиолог.
– Нужен подробный анализ, – нахмурился физик.
– Вы свободны, – произнес Сталин, не отрываясь глядя в чемоданчик. Ученые вышли.
– Это типа фосфора что-то, – Берия потрогал затвердевший сахар, покрывающий голубое сало. – Необычный свет, правда?
– Очень, – Сталин пристально смотрел.
– Я возьму, а утром отдадим на исследование.
– Погоди, – произнес Сталин.
– Что? – не понял Берия.
– Пусть у меня побудет. Пока.
– Но… надо же выяснить, что это такое?
– Выясним еще десять раз. Мне… как-то хорошо от этого света.
Берия молча посмотрел на озаренное голубым лицо вождя.
– Ты хочешь… – начал было он.
– Да, да, – перебил его Сталин. – Я хочу это взять с собой.
– Хорошо, – кивнул Берия. – Давай коньяку выпьем?
– Я спать поеду, – Сталин закрыл чемоданчик, взял его за ручку – Холодный еще.
– Что?
– Я говорю, холодный саквояж. Не нагрелся еще, – сказал Сталин, глядя в глаза Берии,
– Why not? – устало улыбнулся Берия.
– С добрым утром, Лаврентий, – Сталин повернулся и пошел с чемоданчиком в руке. – Машину!
Охранник скрылся в невысокой арочной двери. Берия бросил недокуренную папиросу на пол и наступил красивым английским ботинком.
Когда серебристо-черный сталинский «Роллс-Ройс» в сопровождении двух «ЗИМов» охраны выехал из Спасских ворот, толстая женщина в лохмотьях кинулась наперерез кортежу, с диким криком. В руках охранников появилось оружие.
– Не стрелять! – приказал Сталин. – Это ААА. Останови,
Кортеж остановился.
– Раздави! Растопчи! Кишки мои на шины намотай! Кровищу мою гнилую в радиатор залей! Ровней понесет тебя конь твой стальной! – вопила толстуха, падая на колени.
Широкое круглое, с перебитым носом лицо ее было плоским, маленькие глазки сияли безумием; из-под бесформенных мокрых губ торчали мелкие гнилые зубы; невероятные лохмотья висели на приземистом, уродливо расширяющемся книзу теле; седые грязные волосы выбивались из-под рваного шерстяного платка; босые ноги были черны от грязи.
Сталин вышел из машины, с сигарой в зубах.
Завидя его, ААА испустила протяжный хриплый крик и ударила своим круглым лицом о мерзлую брусчатку Красной площади.
– Здравствуй, ААА, – проговорил Сталин, ежась на промозглом мартовском ветру.
– Здравствуй, отец родной! Здравствуй, свет невечерний! Здравствуй, спаситель наш! – запричитала ААА.
Охранник набросил на плечи Сталину длинное пальто темно-зеленого кашемира.
– Что ж ты под колеса кидаешься? – спросил Сталин.
– Ради всех мозгов! Ради всех кусков! Раздави, раздави, раздави!
– За что ж мне тебя давить?
– За все, что было, за все, что есть да за все, что будет, отец родной!
– Что ж ты за наградой не идешь? Твой орден у Молотова в столе давно лежит. Или брезгуешь заботой нашей?
– Разорви пизду мне сопливую стальными крюками, запри губищи мои стальными замками, посади на кол медный, заставь жрать порошок вредный, жги меня углями, бей батогами, запусти пчел в носовую полость, сошли в Чертову волость, за сисяры потныя подвесь, с кислым тестом замесь, наголо обрей, белены рюмку налей, вервием задуши, на плахе топором обтеши, в смоле свари, а рублем не дари!
Сталин усмехнулся:
– Кого же одаривать, коли не тебя?
– Достойных у тебя хоть жопой ешь, отец родной! Я под себя срать и ссать не перестану! Не на тех дрожжах подымалась!
– Ты знаешь, что Хармс своими глистами канареек кормит? – Сталин обвел глазами пустынную Красную площадь.
– Мне ли эту срань не знать? – радостно ощерилась ААА.
– Что с ним делать?
– Пошли его на север-северок! Там все его глисты враз повымерзнут!
– Встань, ААА, что ты в ногах валяешься. Чай, не старые времена.
– Времена не старые, а наше дело навозное, отец родной! – она заворочалась на брусчатке.
– Мне активно не нравится «Молодая гвардия», – стряхнул пепел с сигары Сталин.
– А кому ж она может понравиться, отец родной?
– Очень, очень не нравится… С другой стороны – человек заслуженный. Сразу ноздри рвать не хочется.
– И не рви, отец родной! – подползла к нему ААА. – Много чести для сиволапого! Подари ему свой браунинг золотой с одним патроном.
– И то верно, – задумался Сталин.
– Да и не он один гноем исходит! Там рыл полтыщи даром кокаин нюхают! Зажирели на довоенной пашаничке, ублюдки, а новую борозду вспахать – харч слабоват! На что ж они тебе такие?
– Я думаю, ААА.
– Долго думаешь, батюшка! Ежели снег вовремя не вычистить – он льдом зарастет! А лед колоть тяжкими ломами надобно!
Она подползла к ногам вождя. Густой запах застарелых нечистот оглушил Сталина. Он отвернул лицо, посмотрел на редкие звезды.
– Позволь! – требовательно прохрипела внизу ААА. Не глядя на нее, Сталин поднял правую ногу ААА принялась жадно вылизывать подошву его остроносого ботинка. Сталин посмотрел на освещенный Кремль. На Спасской башне пробило четверть пятого. Сталин поднял левую ногу. ААА вылизала и левую подошву.
– Я ж к тебе с благовестью приползла, – она икнула и вытерла губы грязной рукой. – Рожаю нынче.
– Что ж ты молчала?
– А что зря языком молоть? – засмеялась она.
– Что от меня нужно? – серьезно спросил Сталин.
– Что б ты жил, отец родной!
– Я постараюсь.
Сталин бросил сигару, пристально посмотрел на ААА, повернулся и пошел к машине.
– Знаешь, что Борис твою жинку больше не топчет?
– Знаю, – ответил Сталин, садясь в лимузин. Охранник закрыл за ним дверь, побежал к «ЗИМу». Машины заурчали, кортеж резво тронулся, обогнул собор Василия Блаженного и скрылся.
– Из твоих говн престол новой правды воздвигну, да не размоет его моча небесная! – поклонилась ААА, жадно ловя широкими ноздрями выхлопной дым исчезнувшего кортежа.
– В Архангельское, – приказал Сталин шоферу, когда три машины выехали на Кремлевскую набережную.
– Ой, а я вас на ближнюю везу, товарищ Сталин! – жеманно воскликнул красивый молодой шофер в белой кожаной куртке и щегольском желто-сиреневом платке на тонкой шее.
Сталин посмотрел на его блестящий от помады затылок:
– Сережа, почему москвичи покупают «Бугатти» больше, чем «Хорьх»?
– Вот загадка, товарищ Сталин! – посерьезнел шофер. – Все помешались на этих «Бугатти»! Там и с подвеской всегда проблемы были, и мотор новый, никто не знает – как он по нашим колдобинам? А все как с ума посходили – «Бугатти» да «Бугатти»! Красивая машина, говорят! А по мне – двухместный «Мерседес» довоенный лучше всех!
– И лучше нового «Хорьха»?
– Не обижайтесь, товарищ Сталин, – лучше! Там мотор, – шофер зажмурился от удовольствия, – как женщина! Я, товарищ Сталин, утром чаю выпью, пойду в гараж, капот открою, встану и смотрю. Вот красота, какой там Рембрандт! Отец покойный его в 42-ом у Михоэлса купил, он 32 тысячи прошел, а Михоэлс этот, ясное дело, человек творческий, ни разу капота не открыл! Там зажигание напрочь сбито было и клапана стучать начали. Мы карбюратор прочистили, цепь поменяли, отец все ворчал: ну, жидяра, чуть такую машину не угробил! И вот, товарищ Сталин, двенадцать лет – и не соринки в жопе! Вот эта машина! Как топор! А на «Бугатти» я посмотрю через двенадцать лет!
