– Хватит с меня и солнца. Я доволен.
Элли посмотрела на него и рассудительно кивнула.
– Вы набрались сил? – спросила она.
– Милая, я же сказал вам, что никогда не был в Сан-Мигеле. Я наслышан о нем от друзей. Они говорили мне, что это мексиканский Гринвич-Виллидж, тут полно американских художников, писателей, композиторов и еще черт-те кого, и все живут здесь по шестимесячным туристическим визам, потому что тут якобы все дешево и роскошно…
– И уродливо, – закончила она.
– Нет. И красиво. Я беседовал с барменом, он говорит, что Сан-Мигель – это национальный памятник, музей под открытым небом. В Мексике их два: этот и Тахко, национальное достояние. Тут ничего нельзя строить и сносить без разрешения правительства.
– Потому-то они не ремонтируют улицы?
– Булыжник. Это старая Мексика, сохранившаяся доныне. Мне и самому кажется, что она прекрасно смотрится.
Девушка кивнула.
– Мне тоже. Я рада, что мы проехали через Тахко, это было очень приятно. Я могла бы всю жизнь любоваться им, но жить там не стала бы ни минуты. По-моему, тамошняя гостиница слишком уж старо-мексиканская. Новая Америка – вот это по мне, – Она потянулась, и это получилось у нее очень изящно. – Одна отрада: Хоннеру и в голову не придет искать нас там.
– Хоннеру?
– Тому, которого вы обрызгали.
– Хоннер.
Она снова потянулась.
– Ну, что будем делать теперь?
– Подождем. Вечером можем снова съездить в город, поглядим на ночную жизнь.
– Могу представить, какая там ночная жизнь. Хотя ладно, съездим.
– Я вас не принуждаю.
– Так вы пойдете купаться?
– Может, чуть позже.
– А я пойду сейчас, я не хочу обгореть.
– Валяйте.
Она встала и опять потянулась. В другом конце бассейна, закругленном, с теплой водой, сидели двое стариков, они смотрели на Элли и качали головами, смотрели на нее и чесали животы, смотрели на нее и болтали ногами в воде. Грофилд наблюдал, как они смотрят, как она идет к бассейну с теплой водой и ныряет. Потом они отвернулись и возобновили беседу о недвижимости, а Грофилд снова глотнул пива.
Местечко было что надо, милях в шести к северу от города. Сюда можно было добраться по проселку от шоссе между Сан-Мигелем и городком под названием Долорес-Идальго. Сама гостиница называлась «Табоада-Бальнеарьо» и стояла на отшибе, на засушливой равнине. Дома были длинные, приземистые и сочетали в себе индейский и испанский стили; крыши красные, черепичные; между домами – деревья с толстыми стволами. Тут было два бассейна, питаемых подземными источниками, горячим и чуть теплым. Были тут и большая столовая со стеклянной стеной, выходившей на главную лужайку, и бассейны. Раз в день автобус привозил из Сан-Мигеля туристов, которые делали снимки и плавали в бассейне. Но пока заведение было почти безлюдно.
Наткнулись они на гостиницу, можно сказать, случайно. Въезжая накануне в город примерно в семь тридцать вечера, оба никак не ожидали, что национальный памятник окажется таким невзрачным. Они заглянули в две гостиницы, в одной из которых был просторный внутренний двор, но Элли наотрез отказалась и от той и от другой. А потом Грофилд заметил, как какой-то «линкольн» лавандового цвета медленно пробирается по узкой улочке, будто пантера в лабиринте. На «линкольне» были калифорнийские номера, поэтому Грофилд остановил его и попросил водителя присоветовать какое-нибудь заведение. Водитель – заносчивый с виду мужчина лет пятидесяти – оглядел Грофилда с ног до головы, сказал: «Среднего достатка», будто обращаясь к самому себе, а потом сообщил ему о «Табоада-Бальнеарьо».
На Элли напала вялость – нервная реакция на пережитое напряжение, – она сделалась раздражительной и то и дело вздрагивала. Когда Грофилд предложил ей проехаться и посмотреть гостиницу, она даже не поняла его. Наконец Грофилд мысленно послал ее к черту и поехал. Он снял две смежные комнаты, даже предварительно не взглянув на них, запихнул в одну Элли и ее пожитки, а сам устроился в другой и тотчас завалился спать.
Но утром все было просто прекрасно. Оба отдохнули и чувствовали себя бодро, отель оказался великолепным, хотя слово «отель», возможно, тут не совсем подходило: комнаты скорее напоминали мотель и располагались вереницей, каждая имела свой вход. Но Грофилд еще сроду не видел мотеля с кирпичным потолком. Причем самым настоящим кирпичным потолком; утром Грофилд провел примерно с час в постели, глядя на потолок и гадая, почему он не падает. Потолок напоминал кирпичную стену, только горизонтальную.
В отеле было все на американский лад, включая еду. Грофилд и Элли неспешно и с удовольствием позавтракали вместе, затем прогулялись и переоделись в купальные костюмы.
После того как Элли снова пошла купаться, Грофилд остался сидеть на месте. Он пил пиво, ощущая спиной приятное тепло солнечных лучей, и все больше и больше приходил в норму.
Потом он все-таки ненадолго вошел в воду, она была теплой и благотворно подействовала на рану, но отнюдь не на повязку; впрочем, она была наложена уже пять суток назад. Когда из Сан-Мигеля приехали на автобусе туристы с фотоаппаратами и местные жители в шерстяных купальниках, Грофилд и Элли вернулись в свои номера. Элли взяла марлю и пластырь, купленные накануне, и принялась менять Грофилду повязку.
Он лег ничком на свою кровать, а она села рядом и сняла старую повязку. Та размокла, поэтому отстала довольно легко. Элли сказала:
– Какое уродство.
– Спасибо.
– Никогда прежде не видела огнестрельных ран. Они все так выглядят?
– Нет. Из некоторых еще выходит зеленый гной.
– Вот как? Подождите минуточку. – Она встала, выбросила повязку, ушла в ванную и минуту спустя вернулась с влажной тряпицей. – Скажете, если будет больно, – велела она и начала протирать рану.
– Ай, – сказал Грофилд. – Не ахти как приятно.
– Уже все. – Наложив свежую повязку, она спросила:
– А пуля все еще там?
– Нет. Ее извлек врач, который накладывал повязку.
– Надо полагать, вы были ранены, когда воровали деньги?
– Расскажите мне об Акапулько, – попросил он.
– Да ладно, не переживайте. Я не буду лезть в ваши дела.
– Вы славная девчонка.
– Уже все, – сказала она и встала. – На этот раз я наложила повязку поменьше. Судя по виду, рана почти зажила.
– Вид обманчив, – возразил он, переворачиваясь на спину. – Нельзя судить о ране по болячке.
– Какой у вас чудесный язык.
Она стояла рядом с кроватью, соблазнительная в своем купальнике, как Флоренс Найтингейл, с бинтом и пластырем в руках. Грофилд улыбнулся, глядя на нее снизу вверх и чувствуя, как в нем шевельнулось желание. Он протянул руку и коснулся пальцем косточки на ее левом плече. Он медленно повел пальцами вниз по предплечью, к локтю, потом его пальцы сомкнулись на руке Элли, и он нежно притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, только смотрела на него сверху вниз с чуть насмешливой улыбкой.
Продолжая улыбаться ей, Грофилд сказал:
– Я хочу, чтобы вы знали следующее: я женат. Она рассмеялась.
– О Боже!
Это была первая девушка, на которую он обратил внимание с тех пор, как связал себя узами брака. Но если все остальные станут реагировать таким же образом, это будет ад кромешный. Однако, умолчав о жене, он обрек бы себя на уйму неимоверных трудностей.
Насмеявшись вволю, она посмотрела на него, покачала головой и сказала:
– Это самое занятное вступление, какое я когда-либо слышала, а уж я, поверьте, слыхала такое, что закачаешься.
– Я вам верю.
– Вы и впрямь женаты? Или говорите так просто для того, чтобы девушка ни на что не надеялась?
– Всего понемногу.
– Ваша жена хорошенькая?
– Была хорошенькой, когда я видел ее в последний раз. Бог знает, какая она сейчас. Но вряд ли она стала бы возражать, если бы я вас поцеловал.
– Вздор.
– Вы думаете, она была бы против? – спросил Грофилд, напуская на себя такой же невинный вид, какой иногда с успехом принимала Элли.
– Да, думаю, – с насмешливой серьезностью сказала она.
– Тогда давайте не будем ничего ей говорить. Элли улыбнулась.
– Ну что ж, – согласилась она, – давайте не будем. Грофилд снова потянул ее за руку. Элли юркнула к нему.
– Вот, значит, какова ночная жизнь, да? – спросила Элли.
– В чем дело? – отозвался Грофилд. – Разве ты не в восторге, малышка? Я – так в полном.
Они снова вернулись в Сан-Мигель и сидели в баре на главной площади, где, как им сообщили, был самый центр ночной жизни городка. Бар назывался «Ла-Кукарача»: на стене была наискосок прикреплена весьма реалистичная фигурка рыжего таракана фута в полтора длиной.
Зал был обычный, квадратный, со столиками и стульями. Сбоку стояла пианола-автомат. Стойка отсутствовала, внутри бар был похож на питейное заведение не больше, чем снаружи; им стоило немалых усилий отыскать это местечко, поскольку с улицы оно выглядело так, будто там вовсе ничего не было, да и вообще то, что это бар, не сразу укладывалось в голове. Стулья и диваны были сделаны из пластика и пенорезины, что делало заведение похожим на самую модную в мире приемную врача.
