Сменив несколько маршрутов и пересаживаясь в различные вагоны, Эрдберг на одной из станций подземки встретился с Идой — Элизабет Шумахер, активной и надежной антифашисткой берлинского подполья. Она ответила на поставленные Александром вопросы. Со своей стороны, он передал ей 20 ООО марок.
— Время сейчас непредсказуемое. Вам могут потребоваться средства на разъезды, приобретение типографской техники, бумаги, почтовых знаков оплаты, да мало ли чего еще. Понимаю, что этого недостаточно, но при первой возможности постараемся переправить дополнительные средства. Теперь, Элизабет, слушай внимательно и запоминай. Необходимо передать Арвиду Харнаку, что исходная цифра для перешифровки букв — 19405. Запомнила? Повторяю, 19405. Прежняя цифра 37745 недействительна, ясно?
Успеха вам, Элизабет, и до встречи после победы! Как передашь — твое дело. Главное, чтобы Арвид знал, и никто больше. Прощай!
Через два часа Степанов, он же Эрдберг, он же Коротков, был подсажен у намеченной станции метро Бережковым и благополучно возвратился в посольство. Его с нетерпением поджидал Захар.
— Как прошла встреча? Хвоста не было? Обер-лейтенант ничего не заподозрил? Может быть, он запомнил места, где ты выходил и подсаживался, еще наведет сыщиков, начнут докапываться, что-нибудь откроют?
— Все в полном порядке, — ответил Коротков и уточнил подробности. — Уверен, что обер нас не подведет. Он в этом деле замешан и теперь стал нашим сообщником.
— Пиши проект телеграммы в Москву, дело срочное.
Коротков взял шифроблокнот.
«Москва
Совершенно секретно
тов. Виктору
На ваш запрос сообщаем, что шифры сожжены. Но как было договорено, Корсиканец свяжется с вами в эфире, когда с ним будет установлена личная связь резидентуры.
Степанов в городе встретился с Идой и уточнил, что радиопередатчики находятся — один у Корсиканца, второй у нее. Для Корсиканца и Старшины переданы 20 ООО марок, а также уточненная инструкция по шифрованию. Сообщено, что вместо прежней будет использоваться новая исходная цифра — 19405 для перешифровки на буквы.
24 июня 1941 г.
Захар».
Этот документ является своеобразным ключом к пониманию событий тех лет. Существует не менее трех вариантов описания того, как проходил выезд Короткова в город и его встреча с представителем антифашистов. Разобраться в них было бы непросто, если бы не найденная в архиве скромная подсказка.
Из версий прежде всего необходимо остановиться на трофейных документах гестапо. Это допросы арестованных берлинских подпольщиков и попытки следствия воссоздать картину их «преступной» деятельности. Показания подпольщиков были получены под пытками и потому являлись вынужденными. Антифашисты, насколько это было возможно, пытались сбить гестаповских следователей с толку. Поэтому в том месте обвинения, где говорится о том, что Ганс Коппи принял от Эрдберга две рации 22-го и 24 июня 1941 года, мы имеем дело с очевидным искажением истины. Храбрый антифашист взял вину на себя, не желая выдавать гестапо единомышленницу — Элизабет Шумахер. Свое объяснение имеет утверждение антифашистов о том, что передача радиоаппаратуры произошла в самом начале войны, а не раньше. Именно с этого момента они вступили в смертельную схватку с нацистами и вермахтом.
Есть воспоминания, принадлежавшие перу друзей и очевидцев тех событий. Но мемуары — особый вид творчества, которому свойственны субъективизм, а порой и добросовестное заблуждение. На одном таком ошибочном утверждении, появившемся в Германии, следует остановиться подробнее. Так, Эрдберг, которого называют то военным атташе, то советником посольства, пришел на встречу якобы сильно взволнованным, призывал активно разворачивать сопротивление фашистам, осуществлять саботаж.
Коротков был человеком редкой выдержки и самообладания. Он мог быть приятным и умным собеседником, поражая логикой и глубиной мысли, бывал упрямым, отстаивая перед начальством свою точку зрения, даже грубым, нетерпимым с коллегами, ставившими личные интересы выше служебных, но никогда не был слабым или нервным. Поэтому на встрече он предстал, скорее всего, предельно собранным, но отнюдь не взволнованным.
Вряд ли он дал совет развивать сопротивление и активизировать саботаж. Таких указаний из Центра не поступало, а заниматься самодеятельностью он не стал бы, поскольку понимал, что нелегальная резидентура, в создании которой он принимал участие, мало приспособлена для такого рода занятий. Призывать к ним — означало обречь агентуру на гибель.
Работники посольства, а с ними и разведчики резидентуры выехали из Берлина 2 июля 1941 года и через Турцию прибыли в Ленинакан на советско-турецкой границе 18 июля того же года. Следовательно, выход в город Эрдберга 24 июня был, скорее всего, последней личной встречей нашего разведчика с берлинскими антифашистами. Но могла бы быть и еще одна встреча с ними.
Среди инструкций, оставленных подпольщикам, имелось расписание радиосвязи с Центром, которое заслуживает того, чтобы с ним познакомились в подлиннике.
«Совершенно секретно
ИНСТРУКЦИЯ
для связи корреспондента «Д-6» с корреспондентом «А-1»
(«А-1» — наша радиостанция, расположенная на территории СССР.
«Д-6» — радиостанция Корсиканца.)
1. Работа производится в числа месяца кратные «4» и «7». Корреспондент «Д-6» может производить вызов в следующее время суток:
от 02.00 до 03.15 немецкого времени на волне 52,63 м.
от 16.15 до 17.30------- ||------ 42,50 м.
от 22.30 до 23.15------- ||------ 46,10 метра.
Волны корреспондента «А-1» будут сообщены особо.
2. Корреспондент «Д-6» в качестве позывного употребляет 4, 1 и 6-ю буквы немецкого названия дня недели, в который производится связь.
3. Корреспондент «А-1», услышав вызов корреспондента «Д-6», дает свой позывной: в четные дни месяца «Wbr»
в нечетные числа «Stk de mst»
4. При работе оба корреспондента употребляют только выражения международного «Q» — кода и любительского жаргона. Открытая передача на любых языках категорически запрещается.
5. Вызов и передачу шифровок производить по возможности короче. При передаче шифровок в заголовке передавать только условный номер радиограммы и число групп. Нумерацию телеграмм начинать с № 21 и далее нумеровать числами, кратными «3» и «5» (24, 25, 27, 30 и т. д.).
6. В случае необходимости изменения расписания связи корреспонденты договариваются посредством шифротелеграмм».
Для несведущего человека инструкция выглядит довольно сложной и громоздкой. Не имея специальных навыков, а их у берлинских антифашистов не было, трудно запомнить порядок позывных и передач, не прибегая для этого, по крайней мере на первых порах, к конспективным записям.
Условия связи предусмотрены только для Корсиканца, хотя рассматривалась подобная возможность и для Старшины.
Отсылка Корсиканца к международному коду без уточнений и примеров чревата недопониманием корреспондентов, так как каждая из сторон, участвующих в радиообмене, могла вкладывать в него свой субъективный смысл.
Но главное — Центр не сообщил Корсиканцу длину собственной волны, без чего связь с подпольщиками принимала односторонний характер. При всем желании в Берлине не могли принять и расшифровать указания Москвы, а они были неизбежны. Нарком госбезопасности Меркулов, отдав в мае 1941 года распоряжение о том, чтобы шифры и порядок связи с берлинской нелегальной резидентурой были показаны ему лично, вероятно, ознакомился и с приведенной выше инструкцией. Имел ли он в виду первоначально ограничиться односторонней связью с Корсиканцем и лишь в дальнейшем перейти на двусторонний обмен шифротелеграммами — неизвестно. Последнее обстоятельство заставляет предположить, что длина волны «А-1» могла быть сообщена радисту Харнака дополнительно, хотя и не обязательно. Важна мотивировка этого решения руководства. Нельзя исключать, что она была продиктована озабоченностью Центра безопасностью Корсиканца, так как сокращала выходы в эфир его радиостанции «Д-6».
Поэтому 24 июня 1941 года следует считать днем, когда личные контакты резидентуры внешней разведки в Берлине прервались с группой Корсиканца на длительный период и она начала действовать по своей инициативе с учетом обстановки, но с той же целью — содействовать разгрому германского фашизма. Группа Корсиканца не изменила своей ориентации на Советский Союз, видя лишь в нем реальную силу, способную сокрушить фашизм, помочь воссозданию новой миролюбивой Германии.
СВЯЗЬ ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО!
Оборудованная в районе Бреста приемопередающая станция для Корсиканца «А-1» перестала существовать в первые же дни войны, уничтоженная стремительно наступавшим вермахтом. Другого приемного пункта у внешней разведки не было, и Фитин, получив из Берлина подтверждение тому, что «Д-6» может связаться с Москвой, срочно обратился 25 июня 1941 года к заместителю начальника 5-го управления НКО СССР генерал-майору А.Б. Панфилову с просьбой установить связь с нелегальной радиостанцией, находившейся в Берлине. Желательно, чтобы радиосеансы проводились из Минска и полученные материалы пересылались в 4-е управление НКГБ, указал Фитин. Но Разведывательное управление Генштаба Красной Армии не смогло выполнить просьбу коллег из внешней разведки, так как быстро менявшееся положение на фронте и отступление Красной Армии постоянно корректировали оперативную обстановку. И, увы, не в лучшую сторону!
