Наши моряки приносили итальянскую музыку к себе домой, в Россию. Даль пишет. «Настроили гитару, сыграл и спел, сам для себя старинную итальянскую арийку, которую выучил его один… вековечный капитан-лейтенант, бывший еще в знаменитом корфинском походе».
Коробка (лейтенант, участник экспедиции Сенявина в Средиземном море в 1805 — 1807 годах. —В.Ш.), в разговоре о музыке и пении, говорит «люблю отменно и то и другое»… «с удовольствием неизъяснимым я слушал прилежно и дабы не упустить ни одного тона, не смел дышать». В Триесте, где он слушал оперу «Инеса де Кастро», он восхищался певицею Сесси, которую называет «первой в Италии». Когда труппа итальянских актеров совершает переход на судне Коробки, то один из артистов, «всегда окруженный нашими гардемаринами, вторит им на гитаре». У Коробки развитый вкус Он сравнивает между собой оперные труппы в различных городах Италии. Восторгаясь пением знаменитого Давида в опере Сан-Карло в Неаполе, он однако критически оценивает его игру. Перечисление им итальянских композиторов: «чтобы насладиться особенно гармониею Лео, Жомелли, Гримальди, Чимарозо и Поезиелло, Неаполь и теперь и всегда будет великим хранилищем музыкальных произведений» показывает, насколько этот флотский офицер освоился с итальянской музыкой.
Театралов среди тогдашних флотских офицеров было великое множество. Декабристы Бестужевы устраивали в Кронштадте театральные представления и разыгрывали там пьесы Коцебу, которые в то время появлялись на подмостках чуть ли не всей Европы. Николай Бестужев был и директор, и костюмист, и режиссер, и главный актер». Михаил Бестужев организовал театр даже в Архангельске. Коробка восторгался в Италии театром марионеток, куда он случайно попал с ватагой гардемарин. Разбирая виденные им представления в Венеции, он пишет: «Пьеса была очень не занимательна; балет «Портной», глупейшее произведение ума». Другая пьеса — «Арлекинада» так ему понравилось, «что не пропускал ни одного представления, и нередко выходил из театра с толпой».
Записки Броневского пестрят упоминаниями о виденных театральных представлениях. Так, в Палермо «оперы Буфо и Арлекин превосходны, балет также хорош, но трагедий, особенно трагических опер, можно сказать, нет». В театре Сан-Фернандо он видел «Дидону, сочинение славного Метастазия». Английский театр, по-видимому, нравился нашим морякам значительно меньше итальянского. «Я был в Госпортском театре и более никогда не пойду, — пишет в своем журнале Коробка, — национальные комедии до того наполнены площадным буффонством, что не имеют и малой занимательности. Актеры: один ломается, другой важничает, третий выдает себя за чудака, и кто из них успеет прежде рассмешить публику, тот и остается любимцем ее». Коробка сожалеет, что «Шекспировы трагедии» редко даются «по малому числу хороших актеров».
Русские моряки александровских времен были в числе первых российских балетоманов. Даже балет «Дуо двух гитар» в скромном корфинском театре привлекает Коробку. О местной Prima-grotesca Люйджини он говорит, что она «есть из тех, которые высоко скачут, танцует бесподобно, не уступая первой балерине г-же Гаетани». Он ездил в корфинский театр ежедневно, но его страсть к балету не проходила. «Сегодняшний балет, как содержанием, так и игрою актеров и музыкою, по справедливости заслуживает быть назван превосходным… Г-жа Гаетани неподражаемо изображает свою радость, отчаяние и надежду; пантомима ее оживлена была языком чувства». Народный балет, поставленный корфинскими крестьянами, тоже понравился Корбке: «Это явление простых мужиков на сцене, по новости своей меня заинтересовало и нравилось». Танцовщица триестского театра привела его в восторг. Он «никак не мог ожидать, чтобы в таком провинциальном городе, как Триест», могла быть отличная труппа
Живопись также увлекала флотских офицеров. Дочь адмирала Мордвинова пишет о своем отце, что он «был большой знаток в живописи и… еще в 1784… в Ливорно… составил себе собрание картин знаменитых живописцев». Сын Мордвинова, хотя не имел хорошего учителя живописи, но всегда любил рисовать. Коробка, осматривая картины в церквах на Корфу, находил, что «живопись, особенно в старых Греческих церквах, похожа на китайскую». Сознаваясь в отсутствии правильного художественного образования, он все же стремился выработать собственный вкус, а не следовать чужим суждениям «Не будучи знаком в сем изящном искусстве, не рассматривая картины своими глазами, я не видел причины… восхищаться и выдавать хорошее за превосходное, и посредственное за образец искусства живописи». Коробка — поклонник Рафаэля: «Исходящий от ангела свет… есть чудо в искусстве смешения темноты со светом, есть лучший свидетель таланта Рафаэля — один Рафаэль достиг совершенства». Броневский, осматривая храмы Палермо, замечает: «Не только лучшие церкви, но и малые часовни, украшены трудами искуснейших художников. Рафаэль, Мишель-Анжело, Корреджо, даже и в копиях показываются необыкновенными творениями искусства живописи».
Архитектура и скульптура интересовали наших моряков, по-видимому, не менее живописи и музыки. Мемуары полны описания зданий, виденных ими за границей, начинал с копенгагенской биржи, «которая ничего не представляет, ни богатого, ни приятного», по словам Коробки, до храма картезианского монастыря в Неаполе, купол которого «смело повешен в воздухе». В Сиракузах Броневский замечает, что соборная церковь «украшается крыльцом, которого прекрасные колонны обращают на себя взор». В Палермо Коробка любовался двумя мраморными группами, которые, «хотя итальянской работы, но… не уступают превосходным греческим статуям», а в Венеции он осматривал четырех коней «работы славного Лизиппа». Броневский, в свою очередь, восхищался статуями «Гажини, почитаемого Мишель-Анжело Сицилии».
Впрочем, история оставила нам и весьма любопытные проявления любви наших офицеров к скульптуре. Так, во время экспедиции нашего флота в Средиземном море в 1770 — 1774 годах сын адмирала Спиридова, лейтенант Алексей Спиридов (сам, кстати, будущий адмирал), так увлекся собиранием греческих древностей, что завалил античными скульптурами весь флагманский салон и впоследствии все это вывез в Россию. Разумеется, не факт, что все это бы уцелело, оставшись в Греции, но что было, то было.
Любили ли читать морские офицеры прошлых времен? На этот вопрос можно ответить однозначно — любили! Помимо всего прочего, приобщению к книгам способствовала сама замкнутая атмосфера корабельной жизни, монотонная череда вахт и коллективные обсуждения в кают-компании прочитанных книг.
Наиболее замечательными деятелями в морской литературе были морские офицеры: адмиралы И.А. Голенищев-Кутузов, Г.Г. Кушелев, министр народного просвещения адмирал А.С. Шишков, профессор высшей математики и навигации в Морском кадетском корпусе Н.Г. Курганов. Развитие морской литературы, начавшееся во второй половине XVIII века, активно продолжалось и в XIX веке. Наиболее выдающимися произведениями по истории флота были «Журнал кампании 1797 года», написанный на фрегате «Эммануил» A.С. Шишковым, и его же «Собрание морских журналов», и начатый также Шишковым первый по времени морской журнал «Морские записки». Кроме трудов Шишкова, в царствование Павла генерал-адъютантом Кушелевым издано «Рассуждение о морских сигналах», и затем вышло около десятка книг, прежде всего, переводов с французского и английского, описывающих морские плавания, кораблекрушения, и сочинений по разным морским специальностями.
Историк флота Ф.Ф. Веселаго пишет: «В первой четверти XIX века полезнейшим деятелем по части морской литературы и главным ее двигателем был вновь учрежденный Адмиралтейский департамент, членами которого состояли образованнейшие морские офицеры: Шишков, Гамалея, Сарычев, Крузенштерн. В издаваемых с 1807 по 1827 год «Записках Адмиралтейского департамента, относящихся к мореплаванию, наукам и словесности», вышло 13 книг, состоящих из полезных, прекрасно обработанных статей по разным морским специальностям. Многое более важное, полезное и замечательное по морскому делу, являвшееся у нас или за границей, находило место в этих «Записках», привлекавших все лучшие ученые силы флота и возбуждавших к этому роду деятельности даже и не моряков.
Наши кругосветные, ученые и другие отдаленные плавания отразились в литературе с появлением их описаний, с интересом читаемых не только моряками, но и всей образованной публикой. В числе таких изданий были: «Описание первого кругосветного плавания Крузенштерна», с огромным художественно исполненным атласом карт и рисунков; «Путешествие вокруг света» Лисянского, спутника Крузенштерна; бывшего с Биллингсом в экспедиции капитана Сарычева «Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану»; «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров» Хвостова и Давыдова; «Плавание экспедиции Беллингсгаузена шлюпов «Восток» и «Мирный» астронома Казанского университета Симонова и пр. Особенно интересны по своему содержанию и занимательному изложению были изданные капитаном В.М. Головниным описания его путешествий на шлюпах «Диана» и «Камчатка» и описание пребывания его в плену у японцев; также «Записки старшего офицера шлюпа «Диана» П.И. Рикорда» о плавании его к японским берегам в 1812 и 1813гг.с описанием освобождения из японского плена Головкина и захваченных с ним офицеров и матросов; «Записки морского офицера» о Сенявинской кампании Броневского и некоторые другие. Кроме русских сочинений, в первой четверти XIX века явилось несколько переводов описаний путешествий иностранных и много книг и статей по разным морским наукам: навигации, астрономии, лоции, тактике, геодезии, артиллерии, теории и практике кораблестроения, морской практике и пр. В этот же период времени инспектор классов Морского корпуса Гамалея издал для воспитанников несколько учебных руководств, составляющих целую энциклопедию математических и морских наук».
