Как видим, именно одиночная подготовка всадника и коня перед войной стояла на большой высоте. Предвоенные маневры заключались в конном столкновении на заранее избранной ровной местности. В итоге по условиям игры побеждал тот, кто успевал раньше развернуться. Подвижные же сборы, проводимые в приграничных округах, были редки и непродолжительны. Но и здесь военачальники не умели организовать взаимодействие конницы с пехотой и артиллерией, причем потому именно, что это было бы минусом для инспекторов, которых зачастую возглавлял великий князь Николай Николаевич.
Что значит «настоящий кавалерист» по восприятию идиом начала двадцатого века? Это тот боец, который превосходно использует особенности своего оружия. Именно так и воспитывались русские кавалеристы. То обстоятельство, что данный подход берет свое начало в первой половине Средневековья, когда один конный рыцарь вполне мог разогнать целую толпу пехотинцев, не учитывался. Не в последнюю очередь благодаря тому, что, как уже говорилось, конница считалась самым аристократичным родом войск. И это несмотря на то, что наиболее великий полководец Европы, с которого брали пример и который на протяжении десятилетий успешно противостоял всем европейским монархиям, вместе взятым, все же являлся артиллеристом.
Критиковать предвоенную подготовку стали уже по окончании войны, когда стало ясно, что велась она не так, как того требует современная война. Соответственно, те теоретические установки, что проповедовались высшими начальниками (личный опыт русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг.!), неизбежно накладывались и на молодых офицеров: «Перед Первой мировой войной мы все еще испытывали романтическое отношение к ярким сражениям прошлого. Хотя огромное количество времени было отведено изучению пеших боев, упор делался на сражениях в седле. Вот почему мы так легкомысленно относились к занятиям по тактике и всему тому, что имело отношение к современной войне. В конечном счете нас постигло жестокое разочарование, но зимой 1913/14 года считали, что основным оружием кавалериста является лошадь»[25].
А что значит лошадь как основное оружие кавалериста? Это понималось примерно так же, как перед Второй мировой войной существовало увлечение танками «поддержки пехоты». То есть не танковые силы сами по себе, как могучая сила современной операции, а огневая поддержка пехоты (немцы решили эту проблему созданием такого рода подвижной артиллерии, как штурмовые орудия). То есть лошадь являлась тем фактором, что позволял кавалеристу добиться победы. Это и понятно: ведь каждому коннику было ясно, что в бою сабля против винтовки пехотинца все-таки уступает. Поэтому считалось, что конница, если ей придется действовать против пехоты, должна как можно быстрее домчаться до последней и принудить к бою холодным оружием. Странно только, что данная точка зрения могла господствовать в то время, когда все европейские армии активно насыщались таким страшным оборонительно-наступательным оружием, как пулемет. Тем не менее изжить консерватизм не удалось. Участник войны вспоминает: «Конница перед мировой войной упорствовала в своем излюбленном способе конной атакой искать решающего успеха даже над нерасстроенной пехотой, почему практическое обучение конницы далеко отставало от совершенно правильных выводов военно-научной теории. Стремление уменьшить время губительного действия огня, пока шашки переносятся к противнику, быстрота движения — вот тот прием, который был избран конницей для состязания с пехотой наших дней»[26].
Уже после войны ее участники и исследователи в отношении подготовки и действий кавалерии столкнулись в спорах о вопросе использования опыта Гражданской войны в США в 1861 — 1865 гг. В этой войне активно использовались большие конные массы, которые благодаря географии сыграли большую роль в ведении военных действий. Опыт этой войны был взят европейскими странами на вооружение, в том числе и в России. Другое дело — каким именно образом он был взят. Так, А.А. Керсновский справедливо пишет: «Увлечение ковбоями американской междоусобицы — Шерманом и Шериданом — повлекло за собой то, что мы по опрометчивости сделали второй шаг, не сделав первого, — стали заводить стратегическую конницу, упустив создать войсковую». Но дело даже не в этом. Дело в том, что под влиянием Гражданской войны в США русские кавалерийские руководители взяли лишь то, что для Европы являлось совершенно неверным — использование конницы как ездящей пехоты (не надо забывать, что сами американцы считали важнейшим оружием конного боя не саблю, а револьвер). То есть опыт Гражданской войны в США, по правильному замечанию старого конника М. Баторского, учил «двум весьма существенным вещам: первое — массирование конницы и второе — действиям на тыл противника как самостоятельным актам»[27].
В России этого не поняли, а увлеклись лишь внешней стороной — ездящей пехотой, о чем и говорит А.А. Керсновский. Между тем опыт американской войны должен был дать Европе и правильный вывод — использование конницы как огневой силы в большой массе. Ведь в Первую мировую войну конница всех европейских армий вступила, используя учение «шока». Иными словами, конных «мясорубок» времен Фридриха II и Наполеона. Это был тот предрассудок, который так и не удалось изжить. А ведь Гражданская война в США давала тип современной кавалерии, возглавляемой Стюартом (южане) и Шериданом (северяне). Это должна была быть конница инициативных кавалеристов, которые отлично действуют как в конном, так и в пешем строю; маневрируют так же умело, как и стреляют.
И как будто бы на смех, в отличие от прочих европейских держав, именно Россия имела таких кавалеристов, не зависимых ни от сомкнутого строя, ни от личного примера офицеров, гибнущих в бою в первую очередь. Речь, конечно, идет о казаках — «природной коннице» нашей страны. А вот немцы поняли американский опыт лучше русских, хотя не имели столь многочисленной" кавалерии, предпочитая делать ставку на тяжелые гаубичные батареи и казаков. Как считает исследователь, оценивая Свенцянский прорыв сентября 1915 года, «германские генералы ориентировали свои вооруженные силы на маневренные наступательные боевые действия, поэтому кавалерийские соединения предназначались для выполнения оперативных или стратегических задач — глубоких рейдов в тылу противника, введения в прорыв неприятельских позиций и организации полномасштабного преследования. Такую стратегию применения кавалерии пруссаки заимствовали из опыта Гражданской войны в США»[28].
Представляется, что делать столь далеко идущие выводы о предвоенной подготовке германской конницы на основании всего лишь единственного Свенцянского прорыва было бы несколько опрометчиво. Однако против фактов идти нельзя — немцы лучше русских применяли конные массы в оперативном масштабе, и в этом Ю.Ю. Ненахов совершенно прав. Русские до войны учили конницу взаимодействовать с пехотой непосредственно на поле боя. И то — взаимодействовать в качестве конного «шока» на позиции условного противника. Иными словами, русские командиры действовали по тому правилу, что главная задача кавалерии — конная атака на поле сражения. Немцы же уже в ходе военных действий перестроились, правильно осознав, что при современной технике роль конницы — удары по флангам и тылу неприятельских армий в оперативном масштабе. Участник войны с горечью отметил: «Превосходная подготовка германских кавалерийских начальников и умелое использование конницы высшим командованием сделали то, что слабая германская конница принесла гораздо больше пользы своей армии, чем сильная русская»[29].
В 1906 году первый начальник реорганизованного Генерального штаба и верный сотрудник великого князя Николая Николаевича ген. Ф.Ф. Палицын учредил четыре кавалерийских корпуса, которые были временно уничтожены после русско-японской войны 1904 — 1905 гг. Эти корпуса были упразднены военным министром ген. В.А. Сухомлиновым (генерал Сухомлинов также являлся кавалеристом!) в 1910 году. Итог — отсутствие штабов для стратегической конницы, перевод всех кавалерийских дивизий в армейскую кавалерию, тяжелейшая нехватка (и по качеству, и по количеству) войсковой конницы. Это — невзирая на то, что накануне войны русская конница имела 129 полков, а пехота продолжала оставаться в бою «слепой» вследствие отсутствия разведки.
То есть до войны кавалеристы практически не учились действовать вместе с пехотой, раз в качестве войсковой кавалерии должны были выступать казаки 2-й и 3-й очереди. Иными словами, проводимая перед войной реорганизация сухопутных сил не затронула кавалерию. И не последняя причина здесь — личная вражда между генерал-инспектором кавалерии великим князем Николаем Николаевичем и военным министром ген. В.А. Сухомлиновым, которому протежировал император Николай И. А ведь все кавалерийские теоретики говорили, что упразднение кавалерийских корпусов — неверное деяние. Так, профессор А.Ф. Матковский писал, что для европейской войны обязательно нужны кавалерийские корпуса, причем они должны быть созданы уже в мирное время[30].
