Ту плеяду полководцев, к которой принадлежал и Огильви, начали решительно вытеснять молодые, чьим олицетворением являлся блистательный принц Евгений Савойский. Именно с его эпохой связан период самых впечатляющих побед австрийских войск за всю историю империи. Представители «старой гвардии» уже не могли уловить новых веяний теории и практики военного искусства. И потому они один за другим «сходили с дистанции». Кому-то это посчастливилось сделать естественным путем, перейдя в иной мир в силу преклонного возраста. А кого-то беспощадная конкуренция на старости лет заставила смирить гордыню и уйти в тень — на дальние задворки бога войны, постучавшись в двери армий третьего сорта.
Огильви выпал второй вариант. В 1702 г. в начале большой войны, когда бывалые полководцы обычно ценятся на вес золота, настал конец его почти 40-летней карьере цвета австрийского мундира. Шотландцу пришлось срочно изучать рынок вакансий для выходящих в тираж генералов, поскольку существовать в том веке без зарплаты было так же трудно, как и в наши дни. Правда, затем судьба сжалилась над старым солдатом, скрестив его жизненный путь с тропинкой Иоганна фон Паткуля — лифляндского дворянина на царской службе.
Лифляндец являлся не просто доверенным лицом Петра I. Он сыграл выдающуюся роль в организации антишведской коалиции и потому пользовался в Москве исключительным доверием. Рекомендация Паткуля помогла барону вступить в переговоры с русским послом в Вене князем Петром Голицыным, которые закончились очень выгодным для шотландца контрактом. Три года службы под малопрестижными тогда российскими знаменами скрашивались повышением в чине до генерал-фельдмаршала и хорошим, даже по западным меркам, жалованьем — по 1000 талеров в месяц, не считая прочих мелочей, вроде бесплатного продовольствия и фуража для положенных по штату 100 человек прислуги и 70 лошадей.
Кроме того, в договоре специально обговаривался пункт, запрещавший всем русским военным, кроме царя, под любыми предлогами каким-либо образом вмешиваться в действия фельдмаршала и препятствовать «…ему распоряжаться по службе как в гарнизоне, так и на походе, в боях, нападениях или осаде».
Столь сказочная щедрость условий контракта объясняется, конечно, не только фактом протекции Паткуля или рекомендательным письмом Леопольда I, которым по общепринятым в Европе правилам не забыл запастись и барон. К ноябрю 1703 г., когда было подписано соглашение с шотландцем, в Москве уже хорошо знали цену авторитетам, создаваемым при помощи подобных подпорок. Просто со времен «Великого посольства» все российские попытки найти хоть сколько-нибудь по-европейски знающего и опытного полководца для верховного командования неизменно заканчивались неудачами. Поэтому, когда наконец-то появилась реальная возможность заполучить в свои руки такую фигуру, за ценой решили «не стоять». И, по большому счету, как вскоре выяснилось, не прогадали.
Огильви оказался незаурядным тыловым организатором. Все начинания, инициированные бароном, характеризуют его как толкового устроителя и реформатора. Сразу же после приезда в Россию шотландец внимательно изучил принципы, на которых создавалось царское войско, и предложил план коренной модернизации всей структуры вооруженных сил. Речь там, в частности, шла о приведении пехотных и драгунских полков к единообразному штату, не уступавшему неприятельским подразделениям по числу людей. На вооружении предлагалось оставить ружья только какого-нибудь одного калибра. Учредить полевую артиллерию и упорядочить корпус осадных пушек. Также обосновывалась необходимость введения инженерных и понтонных команд, обустройства специальных провиантских магазинов в заранее определенных пунктах с целью кардинального сокращения постоянно сопровождавшего и стеснявшего армию огромного разношерстного обоза.
В последующих разделах записки компоновались соображения о целесообразности строгой регламентации полномочий на всех уровнях командования, мысли о более рациональном расписании всех чинов главного штаба, идеи о переходе с громоздкой дивизионной системы на проще управляемую бригадную и другие «артикулы» войсковой организации, уже давно считавшиеся азбукой военного дела на Западе. Этот проект был немедленно принят к исполнению и стал одним из важнейших этапов в истории строения русской регулярной армии. В общем, на данной ниве фельдмаршал честно отработал все те большие деньги, которые ему обещались по контракту.
В 1704—1706 гг. вопрос о полном разгроме шведов русским командованием даже не обсуждался. Без лишних иллюзий, анализируя перспективы, царь и его наиболее дальновидные помощники мечтали только о создании в ближайшем будущем армии, способной хотя бы на основе численного превосходства противостоять скандинавам. Вклад Огильви в процесс этого строительства трудно переоценить. Во всяком случае, он в полной мере затушевывает тот факт, что в качестве военачальника-практика в походах и сражениях шотландец себя совершенно не проявил, продемонстрировав весьма заурядный уровень стратегической хватки и явно недостаточную способность правильно оценивать быстро меняющуюся обстановку.
Подобного соотношения кпд в тылу и на фронте от барона, очевидно, и следовало ожидать, если не забывать, что он являлся типичным представителем отжившей свое время военной школы. Поэтому, кстати, противоборство с талантливым молодым полководцем-новатором в лице Карла XII являлось для него откровенно неподъемной задачей не только по причине несоизмеримо меньшего природного дарования.
Впрочем, по данному поводу существуют различные точки зрения. Большинство отечественных исследователей по неистребимой российской традиции очень подозрительно относятся к деятельности иностранца. Забывая о несомненных заслугах фельдмаршала, они видят в его действиях лишь недостатки, а то и прямое предательство.
Набор мнений зарубежных специалистов намного шире. Но, как правило, все они упоминают еще одну причину, не позволившую Огильви более плодотворно работать в России. Вот что, например, по этому поводу пишет американский историк Роберт Масси: «Основная же проблема армии коренилась в разногласиях и трениях между русскими и иноземными командирами. Превосходная подготовка и высокая дисциплина были заслугой Огильви. Он заботливо относился к солдатам и пользовался у них любовью, но офицеры его не слишком жаловали, тем более что Огильви не знал русского языка и вынужден был общаться через переводчика. Особенно сильные конфликты возникали у него с Шереметевым, Репниным и Меншиковым».
О негативной роли «Данилыча» упоминают и практически все мемуаристы-современники. Даже бывший противник — швед Ларе Эренмальм, проживший в русском плену несколько лет, считал, что «раздор между фаворитом и Огильви — большое счастье для Швеции, так как из-за него встречают препятствия многие советы этого генерала и их осуществление, направленное к огромному вреду Швеции».
Действительно, именно ссора с «полудержавным властелином» в конечном итоге заставила барона отказаться от продления выгоднейшего контракта и навсегда покинуть Россию. Впрочем, логика рассказа требует соблюдать хронологическую последовательность, поэтому не будем забегать вперед. Шотландец прибыл в Москву в середине мая 1704 г., и спустя месяц уже ехал под Нарву с царским приказом принять командование над осаждавшими эту крепость главными силами русской армии. Там он впервые и увиделся с Александром Меншиковым, отозвавшимся о новом военспеце в письме к Петру I весьма лояльно: «…зело во всем искусен и доброопасен…»
Однако уже в одной из следующих встреч избалованный окружавшими его подхалимами царский любимец решил развлечь себя насмешками над фельдмаршалом и с глумливостью всесильного вельможи двусмысленно высказался на тему, что он, молодой поручик, в любом случае может годиться разве что в сыновья такому престарелому воину. Барон, видимо, страдал полным отсутствием чувства юмора. Или наоборот, все прекрасно понял и задумал изощренную месть. Во всяком случае, с тех пор в адресованных к фавориту письмах он стал именовать его не иначе как «господин сын» и соответствующим образом повел себя при личных контактах. Отношения между ними, естественно, вскоре переросли в непримиримую вражду.
«Господин сын», используя все свое громадное влияние, принялся энергично интриговать против шотландца. Как следствие, уже осенью 1704 г., во время щедрой раздачи наград в честь взятия Нарвы, осадой которой во время частых отлучек царя из армии руководил именно Огильви, барон не получил ничего. Зато все чаще стали нарушаться те пункты контракта, в которых фельдмаршалу гарантировалось невмешательство в его командную деятельность со стороны русских генералов. Они в большинстве своем представляли старое боярство, недовольное тем, что иностранцы постепенно занимают все ключевые посты. Видя, как успешно Александр Данилович травит ненавистного им «латинянина», наиболее высокопоставленные военачальники тоже принялись вносить лепту в это дело.
