Большие неприятности Гольца начались с того, что невдалеке от района расположения его войск чуть было не попали в плен к партизанам путешествовавшие по Польше жена Меншикова и царевич. «Светлейший», умело раздув эту случайность, с соответствующими комментариями подал ее Петру и начал затем настоящую травлю барона. Тот пробовал искать справедливости. Аргументы, которые он выдвигал в свою защиту, сохранил для истории секретарь английского посланника в Москве Вейсброд, записавший, что фельдмаршал «…два года вовсе не получал жалованья, что, по совести, не знает за собой никакой вины, что распоряжения свои всегда делал письменно, что все эти распоряжения он сохранил и что ему теперь интересно будет услыхать, в чем можно обвинять его…»
Однако в России логика и законы всегда бессильны перед властью. Выдвинув еще ряд надуманных обвинений, Меншиков все-таки добился в середине 1710 г. ареста Гольца и предания его суду, в ходе которого требовал для барона смертной казни. Правда, на сей раз царский любимец не сумел в полной мере потешить собственные амбиции. Члены суда, опасавшиеся всесильного вельможи, но прекрасно знавшие и о том, как Петр I относится к иностранцам, на всякий случай вынесли двойственный вердикт. Как написал еще один мемуарист-современник, Гольц «…был признан невиновным, однако и должен был быть все же виноват, поскольку фаворит желал именно этого…»
Таким образом, барон на собственной шкуре познакомился со смыслом поговорки «жалует царь, да не жалует псарь». Перспективы его дальнейшей карьеры в России, говоря языком дипломатов, выглядели слишком туманно. В любой момент мог последовать рецидив новых ложных обвинений. И фельдмаршал решил, что с него хватит азиатской экзотики. Во всяком случае, риск побега, очевидно, показался ему меньшим злом, чем дальнейшее покорное ожидание новых прелестей обычных московских будней.
Улучшив момент, в 1711 г. Гольц плюнул на заработанные, но не полученные деньги, и без необходимых документов тайком покинул страну, где его так оригинально отблагодарили за все недавно оказанные несомненные услуги. Удачно миновав границы и кордоны, барон только в Данциге скинул с себя маскировку путешественника. Он прожил на свете еще почти 15 лет, в течение которых судьба не раз посылала ему различные испытания. Но в самом конце своего земного пути этот человек с содроганием вспоминал только российские приключения.
Конечно, Гольц не был военным гением и не оказал глобального влияния на исход войны. По большому счету он так и остался генерал-майором, каких в передовых европейских армиях можно насчитать не один десяток. И которого только российская нищета на полководцев возвела в фельдмаршалы. Тем не менее, история со скандальным судилищем над бароном получила большую известность в Европе. Она нашла отражение в бумагах всех западных дипломатов, находившихся в то время в Москве, а также на страницах воспоминаний частных лиц, нанеся большой урон образу страны-рая для иностранцев, старательно создававшемуся Петром I в период всего его правления.
Правда, после Полтавы Россия уже не нуждалась в зарубежных специалистах так отчаянно, как в первое военное десятилетие, однако и продолжать гонку за цивилизованным миром без их помощи по-прежнему не могла. Поэтому царю пришлось старательно заглаживать негативное впечатление различными примирительными заявлениями в том смысле, что он лично ничего не имеет против ухода ландскнехта с российской службы, а претензии, мол, предъявлял суд в соответствии с законом. Однако можно с уверенностью сказать, что этот случай внес свою лепту в тот факт, что таланты европейского масштаба еще долго не рассматривали Россию, как потенциального работодателя[114].
До самого окончания Северной войны ситуация с кадрами иностранного генералитета для петровской армии не утрачивала актуальности. Поэтому даже после Полтавской битвы царь потратил много усилий для того, чтобы при помощи различных соблазнов заполучить к себе на службу хотя бы несколько весьма посредственных личностей из числа пленных командиров неприятеля. Таких, например, как генерал-майоры Шлиппенбах, Альфендель или Нирод, которые, в конце концов надели-таки русский мундир.
За эти же годы в Москву приехало и несколько заурядных генералов-иностранцев из других европейских армий[115]. Однако славы на полях сражений и те и другие не добыли, оставшись столь же Малоизвестными, как и в годы, когда служили под иными знаменами. В итоге получилось, что наиболее удачную карьеру у Петра I сумел сделать генерал, перешедший на царскую службу еще в самый ранний и трудный период войны — осенью 1700 г.
Галларт Людвиг Николай фон (1659—1727), барон. К началу Северной войны инженер-генерал саксонской армии. В России с сентября 1700 г. в чине генерал-лейтенанта. Под Нарвой попал в плен. Обменян в 1705 г. Руководил крупными соединениями русской армии в период маневренной обороны 1708 г., в Полтавской битве, в Пруте ком походе. В 1712 г. командовал объединенной русско-датско-саксонской армией у Штральзунда. Затем вышел в отставку.
Написать беспристрастный портрет этого человека очень трудно, поскольку современники характеризуют его диаметрально противоположно. Заочный спор ведут, например, на страницах своих сочинений Эренмальм и Уитворт, которых большинство историков относят к наиболее правдивым свидетелям той эпохи. Шведский мемуарист считает инженера весьма знающим и уважаемым профессионалом. А англичанин наоборот отзывается о нем очень пренебрежительно: «…кроме генерал-лейтенанта Галларта, который прослужил некоторое время в саксонской армии, но признается человеком не особенно способным и малоопытным».
Подтвержденные перекрестными свидетельствами факты и логика в данном случае тоже не способствуют установлению истины, так как одновременно не противоречат обеим версиям. В пользу первого автора говорит то, что военный инженер оставил после себя заметное интеллектуальное наследство в виде коллекции из 800 планов различных крепостей Европы и лично написанную историю Северной войны из 218 глав. А мнение второго опирается на уверенность, что ценных солдат во время боевых действий из армии не отпускают даже в том случае, если их хочет заполучить в свои ряды войско союзника.
Галларта действительно король-курфюрст Август послал под Нарву в первую же кампанию Северной войны в ответ на просьбу царя Петра о помощи специалистами по осаде крепостей. И указаний на сколько-нибудь высокий авторитет, добытый бароном ранее под саксонским гербом, тоже нет. Но вердикт об ограниченной профпригодности представляется все-таки слишком строгим приговором. Армии немецких государств всегда являлись надежно отлаженными механизмами, не допускавшими ничтожеств на высокие посты.
Впрочем, как бы то ни было, в России, в первый период Северной войны, знания любого европейского специалиста играли роль откровений небожителя и ценились в буквальном смысле на вес золота. Поэтому, когда Галларт приехал к Нарве, царь сразу же доверил ему руководство всей инженерной частью своего войска, осаждавшего эту крепость. Барон добросовестно старался наладить работы по подготовке к штурму. Но все его усилия застряли между деталями плохо пригнанной и несмазанной боевой машины московитов. К тому же под Нарву вскоре явился и шведский король со своими полками, после чего от русской армии вообще осталось одно воспоминание. А сам генерал в компании с фельдмаршалом Кроа искал у противника спасения от кровожадной толпы, в которую превратились ученики и подчиненные.
Многие из тех, кто сдался скандинавам у Нарвы глубокой осенью 1700 г., просидели в плену практически всю войну. Галларта от подобной участи спас знаменитый петровский указ «Знатность по годности считать». Ведь не какого-либо родовитого воеводу, а никому не известного в России немецкого барона освободил московский самодержец, когда в его руки через четыре года после «превеликой конфузии» попал, наконец, первый шведский генерал. И в 1705 г. саксонец вернулся в Россию.
К тому времени для царской армии начался маневренный период войны. То есть стратегически значимых крепостей она не обороняла и не осаждала. А потому инженер-генералу важных заданий по основной специальности в ближайшей перспективе не предвиделось. Но не использовать в боевых действиях ученого европейца казалось слишком большой роскошью для страны, практически не имевшей собственных сколько-нибудь знающих военное дело людей. И Петр вручил ему командование над одним из крупных общевойсковых соединений.
Таким образом, к концу осени 1705 г. барон оказался на зимних квартирах в Гродно и затем прошел через всю эпопею неожиданного стратегического окружения, тоскливого 3-месячного ожидания неминуемой смерти или плена и счастливой авантюры весеннего бегства из ловушки, которая обещала Карлу XII окончательную победу над всеми его неприятелями. Затем шведский король вновь развернул свои главные силы на западный фронт, дав России передышку для подготовки к решающим боям.
