Сергей Ченнык - От Балаклавы к Инкерману

Но не только умение точно и грамотно стрелять обеспечило ей успех: «…Хорошее состояние лошадей и исправность амуниции дали дивизиону легкой № 6 батареи возможность несмотря на крутизну более 30° подняться почти вместе с пехотою на редут № I».{1036}

И хотя определенный результат был достигнут, считать сражение полной и безоговорочной победой русского оружия все-таки нельзя. Сказалось характерное эпохе неумение командиров, особенно кавалерийских, вести наступательный бой, особенно когда в дело включены относительно значительные силы разных родов войск, которые необходимо синхронизировать по времени и месту: «…за исключением нескольких блестящих имен, большинство не было подготовлено к распоряжению войсками всех родов оружия, не умело восстановить связи между частями, входившими в состав вверенных им сил, не умело поддерживать связь по фронту с соседями».{1037}

Серьезные проблемы с организацией обороны своего открытого фланга, на которые русские открыли глаза союзному командованию 13(25) октября, стали предметом детального анализа, проведенного во время совещания штабов Раглана и Канробера на следующий день. Французский командующий прямо указал своему английскому коллеге на просчеты в охранении. Было решено усилить войска, находившиеся перед Балаклавой, французской пехотой и возвести линию батарей. Отныне защита правого фланга и, соответственно, главной тыловой базы британцев переходила в руки французов.{1038} Последние уже не уповали по примеру британских коллег на случай и везение, больше полагались на сильные и многочисленные батареи, которых в кратчайшие сроки возвели несколько.{1039}

Некоторые французские авторы считают, что Балаклава имела более моральное, нежели военное значение для Русской армии, которая видела в ней прежде всего месть за Альму.{1040} Но всем было ясно, что Балаклава — только первый удар по их оборонительной линии и в ближайшее время следует ждать продолжения.{1041}

Англичане на удивление быстро признали свою неудачу в этот день, хотя и привычно прикрылись от критики массовым проявлением доблести своих солдат и офицеров. Но с главным, то есть с подтверждением, что противник своего добился, они не спорили. Главный инженер армии в Крыму Бургойн отметил, что русские взяли большую часть пространства, прилегающего к Балаклаве, и отныне сама главная база вынуждена была находиться под постоянной угрозой нападения.{1042}

Никто не спорил, что во время сражения под Кадыкоем по глупости и бездарности собственных начальников была разгромлена английская кавалерийская бригада. Совершенно бессмысленное желание вернуть орудия привело к необоснованным потерям, стоившим много больше самих потерянных пушек, которые, по сути, не стоили ничего. Недаром во второй половине XIX в. военная теория протестовала против «слишком распространившегося, но мало полезного опасения потерять орудия».{1043}

В выражениях по этому поводу никто не стеснялся тогда, и до сих пор военные историки не сильно их сдерживают. Американский военный исследователь Александер Бевин использовал для случившегося конкретное определение — «тупость».{1044}

«Халтурные»{1045} действия британских командиров спровоцировали настоящий «звездопад» орденов для русских офицеров и генералов. После успеха в сражении при Балаклаве произошло первое большое и щедрое награждение армейских офицеров. Не был забыт и «виновник единственной победы» — генерал-лейтенант П.П. Липранди. В императорском рескрипте от 24 октября 1854 г. говорилось:

«Господин генерал-лейтенант Липранди! Атаковав 13 текущего октября с вверенными вам войсками отдельный неприятельский укрепленный лагерь, прикрывавший дорогу из Севастополя в Балаклаву, вы исполнили это предприятие самым блестящим образом, взяв четыре редута с находившимися в оных орудиями. Желая изъявить вам особую признательность Нашу за отличное мужество и распорядительность, оказанные вами при совершении означенного подвига, всемилостивейше жалуем вам золотую шпагу, бриллиантами украшенную, с надписью «за храбрость». Препровождая к сего шпагу эту, пребываем к вам благосклонны».{1046}

В семействе Липранди[45] это была не первая и не последняя высокая боевая награда: в 1877 г. орден св. Георгия 4-й ст. получит его сын — Рафаил Липранди.{1047}

Не преминули внести лепту в награждения и великие князья Михаил и Николай Николаевичи, к тому времени прибывшие на «усиление» армии в Крым. Особенно благосклонными были они к офицерам Донской №3 батарейной батареи, личный состав которой принял на себя удар Легкой бригады. Есаул Поздеев произведен ими в войсковые старшины, сотник Пономарев — в есаулы, хорунжий Калинин — в сотники. Сотник Ребинин был награжден орденом св. Владимира с мечами и бантом.[46]

Без наград не остался ни один из офицеров батареи, принимавших участие в сражении.{1048}

Однако и здесь не все было идеально. Вновь нашлось место интригам и скандалу, которые, казалось, стали постоянными спутниками работы штаба князя Меншикова. Позднее Н. Степанов, участник Крымской войны, в своих «Севастопольских записках» напишет, что непонятно, по каким причинам главнокомандующий (по его мнению) обошел наградами Днепровский пехотный полк, который первым атаковал турецкие редуты.[47] Но его офицеры получили лишь 18 наград, в то время как офицеры Азовского полка — 48. Степанов увидел причину в антипатии к полку и его командиру, генерал-майору Гриббс, со стороны командира дивизии, в результате чего оказалось, что «…это дело верно описано в реляции, только несправедливо».{1049} В ноябре 1854 г. оскорбленный «интригами Семякина в наградах за дело 13 октября» генерал Гриббс, сказавшись больным, сдал полк и уехал в Симферополь.{1050}

Как бы то ни было, но награждения за Балаклаву были произведены в самые сжатые сроки. Сражение много значило для защитников крепости и полевой группировки. Это был второй успех[48] армии после отражения сентябрьской бомбардировки Севастополя. Казалось, что катастрофа Альмы далеко позади, а впереди время побед. Генерал-майор Семякин в письме своей супруге 14 октября 1854 г. писал: «Генерал Липранди, прискакав, обнял меня и объявил, что Георгий 3-й степени мне принадлежит. В полдень приехал светлейший, протянул руку и сказал: «Поздравляю, вы потешите государя, и я отправлю курьером очевидца ваших прежних трудов и настоящего подвига».{1051} Семякин был «утвержден высочайше» кавалером ордена св. Георгия 3-й ст. 28 декабря 1854 г., крест вручен 17 января 1855 г.

Для Меншикова это был успех. Тем более достигнутый всего лишь одной пехотной и одной кавалерийской бригадой, тем более сразу после успешного отражения бомбардирования. Победа льстила, и главнокомандующий отправил депешу «с известием о доблестном деле 12-й дивизии» М.Д. Горчакову, «возвратив» с ней племянника князя.{1052}

Как известно, англичане своих солдат и офицеров наградами не баловали. Когда была учреждена медаль за Крымскую кампанию, Королева долго колебалась с решением об учреждении планки “Balaklava” для Крымской медали, понимая сомнительность этого события.

Пожалуй, она была права. По большому счету награждать было не за что. Самоубийственная атака Легкой бригады до сих пор не получила однозначной оценки, мнения о ней часто полярные: от самопожертвования до результата «…смешения грубых ошибок, гордости и имбецильности».{1053} Чаще всего ее считают одним из самых бесполезных подвигов в военной истории.{1054} В американской военно-исследовательской среде чаще всего говорят о ней как, скорее, самоубийственной ненужной ошибке, чем героическом и смелом поступке.{1055}