Как честный и опытный командующий, Брусилов трезво докладывал Временному правительству об обстановке. Он понял — этой армии нет. В целях поднятия дисциплины в действующей армии были введены военно-полевые суды и смертная казнь. Сам Брусилов через силу высказался за применение оружия за неисполнение боевых приказов и агитацию в войсках. Ничего не помогало. Но и Брусилов, не желавший видеть в солдатах безвольную скотину, уже не устраивал ни Керенского, ни большинство офицеров, которые надеялись на некую сильную руку диктатора. Приехав на фронт, Керенский 19 июля отдал приказ Брусилову сдать командование генералу Корнилову. Это был роковой шаг. Дальше — непонятный Корниловский мятеж и полный крах. Большевики взяли власть, валявшуюся в грязи и крови, и принялись спасать отечество. Историк по образованию и журналист-либерал по призванию Николай Сванидзе повторяет на разные лады одну и ту же заёмную мысль: «Вклад России в победу в Первой мировой войне был внесен немалый, очень много жертв, велики потери, наши солдаты героически сражались. Наша страна выступала на стороне Антанты против Германии. И поэтому Россия имеет право участвовать в параде стран-победительниц в Первой мировой войне, если, конечно, пригласят. Но считать себя победителем в Первой мировой Россия не имеет права: ни морально, ни юридически, потому что наша страна вышла из Первой мировой войны и, соответственно, в ее самой последней победной стадии участия уже не принимала. Фактически, Россия по инициативе и по решению большевиков бросила своих союзников в очень тяжелый и решающий момент. А если бы не бросила и завершила войну, то могла бы пожинать многие плоды победы. Таким образом, мы не имеем права говорить, что Россия была в числе победителей в Первой мировой войне». Как человек с университетским образованием может утверждать подобные антиисторические вещи — «если бы завершила войну». Да армия перестала воевать! — не с кем победно идти до завершения.
А что же следует из нынешних речей в давно осмеянном духе «война до победного конца» и «большевики отказались от победы»? Им, значит, не надо было заключать Брестского мира, а безнадежно и тупо воевать или ждать, теряя земли до Пскова и дальше, пока Антанта с тыла добьет Германию, и тоже объявить себя победителями? Геополитический анекдот просто, так не бывает: русских признают победителями только тогда, когда они занимают Париж и берут Берлин! Да и Антанта выиграла войну благодаря тем же революциям в Германии и Австро-Венгрии.
Потому и устранился Брусилов, что понял: это — конец, хотя никогда не был пораженцем. Он, видевший, как бегут под Тарнополем без боя его войска, вдруг стал надеяться на созданную революционную армию. Ключевым и самым печальным моментом в послереволюционной биографии старого полководца стало инициированное им воззвание нескольких бывших генералов ко всем русским офицерам отдать свои силы служению Красной армии. Оно было составлено и опубликовано весной 1920 года, когда польская армия вторглась на Украину и в Белоруссию. Подпись Брусилова стояла первой и, вероятно, оказала влияние на многих офицеров, которые потом были расстреляны в Крыму по указанию фурии революции — Землячки. Поседевший генерал признавался, что под грузом таких обвинений он готов был наложить на себя руки, если бы не вера в Господа.
С другой стороны, видя наступление на молодую Республику Советов со всех сторон, понимал, что это не столько белое сопротивление, сколько вторжение интервентов, и только Красная армия представляла в тот момент реальную силу, способную противостоять этим агрессивным устремлениям. Дело большевиков и национальные задачи России совпали. Поэтому Брусилов уже не колеблясь использовал свой авторитет для воздействия на военных в духе склонения на службу советской власти. Это, ещё раз подчеркнём, произошло только в 1920 году, когда польский захват угрожал западнорусским землям, где и начинался Брусиловский прорыв.
Вместе с тем до конца жизни он не одобрял ни целей, ни методов построения казарменного коммунизма. Свидетельством этому, как я уже упоминал, стали написанные во время лечения в Карловых Варах в 1925 году и опубликованные за границей после его смерти, в 1932 году, мемуары. Они вызвали очередную волну политических инсинуаций в адрес прославленного полководца, причём с обеих сторон. В мемуарах Брусилов ведь отрицательно отзывается и о большевиках, и о белогвардейских вождях.
Вот весьма характерный и витиеватый портрет Брусилова пера профессора Е. Месснера, который размещён на сайте «Русская императорская армия»: «Известно, что генерал Алексеев, приступив к формированию Добровольческой армии, обратился к генералу Брусилову с просьбой слать в эту армию офицеров с севера. Брусилов обещал, но обещания не исполнил, потому что он ушел во время Гражданской войны в нейтральность, не ставши в строй белых, но и не заразившись совкарьеризмом от зигзагопогонных подло-авантюристов, как Гутор, Бонч-Бруевич и другие. Общеизвестно, что он вышел из этой нейтральности в 1920 г. и помог походу Тухачевского на Варшаву тем, что, по предложению или по приказанию Кремля, обратился с воззванием к офицерам на ленинской территории, приглашая их вступать в Красную армию для борьбы с внешним врагом. Этим он положил основание тому совпатриотизму, который возник на Родине нашей в 1942 г. и который расцвел в зарубежье в 1944–1946 гг. В противоположность презренным совкарьеристам, совпатриоты заслуживают скорее сожаления, чем осуждения: в совпатриотизме есть любовь к Родине, наивная вера в эволюцию коммунистической власти и затем трагическое разочарование, горестное сознание своей ошибки.
Зарубежье возненавидело Брусилова за его совпатриотизм и не хочет слышать о его полководческих заслугах. Но припоминается такой эпизод из “1793 года” Виктора Гюго: матрос плохо закрепил пушку на батарейной палубе и орудие стало во время качки метаться, грозя пробить борты корабля, но матрос, с опасностью для жизни, принайтовал пушку; за смелость ему дали медаль, за небрежность — виселицу. За совпатриотизм можно Брусилова осуждать, но его полководческие заслуги должно признавать. Впрочем, заслуги Брусилова-полководца не велики».
Вот так поворот! А у кого же тогда они были больше, профессор?
Неприязнь сквозит в любом описании, даже самом безобидном — биографическом: «Отцом генерала Брусилова был генерал, в возрасте 68 лет женившийся на девушке на 45 лет его моложе и приживший (подчёркнуто мной: прижил по-русски — значит, обрюхатил без брака и венчания. — А.Б.) с нею нескольких детей, в том числе и будущего полководца».
Далее повествование сплошь и рядом пестрит такими инсинуациями: «Брусилов был зачислен лейб-гвардии в Конногренадерский полк. Успехи Брусилова в школе и состояние в гвардии дали ему возможность сделать блестящую карьеру, потому что он стал любимцем великого князя Николая Николаевича, будущего Верховного главнокомандующего. С его помощью Брусилов становится начальником Офицерской кавалерийской школы, а затем начальником 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии». А почему любимцем-то стал — за красивые глаза, усы или великий князь оценил его рвение по службе и целеустремлённость? Оказывается всё дело в фортуне — как говорится, везёт дуракам: «Счастье всегда сопутствовало Брусилову. Обладать счастьем — необходимое условие, чтобы стать полководцем-победителем. Брусилов стал им.
В Генеральном штабе очень косо смотрели на выдвижение генерала, не имевшего, во-первых, высшего военного образования и, во-вторых, не получившего строевой командной основы, какая создается при командовании полком: Брусилов сразу от теории (но не практики) тактики в Офицерской школе и от кратковременной тактической практики во 2-й дивизии конной гвардии вскочил в оператику. Его презрительно называли берейтором и были правы: берейтором был в манеже школы, берейтором остался на войне, предводительствуя армией, а затем фронтом.
Книга воспоминаний Брусилова и исторический роман о Брусилове советского писателя Юрия Слезкина рисуют духовный облик этого баловня судьбы. Он умел быть благодарным за сделанное ему добро: своего благодетеля, великого князя Николая Николаевича, в книге своей превозносит до небес (а это было нелегко сделать — ведь книгу редактировали и цензурировали коммунисты, которым Николай Николаевич весьма одиозен).
Он умел ценить заслугу людей, с которыми соприкасался. Данные им в воспоминаниях характеристики генералов Ломновского (драгоценного для него начальника штаба 8-й армии в бытность Брусилова командующим этой армией), Деникина (хотя он и возглавитель белых), Драгомирова Владимира, Ханжина до мелочей совпадают с мнением о них подчиненных им офицеров VIII армейского корпуса, 8-й армии. Но под влиянием личных симпатий и антипатий Брусилов бывал несправедлив, необъективен до безобразия».
