5) принцип Ставки «ни шагу назад» весной — летом 1915 года стал главной причиной уничтожения последних кадров русской армии.
6) не умея руководить войсками, великий князь Николай Николаевич не имел и благородства: на военного министра были не только свалены все грехи Ставки (как будто бы у Сухомлинова и так было мало грехов), но и вымышлены несуществующие. Именно Ставкой была развязана беспрецедентная кампания шпиономании, которая стала одной из главных причин краха русской монархии в феврале 1917 года.
7) в наиболее тяжелые дни отступления 1915 года великий князь Николай Николаевич впал в панику, что еще больше дезорганизовывало управление армиями. Именно после этого для императора Николая II стало очевидно, что его дядя не годится для поста Верховного Главнокомандующего.
8) в феврале 1917 года, наряду с прочими высшими военными начальниками, великий князь Николай Николаевич в телеграмме на имя императора высказал свое положительное мнение по поводу отречения Николая II от престола. Тем самым в кризисные дни бывший Главковерх отвернулся от своего венценосца, сюзерена, родственника и Верховного Главнокомандующего.
5 января 1929 года по новому стилю великий князь Николай Николаевич скончался в городке Антиб и был похоронен в русской церкви города Канны. Его эпопея закончилась. Никаких воспоминаний или иных мемуаров после себя великий князь Николай Николаевич не оставил.
Как показано в работе, русская конница периода Первой мировой войны не оправдала «кредита доверия». В конечном итоге, невзирая на своеобразие Восточного фронта, Ставка была вынуждена перейти к сокращению кавалерии по образцу союзников и противников. Однако, как представляется, этот процесс не был неизбежен. О том, что кавалерия «отжила свое», любили говорить те, кто не умел организовать взаимодействие конницы с прочими родами войск и не мог правильно и компетентно распорядиться действиями мобильных сил. Бесспорно, опыт Первой мировой войны показал, что век кавалерии стремительно уходит в прошлое: настала эра машин, то есть механизированных соединений из броневиков и танков, подкрепляемых мотопехотой. Скорострельное оружие и дальнобойная артиллерия выявили всю уязвимость кавалерии в современной войне. Но это все было ясно уже и после русско-японской войны 1904 — 1905 гг. Следовало совершенствовать тактику действий конницы, чтобы надлежащим образом использовать ее в общевойсковых операциях.
Из основного рода войск конница превратилась во вспомогательный, но значит ли это, что ее надо было упразднить вовсе? Ведь если забегать вперед колесницы, то можно вместе с водой выплеснуть и ребенка. Упадок конницы наметился еще в эпоху наполеоновских войн, когда и сам Наполеон решал исход генеральных сражений концентрированным огнем артиллерии. К. фон Клаузевиц в своем великом труде пишет: «…без артиллерии труднее обойтись, чем без кавалерии, ибо она представляет главное начало истребления, и действия ее в бою более тесно слиты с действиями пехоты… так как в деле истребления артиллерия представляет наиболее сильный род войск, а кавалерия — наиболее слабый, то в общем вопрос надо ставить так: до какого предела можно усиливать артиллерию без особого ущерба и каким минимальным количеством кавалерии можно обойтись?» В любом случае возможности каждого рода войск должны были быть использованы по максимуму. Особенно если речь идет о высокоманевренных войсках, столь необходимых в первую голову в наступлении (нельзя забывать, что Клаузевиц в своем незаконченном труде показал, что оборона является сильнейшим видом боя по сравнению с наступлением, не успев опровергнуть самоё себя).
В годы Первой мировой войны конница еще могла сыграть свою роль, особенно на Восточном фронте, отличавшемся чрезвычайной протяженностью, что естественно влекло за собой большую разреженность боевых порядков в стратегическом масштабе, нежели на Западе. Только кавалерия могла помочь пехоте преодолеть сложившийся «кризис позиционности» в силу своей специфики. Однако как раз этому русская кавалерия до войны не обучалась вовсе, действуя как будто бы по канонам девятнадцатого столетия. Прежде всего — ударом в сомкнутом конном строю — «шоком». То есть — саблей на пулеметы и окопавшуюся пехоту. Вот это уже совсем другая история, за которую следовало бы «благодарить» как военное ведомство и Генеральный штаб вообще, так и кавалерийских начальников во главе с их шефом великим князем Николаем Николаевичем в частности.
Точно так же кавалерийские начальники в своем подавляющем большинстве не пожелали учиться опыту войны, и сокращение кавалерии зимой 1917 года стало закономерным итогом. Прежде всего сказалось неумение действовать большими конными массами. А.К. Кельчевский выделяет следующие основные моменты в ходе войны, когда русские должны были активно использовать свою сильную кавалерию для достижения решительных результатов:
1) действия стратегической конницы 1-й армии во время Восточно-Прусской наступательной операции августа 1914 года;
2) преследование австро-германцев после отхода их от Варшавы в ходе Варшавско-Ивангородской наступательной операции октября 1914 года;
3) отсутствие действий кавалерии для срыва неприятельского сосредоточения посредством железнодорожных перебросок перед началом Лодзинской оборонительной операции ноября 1914 года;
4) неумение ввести в прорыв конницу после успешного преодоления пехотой 9-й армии австрийских укрепленных рубежей под Гайворонкой во время контрудара на реке Стрыпа в сентябре 1915 года;
5) ненадлежащее использование конных масс в период Луцкого прорыва мая — июня 1916 года[419].
В период Гражданской войны 1918 — 1921 гг. в России кавалерия переживала свое «второе рождение». Немногочисленные армии на узких фронтах, в разоренной стране, прикованные к железным дорогам, активно использовали конницу, воспользовавшись к тому же столь гениальным, хотя и запоздавшим в историческом измерении изобретением, как тачанка. Неудивительно поэтому, что на востоке Европы еще долгое время делали ставку на кавалерию как на тот род войск, что будет активно использоваться в будущих войнах в качестве незаменимого подспорья пехоте и бронетанковым соединениям. Осмысливая опыт прошедших войн, в Советском Союзе еще долгое время полагали, что конница еще «покажет себя». Основные требования к кавалерии по опыту войн:
«1. Как общее правило, конница не будет иметь возможности вести конные атаки крупными соединениями.
В большинстве случаев бои в конном строю будут вести эскадрон, дивизион и редко полк. Однако в условиях восточно-европейского и колониального театров все же возможны и конные атаки более крупных соединений.
2. Боевая работа спешенной кавалерии должна быть построена совершенно так же, как и в пехоте, особенно в позиционной войне.
3. Имея назначение подвижного огневого резерва, организация конницы требует большого насыщения огнестрельным оружием и техникой. При переходе из конного строя в пеший каждое конное подразделение должно дать определенную пешую тактическую единицу, необходимую для боя.
4. Конница, обладающая свойством подвижного огневого резерва и могущая вести бой как в конном строю небольшими частями, так и комбинированный — крупными соединениями, не может быть заменена ездящей пехотой. Вот те основные требования, кои предъявляются всеми западноевропейскими государствами к коннице и положены в основу организации»[420].
Потребовалось бурное развитие техники (появление танков), чтобы кавалерия окончательно превратилась во вспомогательный род войск, а затем и ушла в прошлое.
Конница в начале двадцатого столетия уступила свое место более защищенным и мощным в огневом отношении мобильным войскам — движущейся артиллерии — танкам. Всплеск роли кавалерии в Гражданской войне — это локальный опыт, основанный на технической слабости обеих сторон, действовавших к тому же на обширных степных пространствах, в условиях малочисленности артиллерии и широкой применяемости пулеметов. Тачанка стала выдающимся изобретением Гражданской войны, но уже неприменимым в борьбе против современных европейских армий, оснащенных броневиками и танками.
Сам конь все еще продолжал оставаться в рядах Вооруженных Сил, но уже не в качестве кавалерии как основного рода войск, а в обозах, охранных частях, подразделениях, применяемых в специфических условиях (например, советские конно-механизированные группы 1943 — 1944 гг. на Украине или казачьи части вермахта в Югославии). Чем более было развито в промышленном отношении, тем больше сухопутная армия наполнялась грузовиками в тылах и танками в окопах. Скорострельное дальнобойное оружие не оставляло кавалеристу шанса выжить на поле боя. Тем более — выполнить свою боевую задачу. Русские военачальники, даже из бывших кавалеристов (например, ген. А.А. Брусилов), уже в период Первой мировой войны, как только стало ясно, что борьба ведется в позиционной форме, стали сокращать свою многочисленную конницу. Сужение поставленных перед конниками боевых задач (разведка, преследование в тактическом отношении, применение в качестве ездящей пехоты) продолжалось всю Первую мировую войну, в результате совершенно убрав конницу из боевых рядов на Западном фронте и резко сократив ее количество на фронте Восточном. Представляется, что, не будь в России столь большого количества «природной конницы» — казаков, число конных дивизий к 1917 году было бы существенно меньшим.
