И во время пребывания в тюрьме Натан с достоинством выдержал все испытания и непрекращающееся давление на него. Я отвергаю все подлые и низкие заявления и намеки по поводу его поведения в заключении, которые пытались распространять, к сожалению, и некоторые бывшие активисты и даже узники Сиона. Я не собираюсь обсуждать в этой книге причины личного или психологического порядка, которые побудили их так вести себя по отношению к Щаранскому. По моему мнению, на основе всех материалов, которые были в «Нативе», поведение Натана Щаранского и во время следствия, и на суде, и во время заключения было безукоризненным. Заключение в течение стольких лет, несомненно, частично повлияло на его характер. Я могу это сравнить с теми изменениями в характере, которые произошли у моих друзей по армии, побывавших в плену. При малейшей попытке заговорить с ними о пережитом в плену выражение их лиц менялось, они как бы закрывались в себе, и в их глазах отражались страх и ужас, охватывающий их. Несомненно, условия в плену арабских стран были намного более жестокими, но и для Натана Щаранского долгие годы тюрьмы и лагерей тоже не были санаторием.
Борьба за освобождение Щаранского увенчалась успехом благодаря двум факторам. Первым, и самым главным, была его жена Авиталь. Она сворачивала горы. В полном смысле этого слова боевая подруга, она делала все возможное и невозможное. Не было того, что бы можно было сделать и она не сделала, не считаясь ни с чем. Объективно, с точки зрения оценки борьбы за выезд вообще, возможно, что попытки сконцентрировать все внимание на Щаранском были не совсем правильны. Это не нравилось некоторым родственникам арестованных за сионистскую деятельность. Они считали, что это мешает представить проблемы остальных осужденных в полной и более правильной форме. Но примитивность американского общественного мнения, которое не склонно углубляться в нюансы, превратило Щаранского в символ, и это отлично послужило целям борьбы. Осознание трагедии и борьбы евреев Советского Союза за выезд в Израиль олицетворялось в образе одного человека. Я не уверен, что американская общественность восприняла бы лучше более сложные понятия.
Вторым решающим фактором было чувство вины американской администрации, хотя она в этом никогда открыто не признавалась. Они, вероятно, поняли, что их неосторожное поведение в какой-то мере способствовало аресту Натана Щаранского. Соединенные Штаты боролись за освобождение Щаранского совершенно необычно и очень эффективно, почти как если бы шла речь о гражданине США. И тем самым обеспечили успех этой борьбы.
Определенное неприятие Натана Щаранского со стороны истеблишмента Израиля, и в том числе «Натива», привело к тому, что не сразу и не в полную силу государство Израиль присоединилось к борьбе за его освобождение. Ни одна система, тем более государственная, не согласится работать под управлением одного человека, частного лица, какой была Авиталь Щаранская. И, естественно, было определенное несоответствие между тем, что она считала необходимыми действиями, и тем, что считали правильным и нужным государство Израиль или еврейские организации. Для Израиля и еврейских организаций Натан Щаранский был одним из нескольких узников Сиона, а не единственным, каким он был для Авиталь Щаранской. Без помощи группы друзей из Союза Верных, которые мобилизовались в ее поддержку, вряд ли бы она достигла такого успеха. Но через некоторое время и Израиль, и еврейский истеблишмент США были затянуты поднятой волной борьбы за освобождение Щаранского и включились в нее с полной мощью. Кроме других причин, они поняли, что имя Натана Щаранского обладает огромной силой, которая позволяет мобилизовать очень многих на борьбу за выезд евреев СССР в Израиль. Борьба, иногда вместе с Авиталь и ее сторонниками, а иногда порознь, увенчалась успехом. Натана Щаранского обменяли в рамках обмена шпионами, и он был освобожден. Он был передан американцам, так Натан прибыл в Израиль.
Щаранский встречался несколько раз с Нехемией Леваноном, который своими своеобразными способами пытался объяснить ему действия «Натива» для его освобождения. Ему удалось уменьшить недовольство Натана истеблишментом Израиля, которое он впитал по приезде в Израиль от Авиталь и ее ближайших друзей, помогавших ей в борьбе. Его привычка, вероятно обострившаяся в заключении, не полагаться ни на кого привела к тому, что Натан полагался исключительно на маленькую группу, сформировавшуюся вокруг Авиталь в период борьбы за его освобождение. Ко всем остальным он относился с настороженностью и подозрением. Я пригласил его в «Натив» и по его просьбе показал ему папки с документацией по деятельности «Натива» в борьбе за его освобождение. Прочитав все телеграммы, сообщения, отчеты, он сказал, что пришел к выводу, что объем деятельности «Натива» в его защиту был намного больше и шире, чем он представлял себе. Оказалось, что многие действия тех или иных лиц или организаций, казавшиеся самостоятельными и не связанными с Израилем, были, в сущности, действиями правительства Израиля.
Между Натаном и мной установились довольно нормальные отношения. Иногда я объяснял ему кое-какие вещи. Время от времени он спрашивал у меня того или иного совета, не о его политических решениях, а в тех областях, в которых, по его мнению, у меня было достаточно знаний и опыта. Ведь я уже много лет функционировал в высших структурах власти в Израиле и был хорошо знаком с ее особенностями изнутри. Вряд ли между нами могла возникнуть тесная дружба, слишком мы разные и прожили разные жизни, хотя и родились в одной стране и боролись за выезд в Израиль, каждый по-своему.
Когда Щаранский организовал Сионистский форум, добровольную общественную организацию, финансируемую в основном из стран Запада, я воспринял это как обычное, положительное явление. Наплыв евреев в Израиль из постсоветского пространства был в самом разгаре, и я считал положительным и полезным оказание помощи приезжающим этой организацией. Перед выборами 1992 года Щаранский объявил о своем намерении создать партию и участвовать в выборах в Кнессет. Эдуард Кузнецов, одна из центральных фигур в попытке угнать самолет, чтобы выехать в Израиль, и в последующем за тем Ленинградском процессе в начале 70-х, и я разъяснили Щаранскому, что он делает ошибочный шаг. Существовала серьезная опасность, что неподготовленная, неорганизованная партия провалится на выборах. И этот провал не позволит ему победить на следующих выборах и повредит оценке новоприбывшими своих способностей и возможностей реализовать их политический потенциал. Щаранский согласился с нашим мнением и не пошел на эти выборы. Он грамотно сорганизовался, и на следующих выборах, 1996 года, его партия получила 7 мандатов.
В нашей встрече, по его инициативе, после выборов я подчеркнул, что он должен назначить на некоторые ключевые посты подходящих новоприбывших, чтобы доказать и самим новоприбывшим, и всему израильскому обществу, что среди них есть достаточно хороших специалистов, могущих управлять государственными структурами. Я советовал ему не базироваться на членах его партии, а искать подходящих людей в среде всех новоприбывших. Я порекомендовал ему Роберта Зингера, бывшего в то время начальником одного из управлений «Натива». Роберту Зингеру было тогда менее 40 лет, подполковник запаса, бывший главный офицер воспитательной службы Южного округа, человек, который создал систему образования и пропаганды «Натива» в бывшем Советском Союзе, главный представитель «Натива» в США, обладал опытом работы с высшими государственными и еврейскими структурами Соединенных Штатов. Я рекомендовал его на пост или генерального директора министерства, или директора института экспорта, или что-то подобное. В качестве примера я привел ему назначение в свое время Ариэлем Шароном Иоси Генносара, одного из начальников Управления в Службе безопасности, на пост директора Института экспорта. Я не заметил у Натана большого восторга от моих слов. Он предпочитал близких к нему людей, на которых он полагался, и иногда членов Союза Верных, которые помогали в свое время Авиталь. В основном он назначал на государственные посты членов своей партии, из приближенных к нему. Большинство из его назначений, как в партии, так и на государственной службе, оказались неудачными, в чем не было ничего удивительного. Натан Щаранский не был ни организатором, ни управленцем, он никогда не управлял никакой структурой или организацией. Не по своей вине, но у него не было опыта непрерывной и серьезной работы вообще в какой-либо организации. Его представления сформировались в советской действительности и в заключении и были довольно упрощенными. Он опасался прямых контактов с людьми и предпочитал руководить через своих близких помощников, преданных ему. Он затруднялся в принятии решений. Возможно, что тот восторг и тот статус, которых он удостоился по приезде в Израиль, вскружили ему голову. И он действительно начал верить в свою гениальность и те свои универсальные способности, которых у него, к сожалению, не было.
