— Макаронная фабрика, — сказал Каммингз, и вскоре они с капитаном Джеффом Джагером, командиром второй роты, уже стояли перед отстойником.
— Я думаю, надо вот что сделать… Ничего себе, — промолвил Каммингз, не имея теперь, когда он увидел Боба своими глазами, ни малейшего понятия, что же надо сделать.
— Вычистить тут надо все, вот что я думаю, — сказал Джагер. — Выкачать все дерьмо и навести порядок. Первый шаг — убрать дерьмо, второй шаг — найти кого-то, кто спустится туда и поднимет его. Это будет стоить денег.
— Да, — согласился Каммингз, знавший правила расходования денег, которые не предусматривали затрат на извлечение мертвого иракца из канализационного отстойника на заброшенной макаронной фабрике.
— Нам не по себе будет, если придется жить в здании, где в отстойнике плавает труп, — сказал Джагер. Взяв длинную металлическую трубу, он помешал жижу. Череп скрылся из виду.
— Кто-то над ним так сильно надругался, как только можно надругаться над человеком, — промолвил Каммингз. Череп тем временем снова всплыл. — И нет такого учебника, чтобы взять, открыть и там было сказано: убирать трупы из отстойников надо так-то и так-то.
Джагер еще раз помешал содержимое ямы.
— Я подрядчика сюда привозил, он тут все готов сделать, но этим заниматься не хочет ни в какую, — сказал он. — Я его спросил, за сколько он возьмется его убрать, а он мне говорит: «Ни за какие деньги».
— Если бы это был американский солдат, тогда конечно. Мы бы мигом тогда, — сказал Каммингз.
— Мы бы сами спустились и достали его, — подтвердил Джагер. — Но…
— Но как я могу приказать солдату залезть туда и поднять его? — закончил Каммингз, и после того, как Джагер вернул крышку на место, они пошли осматривать фабрику.
Разруха на ней была страшная — потрескавшиеся стены, кучи сломанного оборудования, — и представить себе, что тут могут поселиться сто двадцать солдат, было трудно. Но Джагер уверял Каммингза, что это возможно и необходимо.
— Мы знаем, что у боевиков была здесь база, — сказал он. — Есть данные, что они тут пытали и убивали людей. — Боб тому свидетельство, заметил он и добавил: — Соседи говорят, что слышали крики и звуки избиений.
Они вышли из фабричных ворот на улицу и в сопровождении нескольких солдат двинулись вдоль периметра. Фабрику окружал массивный цементный забор, но по соображениям безопасности нужны были еще взрывозащитные стены вдвое большей высоты и спирали колюще-режущей проволоки.
Завернув за угол, Каммингз увидел саманную хижину, построенную так близко от фабричного забора, что она должна была оказаться внутри взрывозащитных стен. Во дворике висело сохнущее белье, значит, кто-то здесь жил, и, войдя в калитку, Каммингз направился к мужчине, которого при виде солдат заметно затрясло от страха.
Через переводчика Каммингз стал ему объяснять, почему он здесь; в помещении фабрики, сказал он, будут жить американские солдаты, и для их безопасности придется построить очень высокий забор, внутри которого, к сожалению, окажется и его дом, но будет сделана калитка…
— Я уйду, — сказал мужчина по-арабски, перебив Каммингза.
— Не надо, — возразил Каммингз и попросил переводчика втолковать ему, что никто его не гонит, просто надо будет построить забор…
— Я уйду, — повторил трясущийся мужчина и, возбуждаясь, доходя до неистовства, стал объяснять, что только потому занял этот клочок земли, что боевики выгнали его с семьей из его собственного дома, что он не хотел сделать ничего плохого, что идти ему отсюда некуда, что это временное жилье — единственное, что у него осталось… и только теперь, услышав наконец переводчика, говорившего одновременно с ним, запнулся и спросил:
— Мне не надо уходить?
— Нет, — сказал Каммингз. — Я…
— Мне не надо уходить? — переспросил мужчина, и в этот момент из лачуги начали появляться другие ее обитатели. Дети — один оборванный ребенок за другим. Озабоченная, удрученная старуха. Еще дети, окружившие Каммингза и его солдат, и наконец беременная женщина, которая, нервно стоя в дверях, слушала, как муж говорил: — Спасибо вам, что спасаете нас, спасибо, что защищаете нас забором, спасибо, что разрешаете нам остаться.
— На здоровье, — отозвался Каммингз, пожимая ему руку, — и спасибо вам, что пускаете нас.
Мужчина улыбнулся, старуха улыбнулась, женщина в дверях улыбнулась, и час спустя, по пути обратно на базу, Каммингз все еще переживал этот трогательный момент благодарности. Доброты в этой стране тоже много, сказал он, и теперь ему тем более хотелось похоронить Боба по-человечески.
— А кто-нибудь, я надеюсь, потом с моим телом так же поступит. И с телом любого человека. Иначе какие же мы люди? — сказал он.
Но как проявить человечность в этих обстоятельствах? Он еще не нашел ответа на этот вопрос к следующему утру, когда ему позвонил Джагер, только что получивший донесение.
Выслушав его, Каммингз дал отбой. Он выглядел ошеломленным. Пошел искать Козларича.
— Сэр, макаронная фабрика уничтожена, — сообщил он ему.
Согласно донесению, после ухода солдат на фабрике появилась дюжина вооруженных людей в масках. Некоторые из них несли взрывчатку, и взрыв, который они устроили, был мощным.
— Ее больше нет, — сказал Каммингз про фабрику.
Хотя, возможно, это было и не так. Первоначальные донесения часто оказывались ошибочными. Требовалось подтверждение.
Но в Ираке, как и везде, бывают особенно трудные дни. В Камалии в тот день не было солдат, а воздушная разведка была невозможна из-за сильного ветра и пыли.
Потом, ближе к концу дня, пилот высоко пролетавшего истребителя сообщил, что фабрика и правда, похоже, сильно разрушена.
Насколько сильно, было неясно. Пилот не сказал. Каммингз не знал.
А хижина?
— Не знаю.
А благодарный человек?
Он покачал головой.
А старуха? А беременная женщина? А дюжина детишек?
Он покачал головой.
Что он знал — это что проблема Боба была решена.
— Ненавижу эту страну, — сказал он.
Четыре дня спустя поздним утром, когда первый сержант Уильям Заппа стоял на улице в Камалии, кто-то выстрелил ему в бок.
— Мне сперва показалось — царапнуло чем-то. Не понял даже, что подстрелили. Услышал хлопок и думаю: что это, к чертям, такое было? Потом смотрю вниз и что-то уже чувствую, потом вижу, кровь течет из бока, и думаю: черт, меня же ранило, — говорил Заппа позже, когда этот длинный день кончился.
Ранее тем утром большая часть батальона отправилась в Камалию делать очередной шаг в постановке района под контроль. Выехали с ПОБ массированной колонной достаточно рано: торговцы козлятиной вразнос еще снимали с животных шкуры, рассчитывая продать мясо до дневной жары. В девять утра в небе кружили два вертолета огневой поддержки, и сотни солдат, рассыпавшись по Камалии веером, обыскивали дома. В 9.50 Козларич, выглянув в окно своего «хамви», сказал: «Все идет хорошо», а в 10.21 Заппа был ранен одиночным выстрелом: пуля вошла ему в бок и вылетела через спину, началось кровотечение.
— Вначале все маленько одурели, потому что только и знали, что меня подстрелили. Орут: «Первый сержант ранен!» — рассказывал он потом желающим послушать. — И все бегом ко мне, вытаскивают ножницы, собираются что-то резать, а я им: «Тпру, ребята, стоп. Я еще живой. Я без вас могу снять бронежилет. Сам сниму». И я сам снял бронежилет, никто мне не помогал.
Потом меня посадили на заднее сиденье, я наклонился вперед, чтобы санитар посмотрел выходное отверстие, и тут меня маленько стало подташнивать, голова кругом пошла. Слышу, кто-то из солдат говорит: «Первому сержанту плохо, сейчас вырубится», и я рявкнул им: «Воды мне дайте!» Выпил воды, мне полегчало, санитар меня забинтовал, я оделся — без футболки, конечно, футболку он разрезал. Просто накинул бронежилет на левое плечо, и мы поехали.
Едем, сижу на заднем сиденье, и один сержант говорит: «Ненавижу этих засранцев», а я ему: «Почему? Они все, что ли, пытались меня убить? Да нет, группа одна, и только. Если один отморозок в меня выстрелил, не надо из-за этого на всех катить бочку».
Почти в это же время на другой улице в Камалии сержант Майкл Эмори был ранен выстрелом в затылок.
— Снайпер! — крикнул Джефф Джагер, увидев, как Эмори упал.
Они стояли с несколькими солдатами на крыше фабрики и наблюдали, как вторая рота прочесывает окружающие улицы. На крышу вели три марша узкой закрытой лестницы. Крыша была большая, усеянная битым стеклом, с грязными лужами от недавнего дождя, и Эмори был примерно в ее середине, когда хлопнул выстрел и он упал.
— Кто там лежит? Сержант Эмори? — крикнул один из солдат. Потом громче: — Сержант Эмори!
