остальным миром и что для Германии он закончится катастрофой. Он сказал, что готов пойти на конфронтацию с Гитлером и отказаться действовать против Чехословакии и попросил своих коллег дать обещание последовать его примеру, если, как он предвидел, его отказ не произведет впечатления на фюрера и он подаст в отставку. Через несколько дней у Бека произошел разговор — последний — с фюрером. Бек сказал Гитлеру, что не может взять на себя ответственность за военную ситуацию, к которой армия, по его мнению, не готова. Гитлер, к тому времени уже осведомленный (из меморандума) о взглядах Бека, ответил, что готов принять его отставку. Но чтобы не подрывать боевой дух офицеров более низкого ранга и солдат, уход Бека будет храниться в секрете еще месяц.
Обязанности генерала Бека в этот период взял на себя генерал Гальдер, позднее ставший преемником Бека в должности начальника Генерального штаба. Такое отклонение от договоренности с Беком Гальдер объяснял тем, что он намеревался совместно с заговорщиками действовать против Гитлера. Вкратце план состоял в том, что высшее командование армии уберет Гитлера. Генералу фон Вицлебену предстояло отвечать за непосредственную связь с вооруженными силами, но приказы должен был отдавать командующий сухопутными войсками генерал фон Браухич и начальник Генерального штаба генерал Гальдер. Согласно показаниям, данным Гальдером американским военным следователям в Нюрнберге, после свержения Гитлера предполагалось установить военную диктатуру, временным главой которой стал бы генерал Браухич. Диктатура должна была сохраняться до тех пор, пока германское государство и немецкий народ не будут денацифицированы. В целях просвещения немецкого народа после ареста Гитлера адмирал Канарис подготовил полный список преступлений нацистов.
Однако предполагалось, что генералу Браухичу сообщат об этом только в самую последнюю минуту. «Я никогда не говорил об этом с Браухичем определенно, — засвидетельствовал генерал Гальдер. — Но он знал о моем отношении и имел представление о происходящем. Однажды он зашел ко мне, когда у меня был Вицлебен. Вицлебен говорил так, что Браухич не мог не понять всего, если только он не был глухим. В случае если бы заговор закончился неудачно, я должен был сделать так, чтобы мой командир остался незапятнан. Я мог рисковать своей головой, но не чьей-то еще».
В самый последний момент Гальдер предположил, что было бы лучше, если бы правительство после Гитлера возглавил гражданский. Предлагалось, что это мог бы быть Нейрат, а также Отто Гесслер или Густав Носке, которые занимали кресло военного министра в период Веймарской республики. Однако было отмечено, что такое правительство не пользовалось бы большой популярностью. И Гесслера, и Носке презирали воинствующие левые. К тому же эти двое определенно были фигурами из прошлого, не способными понять проблемы, с которыми столкнулось бы любое правительство, пришедшее после Гитлера.
Из того, что рассказал Гальдер американским следователям, очевидно, что, хотя на тот момент он был согласен с необходимостью устранения Гитлера, политическая программа заговорщиков его не устраивала. Он сетовал, что ни у кого из людей, подталкивавших его к действию — имелись в виду Гёрделер, генерал Бек, адмирал Канарис, генерал Остер и Ялмар Шахт (с ним консультировались на определенных этапах заговора), — не было четкого одобренного всеми плана. Более того, Гальдер был не уверен в благоразумии Гёрделера, а Шахту он сказал: «Люди, которые привели Гитлера к власти, должны избавиться от него… Вы выбрали Гитлера, вы дали ему власть. Мы, военные, не имеем права голосовать». И когда бы ни обсуждались политические вопросы, Гальдер говорил: «Я солдат, а не политик».
Однако, несмотря на неопределенность политических планов, Гальдер был готов — по крайней мере, так он говорит — продолжать работу, как и Вицлебен в Берлине. Гальдер согласился, что для успешного осуществления военного переворота необходимо было выполнение следующих трех условий:
1. Наличие решительного лидерства с четко определенной ответственностью.
2. Страх немецкого народа перед войной, который должен был заставить его обменять Гитлера на мир.
3. Правильный выбор времени. Приказ Гитлера о нападении на Чехословакию стал бы сигналом к нанесению удара.
Ожидалось, что Гитлер вернется в Берлин 14–15 сентября после нюрнбергского съезда партии, и заговорщики ждали, чтобы «птичка вернулась в свою клетку», как назвал это Остин. Однако возникли проблемы, поскольку Гитлер решил перед возвращением в Берлин заехать в Берхтесгаден, а 14 сентября Чемберлен объявил, что намерен посетить Гитлера в Берхтесгадене. Заговорщиков охватили сомнения. Генерал Бек настаивал, что по сути дела ситуация не изменилась. Но большая часть пребывавших в поисках легкого выхода из положения утверждали, что самая главная предпосылка, при которой они предполагали действовать, а именно тот факт, что Гитлер ведет страну к войне в Европе, больше не существует. Разногласия среди заговорщиков отчасти улеглись, когда переводчик Гитлера доктор Пауль Шмидт прислал им сообщение, что Гитлер намерен предложить Чемберлену неприемлемые условия. Следовательно, снова возникала опасность войны. Тогда было решено, что возвращение Гитлера в Берлин станет сигналом к началу путча.
После второго визита Чемберлена к Гитлеру война стала казаться делом решенным. Генерал Остер и Шахт спросили Гальдера, хочет ли он по-прежнему действовать. Готов ли он арестовать Гитлера? Гальдер уклонился от ответа и высказался в пользу убийства, которое можно было бы представить как несчастный случай. Кроме того, он хотел произвести определенную передислокацию войск, которая могла бы оказаться полезной в случае, если такой несчастный случай произойдет, и разместить дивизию сухопутных войск под командованием генерала Эриха Гёпнера в Тюрингии, чтобы отрезать элитные части СС, находящиеся в Мюнхене, если они попытаются предпринять бросок для освобождения Берлина. Генерал фон Вицлебен, командующий Берлинским военным округом, по-прежнему был готов действовать, и заместитель Остера Ганс Гизевиус прибыл в штаб Вицлебена, чтобы помочь подготовить чрезвычайные декреты и указы. От Артура Небе, связного заговорщиков в гестапо, доставили список секретных баз СС. Они были нанесены на карту, которую вручили командующему Потсдамской дивизией генералу фон Брокдорфу, участвовавшему в заговоре. Абвер сообщил, что нацистам стало известно о колебаниях британского правительства, и это ужесточило позицию Гитлера. Телефонную линию между Лондоном и Прагой, проходившую через Германию, поставили на прослушку, и телефонные переговоры чешской миссии в Лондоне с министерством иностранных дел в Праге были записаны.
26 сентября Гитлер произнес в Спортспаласт страстную речь, в которой пообещал, что «Судеты станут моим последним территориальным требованием в Европе». 27-го он приказал одной из новых танковых дивизий провести парад в Берлине, чтобы внушить людям воинственное настроение. Но даже появление войск перед рейхсканцелярией не вызвало у толпы большого энтузиазма, и лишь несколько рук взлетели вверх в нацистском приветствии. Гитлер был в ярости. Чтобы оценить общественное мнение, Геббельс объехал
