К тому же, в середине 1860-х годов в Индии создалось довольно напряженное положение. В стране разразился катастрофический голод, который привел к волнениям. Не таким, конечно, как Сипайское восстание, но после него даже небольшое недовольство приводило англичан в панику. Непрочность своего присутствия в Индии они ощущали отчетливо. Английские генералы и колониальные чиновники считали, что упрочить британское господство можно только одним способом — показать всем силу Британии с помощью оружия, активной дипломатии и жестких мер внутри Индии. Так что отставки Джона Лоуренса добивались многие влиятельные политики. В феврале 1869 года, вскоре после ухода Лоуренса, русский посол в Лондоне Бруннов писал в депеше, что «система бездействия, которой придерживался вице-король Индии сэр Джон Лоуренс в своей политике по отношению к странам, расположенным за пределами управляемой им территории, приходит к концу. Эту систему, не пользующуюся популярностью не только в Калькутте, но и в Англии, теперь признано необходимым пересмотреть».
И хотя лорд Мэйо не был русофобом и даже путешествовал по России и написал двухтомное сочинение о своих странствиях, он вскоре стал склоняться к тому, что от так называемой «политики закрытой границы» («close border policy»), или политики сдерживания, стоит переходить к «наступательной политике» («forward policy») на Среднем Востоке и в Южной Азии. Понятно, что немалую роль в этом сыграли как раз военные и разведчики, которые наверняка с агентурными докладами и картами в руках доказывали — еще несколько лет бездействия, и мы потеряем Индию. Теперь, правда, понятно, что для многих политиков и генералов это просто был инструмент влияния, способ получить побольше денег на армию, на реализацию проектов в колониях, способ занять место в парламенте. Думаете, что 150 лет назад мир был как-то иначе устроен? Нет, конечно.
То, что в поход на Индию не очень верили и те, кто постоянно кричал «русские идут», демонстрирует хотя бы такой факт. Тот же Генри Роулинсон в 1873 году, вероятно, случайно в одном из своих докладов взял да и заявил, что «Россия пока еще далека от планов вторжения в Индию». Примерно так же высказывались другие английские политики и военные — дескать, Россия пока не готова к походу, но в принципе может это сделать, и вот уже идет в Азию, и, конечно, это не значит, что завтра она атакует нас на Инде и Ганге, но исключать этого нельзя. Это примерно то же самое, что сказать: вот у моего соседа есть нож, он режет им мясо, значит, он может завтра зарезать и меня, надо быть готовым. А лучше его сразу арестовать. Логика железная. При этом англичане отлично понимали, какие объективные проблемы существуют у русских в отношениях с Азией: и притеснения купцов, и русские в рабстве у азиатов, и грабительские набеги из степи.
«Замирение» Бухары стало своего рода поворотной точкой. Началом новой «горячей» фазы Большой Игры. Пока у власти в Индии был Лоуренс, основным фронтом работы для разведчиков был Афганистан. Это вполне вписывалось в политику сдерживания — стране давно отводилась роль буферной зоны.
В 1863 году умер Дост Мохаммед. И по традиции началась междоусобная борьба за престол. В 1868 году сын Доста, Шир Али-хан, победил в этом противостоянии и провозгласил себя властелином всего Афганистана. Но это, опять же по традиции, было весьма условным действием. Его главный соперник Абдуррахман-хан сбежал в русский Туркестан, да и вожди окраинных племен вовсе не готовы были согласиться с тем, что кто-то там в Кабуле заявляет, будто он и их эмир тоже. Они ведь тут на месте сами себе эмиры. Англичане видели все, что происходит, агенты обрабатывали Шир Али-хана, и в марте 1869 года лорд Мэйо пригласил эмира встретиться с ним на территории Индии. Эмир согласился.
Его встречу обставили подчеркнуто торжественно и пышно. Хотя англичане несколько разочаровали Шир Али-хана. Они пообещали оказать ему любую помощь деньгами, оружием и снаряжением. А вот договор о сотрудничестве заключать не стали. Все, как обычно. После этого англо-индийское правительство стало рассматривать афганского эмира как почти своего вассала. Ну согласился же взять оружие и деньги даже без договора? Все, значит, попался. Отказался бы? У англичан был готов ответ. Они бы постарались сместить его и заменить кем-то лояльным. Все тот же Генри Роулинсон в тот момент заявлял, что «вмешательство в дела Афганистана сделалось в настоящее время долгом», и даже предлагал в случае чего ввести войска. Ну да. А то вдруг русские захотят захватить Индию, а мы не готовы, мы еще Афганистан не завоевали. Параллельно между Лондоном и Петербургом начались переговоры, где определялись границы Афганистана. Это было еще до дипломатического раунда между Горчаковым и лордом Кларендоном.
Осенью 1869 года в Петербург был командирован чиновник англо-индийской администрации Дуглас Форсайт. Переговоры шли долго, уступать никто не хотел, но в итоге между Форсайтом и русским военным министром Милютиным были установлены следующие соглашения по афганскому вопросу:
«1) Пределом Афганистана считаются те местности, которыми в настоящее время Шир Али-хан действительно владеет. Англия употребит все зависящие от нее средства для того, чтобы не дозволить ему расширять своих границ к северу. 2) Со своей стороны Россия использует свое влияние, чтобы воспрепятствовать Бухаре расширяться за счет Афганистана. 3) Если бы впоследствии Россия была вынуждена действовать враждебно против Бухары и, вопреки своему желанию, заняла бы все это ханство или часть его, — она не предпримет завоеваний в направлении Афганистана, а Англия со своей стороны не допустит афганского властителя тревожить своих северных соседей»[230].
Все выглядело корректно и даже честно. Но директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел в секретной депеше русскому послу в Лондоне о соглашении с англичанами и их обязательствах написал: «Мы не станем льстить себя слишком большими надеждами в этом отношении».
В начале 1873 года Россия и Англия договорились о северных границах Афганистана. Россия согласилась признать власть афганского эмира над Бадахшаном, Ваханом и Афганским Туркестаном. Территории, традиционно населенные узбеками и таджиками, были, по сути, отданы Афганистану, что, конечно, было большой ошибкой русской дипломатии. Потому что традиционные связи никуда не делись. И результаты тех ошибок мы ощущаем по сей день. Наркотрафик, например, через таджикско-афганскую границу идет ровно по тем районам, которые разделили 150 лет назад. Ошибкой это было еще и потому, что англичане могли подписать хоть сотню бумаг, но Афганистан они уже считали своей вотчиной. Они снабжали Шир Али-хана современным вооружением, в том числе новейшей горной артиллерией, в его армии появились английские офицеры-инструкторы, англичане даже попытались было поставить свои блокпосты на афганской стороне Хайберского прохода — одного из двух путей в Индию.
Именно в это время англичане снова активизировали свою деятельность в Константинополе, которая было затихла на время после Крымской войны. То есть отдельные успешные агенты, вроде Вамбери, там присутствовали, но системная работа возобновилась примерно в 1868 году. Генерал Николай Игнатьев — тот, что подписал Пекинский договор, — состоял с 1864 по 1877 год русским послом в Турции. В его донесениях, начиная с 1869 года, постоянно сообщается о работе английских разведчиков: напрямую или через турецких коллег. В январе 1869 года Игнатьев сообщал, что британским правительством в Бухару отправлен турецкий панисламист Суави-эффенди в качестве английского шпиона и агитатора. Игнатьев писал: «На него возложено, как уверяют, тайное поручение, с одной стороны, доставлять в Англию сведения о положении дел в Средней Азии, а с другой — направлять умы тамошних населений в смысле, конечно, нам враждебном».
В донесениях Игнатьева постоянно указывалось на то, что английская агентура активно работает в среде младотурков, их лидеры были просто завербованы англичанами. Стоит объяснить, кто это были такие. В Российской империи конца 19 века их чаще называли движением «новых османов», впрочем, и «младотурками» тоже. Это было вполне типичное, хотя и мощное буржуазно-либеральное движение. Студенты из состоятельных семей, столичная интеллигенция, банкиры и капиталисты. Боролись они за ограничение султанского абсолютизма и за конституционную монархию. Младотурки считали, что султан должен «царствовать, а не управлять». Короче, чтобы было понятнее — это напоминало нынешнюю российскую несистемную оппозицию, только умную и богатую, но так же жестко ориентированную на Запад. Собственно, младотурки и ориентировались на Англию, потому что видели в ней идеал той самой вожделенной конституционной монархии и того самого общества, которое они желали бы видеть и у себя. Ну а Англия, конечно, использовала младотурок в своих целях, как сейчас американцы используют российских либералов в своих. Это ни хорошо, ни плохо. Так устроена англосаксонская политика. И вот именно младотурецких активистов англичане использовали для пропаганды враждебных России настроений в различных среднеазиатских государствах. В январе 1873 года Игнатьев сообщил о пребывании в Константинополе бухарского посланника Мирзы Хисаметдина Мирахура, о его встречах с лидерами младотурецкой организации.
