Туркестанский отряд подготовился не менее основательно. Там, в частности, организовали и походный лазарет — 14 врачей, 29 фельдшеров. Для перевозки больных подготовили специальные носилки. Кауфман лично распорядился составить инструкцию для офицеров о правилах поведения в походе, где были такие пункты:
«1) В начале похода, покуда еще не наступят жары, не поднимать людей ранее четырех часов утра, а с ночлегов не выступать ранее шести. С наступлением жаров поднимать до рассвета, чтобы успеть сделать переход до жара. 2) Наблюдать, чтобы люди пили чай по крайней мере два раза в сутки — утром и вечером, а если возможно, то и на привалах. Люди меньше будут пить сырой воды и тем избавятся от расстройств желудка и лихорадок. 3) Водку отпускать только в крайних случаях: в сырую погоду, после больших переходов, трудных работ. Не давать при подъеме с ночлегов и перед встречей с неприятелем. 4) Эшелонным начальникам заботиться о том, чтобы к безводным переходам или где, на ночлеге, предстоит пользоваться дурной водой, — все турсуки, баклаги и бочонки были наполнены водой… 5) В видах предохранения людей от вредных последствий быстрого перехода от дневного жара к ночному холоду наблюдать, чтобы люди вовремя надевали шинели. 6) Озаботиться, чтобы у каждого солдата была кошма для подстилки и покрышки. 7) На ночлегах у колодцев с дурной водой ставить часовых и не давать людям брать из них воду. 8) Пищу варить два раза в сутки: после прихода на ночлег и перед выступлением»[232].
По чертежам Кауфмана — он был не только талантливым полководцем и администратором, но и прекрасным инженером — уже в 1871 году (это к вопросу о том, когда стали готовить поход на Хиву) на Волге и верфи Аральской флотилии стали производить железные понтоны для переправы через Амударью. Понтон собирался из четырех 100-килограммовых ящиков, это занимало два часа, а собранный из понтонов паром держал 2 орудия и 16 человек. Эти понтоны солдаты прозвали кауфманками. Во время похода их использовали как ящики для продуктов и как корыта для водопоя верблюдов. То есть Кауфман просчитал все так, что даже эти понтоны верблюды не тащили просто так.
1 марта 1873 года туркестанский отряд вышел из Ташкента. Кауфман решил провести войска так, чтобы поменьше передвигаться по территории Бухарского ханства. Он, конечно, был вассалом империи, но раздражать его и указывать его место не хотели. Русские ведь не англичане и строят отношения с партнерами именно по принципам партнерства. Но через несколько дней походную колонну встретили посланцы бухарского эмира. Эмир просил послов передать Кауфману свое удивление тем, что генерал избрал столь далекий путь в Хиву, потому что он, эмир, с радостью поможет русским войскам и пропустит их, а беки районов, через которые войска все же пойдут, по приказу эмира подготовили фураж, топливо и воду для отряда. Очень показательная история. Через две недели отряд вошел в Кызылкумскую степь, где начинался самый тяжелый этап похода. Ведь к отсутствию воды, жаре, песчаным бурям прибавлялось и еще одно обстоятельство — путь до Амударьи через пустыню не слишком хорошо изведан, а точных карт тогда не было. Вся надежда была только лишь на проводников, киргизов и казахов, а среди них были разные люди, и искренне воевавшие на стороне империи, и погибавшие за нее.
Русский историк Константин Абаза в труде «Завоевание Туркестана» описывает случай, когда киргиз, отправленный Кауфманом с письмом, попал в песчаную бурю и погиб, но понимая, что везет важные документы, он успел установить пику с флажком, чтобы место его гибели смог найти поисковый отряд. А были и такие, кого описывает в своих мемуарах участник похода Максуд Алиханов-Аварский.
«Колодцы на Уст-Юрте показаны на наших картах крайне неверно, но их, надо полагать, не мало. Это подтверждается, между прочим, интересным разговором, бывшим в тот же день между одним Киргизом и подполковником конно-иррегулярного полка Квинитадзе. Надо заметить, что офицер этот Имеретин и христианин, но в течение тридцатилетней службы своей среди горцев олезгинился в такой степени, что трудно не ошибиться в его национальности.
— Ты, кажется, мусульманин? — спрашивает Киргиз подполковника, оглядывая его горский костюм и окладистую бороду.
— Благодарение Аллаху, мусульманин.
— И идешь драться с мусульманами? — продолжал Киргиз с некоторым упреком в голосе.
— Ведут, иду поневоле, — ответил подполковник, желая вызвать на откровенность своего собеседника.
Киргиз помолчал некоторое время и затем проговорил, понизив тон, как бы про себя:
— Кырылсын! (да погибнут)
— Они-то пусть погибнут, — подхватил мнимый мусульманин, — а мы?…
— Вы не погибнете, — ответил Киргиз почти шепотом, — здесь много колодцев вокруг. Русские записали и знают только те, которые на самом пути. Если они погибнут в степи, вам, мусульманам, мы везде покажем воду, и вы благополучно вернетесь на родину…»
И снова придется прервать повествование, чтобы сказать несколько слов о Максуде Алиханове-Аварском. Бесстрашный русский офицер, как часто бывало в империи, он по национальности не был русским. Максуд Алиханов родился в Хунзахе, бывшей столице Аварского ханства, в семье аварского офицера, детство провел в заложниках у имама Шамиля, после освобождения закончил гимназию в Тифлисе, затем 2-е Константиновское военное училище. А дальше военная служба, походы и бои в Туркестане и на Балканах. Вспыльчивый по натуре, он был как-то разжалован в рядовые за попытку убить в ссоре другого офицера. И он не сломался. Начал службу опять с самых низов. И дослужился до генерала.
В декабре 1905 года Алиханов-Аварский был назначен временным Тифлисским губернатором, в январе 1906 стал временным генерал-губернатором Кутаисской губернии. Революционеры его ненавидели. Он пережил 8 (!) покушений, был ранен взрывом гранаты во время одного из них, но в отставку не подал. После выздоровления, в начале 1907 года, принял командование 2-й Кавказской казачьей дивизией. Максуд Алиханов был убит в Александрополе дашнакскими (то есть армянскими) террористами 3 июля 1907 года. О его смерти много писали. Например, так.
«У всех знавших его долго не изгладится обаятельный облик покойного Александра Михайловича, до конца жизни оставшегося верным религии предков — магометанству. Он обладал спокойным, приятным, твердым характером, огромной памятью, следил за литературой, занимался рисованием и отличался удивительной скромностью.
О себе и о своих подвигах он никогда не говорил, но охотно беседовал о всевозможных злобах дня, обнаруживая недюжинный ум и большую эрудицию. Бесстрашный, верный слову и чести — он умер на своем посту, сослужив своему отечеству доблестную службу, смертью героя. Переход в вечность для него остался незаметен, так быстро застигла его смерть, которой он никогда не боялся, но оставил неизгладимый след в сердцах всех его друзей и знавших его.
Мир праху твоему, вечная тебе благодарность и вечная тебе память, доблестный честный русский гражданин!»
Это цитата из «Книги русской скорби» — документально-литературного альманаха, посвященного памяти жертв революционного террора. Его издавали в Российской империи в 1908–1914 годах по инициативе группы правых русских монархистов. А редакционную комиссию составляли члены «Русского Народного Союза имени Михаила Архангела». То есть те люди, которых в исторической науке еще со времен СССР принято называть националистами, антисемитами, черносотенцами и мракобесами. А между тем в книге нашлось место не только мусульманину Максуду Алиханову. Там в числе сынов русского Отечества назывались и стражник полицейской части ингуш Абдула Мальсагов, и старший городовой татарин Бикбулат Мухаметзянов. Их героизм и преданность долгу приводились в качестве примера для подражания русским офицерам.
Максуд Алиханов-Аварский
Итак, русские военные отряды шли с трех сторон на Хиву, преодолевая зной, песчаные бури. Известный степной разбойник Садык, состоявший на службе хивинского хана, пытался отравить колодцы по пути движения отряда Кауфмана, но отправленный навстречу бандитам отряд казаков отогнал их в глубь песков.
В походе отряд встретил Пасху, это случилось 7 апреля 1873 года. Священником был все тот же отец Андрей Малов (помните штурм Ташкента?). Он устроил походный алтарь в большой палатке. Там собрались офицеры, солдаты стояли под открытым небом. Утром всем раздавали куличи и крашеные яйца — ташкентский купец Громов сумел доставить в отряд 8 тысяч яиц, а русская община города отправила в отряд 16 пудов чаю и 24 пуда сахара. Через несколько дней Кауфман получил сообщение из Казалинска, что туда пришло хивинское посольство. Хан прислал чиновников для переговоров и 21 русского раба. Он пытался так задобрить «ярым-падишаха», но в Казалинске посла не приняли, рабов оставили, а его самого отправили к Кауфману — есть генерал, пусть он и решает. Ханский посол в сопровождении большой свиты двинулся догонять туркестанский отряд. Как принято на Востоке, он ехал не спеша. Чтобы не потерять лицо. А то вдруг русские решат, что он их испугался. И что Хива боится какого-то Кауфмана. Хан никого не боится. Посольство догнало русские войска на четвертый день после того, как те взяли Хиву.
