— Штабс-капитан?
— Ага. А потом…
Замолчала, показала ему правую руку. На костяшке мизинца синели мелкие буквы: КАТЯ. Потом оттянула штаны на правом бедре — там была вытатуирована роза. Тоже не шедевр живописи.
— Все? — шепнул Мазур.
— А тебе что, мало? Слушай, а мы ведь, похоже, влипли… Это не государство, это мафия какая-то… Ты раньше ни про что подобное не слышал? Сибиряк ведь…
Мазур молча мотнул головой. Во-первых, раньше очень многого попросту не существовало в природе. Во-вторых… Он вдруг поймал себя на том, что совсем не знает гражданскую жизнь. Читал, конечно, и газеты, и разные разоблачительные книжки, но это все не то. Четверть века в самых засекреченных и режимных военных городках, предельно узкий круг общения, сущая тебе каста. Он знал, что происходит в стране, но вот саму жизнь с массой деталей и мелочей быта ведал плохо. И сейчас Мазуру пришло в голову, что в какой-то степени он похож на эмигранта, вернувшегося на родину после долгой отлучки. Чисто теоретические знания. Никакие спецсеминары тут не помогут.
И все же нетрудно сообразить теперь, что они с Ольгой угодили к насквозь криминальному элементу. Законопослушные граждане таких штучек не выкидывают. И жизненно важных вопросов просматривается всего три: для чего их сцапали, где они находятся и что делать, если удастся бежать?
Подневольная рабочая сила — вот лучшее из имеющихся объяснений. Для того и заведены в этом зиндане идиотские на первый взгляд правила — чтобы раздавить узника, превратить в животное, в ничтожество. Надо признать, методика неплоха. С точки зрения эффективности. На своей шкуре испытал — если и дальше будет идти на компромиссы, боясь за Ольгу, зайдет далеко. Вниз, вниз и вниз…
Значит, надо бежать, не дожидаясь, когда окажешься на каком-нибудь потаенном золотом прииске… Поглаживая чисто машинально по голове прильнувшую к нему Ольгу, Мазур напряг тренированную память. Перед тем, как отчалить на «Ихтиандре», он просмотрел охапку карт — без особой нужды, то ли по профессиональной привычке, то ли из ностальгии. И сейчас мог с уверенностью определить, где они находятся — с погрешностью не более чем в сотню километров (а для этих мест, таежных просторов, такая погрешность прямо-таки ничтожна, любой понимающий человек согласится…).
Заимка расположена где-то на восточных отрогах Шантарского кряжа, на правом берегу Шантары, меж Подкаменной Тунгуской и Малым Питом. Точность, конечно, опять-таки весьма приблизительная — потому что речь идет о куске нехоженой тайги размером с какую-нибудь Голландию. Но ошибки быть не может — штабс-капитан в разговоре с доктором неосмотрительно помянул реку Таймунчи, а это дает неплохую привязку к местности. Вряд ли здешний хозяин даст им вертолет для поездки на рыбалку — значит, Таймунчи неподалеку…
Деревень в этих местах почти нет. Чтобы попасть в более-менее цивилизованные места (где на тысчонку квадратных километров приходится аж пара-тройка населенных пунктов и энное количество лагерей-лесоповалов), придется отмахать по тайге километров триста. Что не столь уж жутко — болот здесь почти нет, это вам не левобережье Шантары. Можно управиться за неделю — если не зарядят дожди, если удастся раздобыть для Ольги подходящую обувь. Километров триста строго на юг, еще километров сто по тем самым «цивилизованным местам», — и будет здешний Париж — город Пижман с населением аж в пятнадцать тысяч человек, с железнодорожным вокзалом, самой северной точкой Шантарской «чугунки», с младшим братом капитан-лейтенанта Сомова, служащим в местной милиции. Словом, Пижман — стратегическая цель, мечта и земля обетованная. Даже если Сомова-младшего не будет на месте, можно забраться на товарняк и катить с относительным комфортом до самого Шантарска.
Теперь — помехи и препятствия… Оптимизма ради следует сразу надеяться на самое худшее, так гораздо легче…
К плоту, естественно, возвращаться нельзя. И не потому, что его на прежнем месте может уже не оказаться. Просто-напросто все водные пути для них бесполезны — течение всех без исключения здешних рек направлено на север (за исключением небольших участков, но Мазур заранее решил на них не полагаться, не имея надежных навигационных приборов). Переть придется по сухопутью. Компас желателен, но обойтись можно и без него. А вот без ножа, пусть плохонького, никак не обойтись — самый скверный ножичек открывает массу возможностей. На обутки Ольге можно пустить собственную тельняшку, худо-бедно сойдет… Нож нужен, нож, без него нечего и думать…
В камере заметно потемнело — близился вечер, окошечко было крохотное, а никакого светильника и не подумали принести. Остальные лежали тихо, то ли привыкли к таким долгим темным вечерам, то ли спали. Ольга тоже тихонько посапывала, пригревшись у него под боком. Мазур лежал на спине, глядя в темноту. В голове работала безукоризненная вычислительная машина.
Погоня, конечно, будет. Предположим, у них есть на вертолете кое-какая аппаратура, есть способные идти по следу собаки. И все равно, это самодеятельность. Мазура учили выживать в условиях, когда ты брошен на совершенно чужой земле, и против тебя — все силы государства. И неплохо выучили, раз он жив до сих пор. Главное — держаться чащобы, где не сможет сесть вертолет, где густые кроны более-менее защитят от неприцельного автоматного огня с бреющего полета. Никто не станет, преследуя беглецов, устраивать лесной пожар — очень уж рискованно…
Вот только эти татуировки… Полное впечатление, что тут попахивает не просто унижением личности, а еще и неплохим расчетом. Кем бы ни был здешний «хозяин», он изрядно богат, судя по чудесному городку в глуши, и вполне может оказаться кем-то вроде местного удельного князька. А в здешних местах, где на многие сотни километров тянется тайга, где города вроде Шантарска далеки, словно Марс или Луна, нравы испокон веков были самыми патриархальными. «Закон — тайга, прокурор — медведь» — по этому нехитрому правилу жили и при царе, и при коммунистах, а уж теперь, когда полуфеодальный уклад вдруг совместился с огромными деньгами «новых русских»… Что, если уголовные татуировки преследуют строго определенную цель? И каждый здешний участковый, каждый деревенский житель будет знать, что из отдаленных лагерей задал тягу жуткий тать и убивец, какой-нибудь живорез Семен-Вырви-Глаз с подругой, Кровавой Катькой? В охоте может участвовать масса хороших и добрых людей, ни о чем не подозревающих. Свято верящих, что ловят живореза и варнака. Нечто подобное было с группой Морского Змея — в более цивилизованных местах, правда, но это еще более осложнило дело, потому что и по радио, и по телевидению дважды в час напоминали о группе особо опасных преступников, стремящихся покинуть пределы области…
Предположим, Морской Змей, что твой колобок, благополучно избежал всех опасностей и прибыл на базу, не потеряв ни одного человека. Но там было шестеро «морских дьяволов», и у них не висела на шее питерская искусствоведка двадцати трех лет, сроду не отмахивавшая серьезных концов по дикой тайге…
В конце концов он незаметно задремал — когда обдумал все, что следовало.
…Он спал чутким волчьим сном и моментально проснулся от постороннего звука. Несколько секунд лежал во мраке, мгновенно привязав себя к реальности. Темнотища, хоть глаз выколи — ночь выдалась безлунная, а фонари поблизости от тюрьмы не горели. Потом справа проник свет. Это отперли дверь камеры, и длинный прямоугольник резкого света протянулся от нее до противоположной стены. На всякий случай притворившись спящим, Мазур наблюдал сквозь прижмуренные веки. Шумно, по-хозяйски топая сапогами, вошли знакомые поганцы — усатый Мишаня и его напарник. Оба несли тяжелые табуретки, а бритый — еще и какой-то непонятный с первого взгляда предмет, за которым тянулась длиннющая тонкая веревка. На плече у Мишани висело помповое ружье.
Тайна предмета тут же разъяснилась: бритый установил его в углу, что-то повернул, нажал — и вспыхнул свет. Обыкновенная настольная лампа с длиннющим проводом, но вкрутили туда, пожалуй что, пятисотсвечовку, так что направленный в потолок сноп ослепительного света залил камеру, кроме уголка за самой лампой. На нарах зашевелились, забормотали люди, кто-то дико, истерически вскрикнул спросонья.
— Подъем, животные! — весело и властно покрикивал Мишаня. — Кончай дрыхнуть, культурная программа на подходе! Превратим Сибирь в край высокой культуры — не для вас, что ли, сказано? Коммунистов нету, а лозунг остался! Лозунги — чтоб вы знали — штука долговечная…
Его напарник жизнерадостно заржал. Бессмысленно было притворяться и далее, Мазур сел, прислонясь спиной к стене, переглянулся с Ольгой. Судя по тоскливо-безнадежным лицам собратьев по заключению, ночные культурные программы им не в новинку и ничего приятного не содержат…
