Больше никто договоренностей не исполнил. Не были заняты ни телефонная станция, ни радио. А между тем в Растенбурге Гитлер оправлялся от контузии и шока. В эфире прозвучало обращение Геббельса. Позже выступил и фюрер, опровергая слухи о своей смерти. Основная часть оппозиционеров сразу поджала хвосты. Пост главнокомандующего после переворота должен был занять фельдмаршал Вицлебен. Но он весь день просидел дома, только под вечер заглянул в штаб. Развел руками — дескать, ничего не получилось, и ушел. Ну а другие заговорщики нашли для себя выход. Ринулись подавлять мятеж, затирая собственную вину.
Командующий Резервной армией Фромм и подполковники Гербер и Хайде арестовали своих товарищей, находившихся в штабе. Бека заставили застрелиться, а Штауфенберга, генерала Ольбрихта, полковника Мерца и лейтенанта Хефтена быстренько, без суда, расстреляли во дворе — чтобы самим выйти сухими из воды, показать верность фюреру. Остатки путча были ликвидированы всего одним батальоном майора Ремера и горсткой эсэсовцев Скорцени, занявших штаб Резервной армии и взявших под контроль центр Берлина. А в Париже заговорщики, узнав о провале, сами выпустили арестованных гестаповцев и эсэсовцев. И не только отпустили, а устроили с ними совместную гулянку в отеле «Рафаэль». Назюзюкавшись, братались с ними и пили на брудершафт.
Однако ни отсиживание дома, ни брудершафты и извинения, ни даже участие в подавлении и расстрел собственных товарищей не спасли оппозиционеров. Гитлер вознамерился вырвать с корнем любые враждебные элементы. Теперь он не доверял даже Гиммлеру, поскольку тот не раскрыл вовремя возню военных. Расследование было поручено персонально начальнику управления имперской безопасности Кальтенбруннеру и начальнику гестапо Мюллеру. Арестовывали не только офицеров, причастных к «Валькирии», но и интеллигенцию, аристократию, перемывавшую кости фюреру в светских салонах. Подключились доброжелатели, сыпали доносы. Многие арестованные в тщетной надежде выкрутиться закладывали друзей. Ко всему прочему, немецкие оппозиционеры оказались отвратительными конспираторами. При обысках были найдены списки организаций, планы, протоколы собраний. Услышав об этом, Канарис сокрушенно ахнул: «Эти типы из генерального штаба не могут обойтись без писанины».
Впрочем, еще раз подчеркнем, что всерьез говорить о какой-либо борьбе против нацизма в Германии не приходилось. Так, один из заговорщиков, фельдмаршал фон Клюге, предпочел аресту самоубийство, принял яд. В предсмертном письме он обратился к Гитлеру: «Я всегда восхищался Вашим величием… Если судьба сильнее Вашей воли и Вашего гения, значит, такова воля провидения… Покажите себя столь же великим и в понимании необходимости положить конец безнадежной борьбе, раз уж это стало неизбежно». Можно ли считать такое лакейство «германским сопротивлением» — решайте сами.
«Заговорщиком» считали и фельдмаршала Рунштедта. Во всяком случае, Бек с единомышленниками твердо рассчитывали на его поддержку. Но как только запахло жареным, он по собственной инициативе вызвался стать председателем Офицерского суда чести. Этот орган изгонял из армии всех лиц, причастных к оппозиции, и передавал их для расправы Народному суду. Гудериан в мемуарах тоже изобразил себя ярым оппозиционером. Умолчав, что и он добровольно вошел в состав Офицерского суда чести.
Всего было арестовано около 7 тыс. человек. Из них казнили 5 тыс. В берлинской тюрьме Моабит бесперебойно работала гильотина, по разным городам гремели расстрелы. Для фельдмаршала Вицлебена и прочих руководителей путча постарались буквально исполнить требование Гитлера — «повесить, как скот». Перебрасывали через мясницкий крюк проволочную петлю, надевали на шею и подтягивали над полом, пока не задохнутся. Роммель был очень популярен в армии, да и фюрер прежде любил его. Поэтому позволил сделать исключение, уйти из жизни не изменником, а героем. Лежавшему в госпитале фельдмаршалу дали яд и объявили, будто он умер от ранения.
Канариса и его приближенных уберег от общей участи Гиммлер. Они слишком много знали о закулисных делишках и контактах с Западом самого рейхсфюрера СС. Верхушку офицеров абвера отправили в концлагерь и казнили в апреле 1945 года. Потихонечку, без суда и без допросов, где они потянули бы Гиммлера в пропасть. Но один из важных заговорщиков почему-то уцелел. Шахт. Он также избежал суда, в концлагере содержался в отличных условиях и благополучно дожил до конца войны. Могущественные закулисные силы сочли нужным уберечь своего эмиссара, и невидимые «пружинки» сработали. Прочие банкиры и промышленники, связанные с оппозицией, также остались целыми и невредимыми. Следствие вообще обходило их стороной.
Между тем боевые действия развивались своим чередом. Фронт во Франции рухнул окончательно. Вместо обороны образовалась огромная дыра. Союзники продвигались беспрепятственно. Немцы лихорадочно собирали хоть каких-нибудь защитников, силясь закрыть эту брешь. Объявили тотальную мобилизацию. Формировались части фольксштурма, в них призывали мальчишек с 15 лет, отцов семейств от 50 до 60 лет. Отменялись брони по болезням. Могли ли молокососы и инвалиды остановить бесчисленные колонны танков, машин, пехоты, широким валом катящиеся вперед?
Но… произошло очередное «чудо». Во всяком случае, немецкие генералы квалифицировали случившееся именно таким образом. В сентябре 1944 года вся масса союзных армий вышла к границам Германии и… остановилась. Затормозила перед жиденькой обороной, которую только-только начали организовывать. Эйзенхауэр объяснял — войска устали, растянулись коммуникации для подвоза горючего и боеприпасов. Но ведь в итоге реализовались примерно такие же условия, какие предлагал Роммель и прочие генералы-заговорщики! О том, что союзники займут Францию, но не будут вторгаться в Германию. А вести активные действия и лить кровь пускай продолжают русские. Западный фронт замер на четыре месяца!
Правда и ложь о погибшей Варшаве
Исполняется 70 лет трагическому размазыванию пропагандистских слез, как русские не пришли на помощь восставшей Варшаве. Что ж, давайте еще раз взглянем на эти события. После нападения Германии на СССР нашими союзниками оказались не только Англия и США. В Лондоне сидело эмигрантское правительство Польши. Правда, оно числилось в состоянии войны с Советским Союзом — с тех пор, как наша страна присоединила Западную Украину и Белоруссию. Многие польские солдаты и офицеры попали в советский плен. Но и от немцев к нам хлынули массы беженцев, их распределяли по «спецпоселениям» на Урале, в Сибири (это не было заключением, поселенцам давали жилье, работу, но разъезжаться не дозволяли).
В июле 1941 года советский посол в Лондоне Майский и премьер-министр Польши Сикорский подписали соглашение о союзе. Из спецпоселений было освобождено 260 тыс. человек, из мест заключения 50 тыс., из лагерей военнопленных 26 тыс. В СССР началось формирование польской армии генерала Андерса. Как ни трудно приходилось России, она выделила свыше 400 млн руб., продовольствие, оружие, обмундирование. В Оренбургской и Саратовской областях развернулось обучение воинских частей. Но уже в августе Черчилль и Сикорский конфиденциально обсуждали, что полякам нежелательно воевать плечом к плечу с русскими. Андерсу поступили инструкции не допускать среди подчиненных «советской пропаганды», искать предлоги для эвакуации с территории СССР. В декабре в Москву приехал Сикорский, подписал декларацию о дружбе, подтвердил обязательство «воевать рука об руку с советскими войсками». Но вместо того, чтобы послать армию на фронт, настаивал продолжать формирование. А район дислокации переместили в Узбекистан.
В 1942 году разыгрались тяжелейшие сражения. Верховное главнокомандование обратилось к полякам — пора отправить на передовую хотя бы часть армии. Сикорский и Андерс отказались. Заявляли, что их соединения еще не готовы. Масса солдат сидела в тылах, уклонялась от фронта, а органы госбезопасности отмечали, что в войсках Андерса нагнетаются антисоветские настроения. Вопрос был поставлен ребром — кормить дармоедов Советскому Союзу трудно, страна голодала. Тут-то поляки и западные союзники использовали предлог: если трудно кормить, можно отправить в Иран, в британскую зону оккупации.
Сперва туда перебазировали часть контингентов, а в июне, когда Советскому Союзу приходилось совсем туго, вдруг последовало обращение к Сталину — вывести в Иран всю армию. Иосиф Виссарионович знал, что инициатива принадлежит не только польским политикам, что их поддерживают Черчилль и Рузвельт. Согласился, но выразился откровенно: «Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут… Обойдемся без вас. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим. Но что на это люди скажут…» Целая армия, сформированная на русский счет, ушла к англичанам. Разумеется, добрым отношениям с Польшей это не способствовало.
