Хозяин, опасливо косясь на них и обходя стороной, натянул трусы, потянулся было к рубашке.
— Отставить! — рявкнул Кацуба. — И так сойдет… Ты, фемина, ну-ка быстренько вылезла, прошлепала на кухню и живенько мне приперла чего закусить… — Он огляделся, поднял со стула синее платьишко и швырнул ей. — На, задрапируйся — и в темпе, фемина, в темпе!
Она кинулась на кухню, натягивая платье на ходу. Кацуба успел звучно шлепнуть ее по попке, нехорошо оглядел хозяина и сообщил:
— Ну, щас я тебя, Витек, буду мочить, как мамонта…
Хозяин наконец-то смог выговорить:
— Нет, мужик, ну ты хоть объясни…
— Объяснить тебе? — зловеще протянул Кацуба и захохотал, словно привидение. — Щас я те объясню, журналист хренов, я тебе так объясню, что в Склифосовского не соберут… — Вытащил из кармана безжалостно смятый номер «Шантарского скандалиста», расправил и замахал под носом собеседника: — Твоя газетка, сучий потрох? Да ты мне целку не строй, тебя типография с потрохами заложила, они ж там все живые люди, никому неохота, чтоб ими окно прошибали — окно-то на третьем этаже было… Ты эту газетку тискаешь, говорю? Отвечать без промедления!
— Ну, моя…
— Ага! — еще более оживился Кацуба. — Вот я те щас корректуру и устрою, как в лучших домах…
Вернулась девчонка, издали на вытянутых руках протянула тарелку с яблоками и наваленными грудой конфетами.
— Конфектами — водку? — печально спросил Кацуба, но все же сгреб с тарелки яблоко, глотнул водочки и откусил от яблока изрядный кус. — Теперь ставь сюда и волоки аршины в темпе, вон Вова с утра неопохмеленный и потому зверь почище меня…
— Что волочь? — робко переспросила она.
— Стаканы, чадо! — страдальчески поморщился Кацуба. — Нет, ну что мы за молодежь ростам, если она русского языка не знает… Садись, Витек, в ногах правды нету… От-так. Только смотри у меня, не дергайся, а то рассвирепею напрочь…
Принял у девчонки пару рюмок, плеснул в одну для Мазура, сунул ему в руку, распорядился:
— Теперь прыгай в постельку, фемина, и сиди там тихонечко, словно тебя и вовсе нету… Вова, у тебя налито, шарашь под яблочко, а Витьку мы не нальем, перебьется… — Опрокинул свою рюмку, успешно притворяясь вовсе уж пьяным. Чуть пошатнулся, оглядел хозяина с ног до головы и с блатным надрывом возопил: — Ты за что ж меня опозорил на весь белый свет, сука драная?
— Да объясни ты толком! — воззвал Витек. — Газета-то толстая, там много всего…
Перелистав страницы — и порвав при этом парочку, Кацуба сложил газету пополам, так, что с обеих сторон оказалась пресловутая статья, взмахнул ею под носом у незадачливого главного редактора:
— Твоя работа?
— Ну…
— Ага, — сказал Кацуба, прямо-таки лучась счастьем и радостью. — Ты писал, значит?
— Ну, вообще-то… Не то чтобы… А в общем…
— Так ты?
— Я…
— Яйца вырву, — ласково сказал Кацуба. — Выкину из окна — и полетишь ты у меня, как фанера над Парижем. Ты что это тут написал про зама по хозчасти, который генералам ловит сосок прямо на улице, в машину затаскивает, в бане по печенкам стучит, чтобы ложились под гостей без лишнего писка? — И вновь подпустил блатного надрыва: — Курва ты долбаная, я ж и есть зам по хозчасти последние семь лет и никакого другого зама там сроду не бывало! Тебе бумагу предъявить? — Он выхватил офицерское удостоверение личности, раскрыл, сунул парню под нос. — А ну, выползок, декламируй вслух! А то пну!
Тот торопливо забубнил:
— Майор Щербак Василий Васильевич, заместитель командира по хозяйственной части в/ч 35773…
— Ну, понял? — торжествующе возгласил Кацуба. — Я и есть зам по хозчасти. И в жизни я телок по улицам не ловил, как ты тут накропал, а уж тем более в бане их не нежил. Да если моя баба эту херню прочитает, она об меня все тарелки перебьет, а потом кастрюлями башку отполирует… Ты вот у Вовки спроси, он мою бабу знает, сто лет вместе служим — не баба, а чистая зондеркоманда. Если ей твоя говенная газетка в лапы попадет, мне и на Северном полюсе покоя не будет, хоть домой не возвращайся… Вовка, скажи!
— Это точно, — сказал Мазур. — Кранты Ваське придут…
Он добросовестно играл свою роль — с грозным видом топтался посреди комнаты, в самых патетических моментах майорских монологов поливая съежившегося в кресле газетера зверскими взглядами, недвусмысленно помахивая кулаком. На газетера жалко было смотреть.
— Да откуда ты на мою голову взялся, сука типографская? — воззвал Кацуба к потолку, долженствующему изображать небеса. — Жили-жили, не тужили — и нате вам, пироги с котятами! Мне чихать, что ты там накропал про подводные лодки и атомные бомбы, пусть с тобой за это наши особисты разбираются — а они тебя, гада, вскорости возьмут за кислород! — но за то, что ты про меня вагон херни нагородил, я тебя сейчас понесу на пинках по всем углам, и ни хера мне за это не будет, все равно за тобой, того и гляди, особисты явятся, попинают еще почище!
— Вы не особенно-то… — подала голос девчонка.
Кацуба развернулся к ней:
— А ты сиди и не вякай! Ты кто такая?
— Невеста, между прочим! — отрезала она задиристо. — Скоро заявление подадим, вот!
Она даже привстала с задорным видом, явно намереваясь защищать кавалера от любых посягательств. Созерцавший ее Мазур уже примерно догадывался, кто будет главой семьи, если дойдет до законного брака, — парнишечка выглядел сущей тряпкой, и совсем не подходил на роль крутого репортера а-ля Невзоров. А это уже странно и заставляет задуматься…
— Да какое заявление? — заржал Кацуба. — Я ж ему вскорости женилку оторву, и будет он тебе без всякой надобности!
— Жди, разорался! — огрызнулась девчонка. — Разобью сейчас окно, заору на всю улицу…
Видимо, как только она поняла, что нападавшие к уголовному миру определенно не относятся, твердо решила сражаться за двоих.
— Я тебе заору! — пообещал Кацуба. — Сиди смирно!
— А ты мне не указывай! Крутые нашлись!
— Нет, лялька, ты сама подумай, — с надрывом пожаловался Кацуба. — Он же меня подставил, твой хахаль, как в жизни не подставляли! Говорю тебе, сроду мы никаких девок силком в баню не таскали! На кой хрен оно нам надо, если шлюх и так немеряно, только свистни? — И сыграл мгновенную смену настроения, у пьяных в дым весьма частую: — Не, я ему щас всю жопу распинаю, а Вовка тебя подержит, чтобы не дрыгалась. Так я тебя к окну и подпустил…
— Ох, Витька, говорила я тебе, что вляпаешься… — вздохнула она с таким видом, словно была лет на десять старше.
— А куда деваться? — машинально огрызнулся он, но умолк, побледнев.
— Ах ты, падла! — рявкнул Кацуба и кинулся к нему. — Деваться ему некуда? Щас ты у меня головой в унитаз денешься!
— Э! Э! Э! — заорал Мазур, обхватив его поперек туловища и оттаскивая подальше. — Вася, не заводись, что-то я тут чую за всем этим хитрожопое…
Кацуба с превеликой неохотой дал себя оттащить и малость успокоить. Закинул голову, присосавшись к бутылке — но на сей раз, Мазур заметил, только делал вид, будто хлебает. Роли определились, и Мазур, честно отыгрывая свою, сообщил:
— Витек, ты его не заводи, он в Афгане контуженный и битый по горячим точкам, в любой психушке с распростертыми объятиями примут, так что ментами не пугай, отмажется… Ты мне скажи честно: ну на кои хрен ты про него такую херню написал? Точно тебе говорю, херня полнейшая. Ты, если можешь оправдаться, язык на запоре не держи, я его долго не удержу…
— Удавлю! — взвыл Кацуба, не трогаясь, однако, с места.
— Говорила я тебе, влипнешь! — укорила жениха юная невеста.
— Лизка! — прямо-таки взревел тот.
— Молчать! — рявкнул Кацуба. Покачался посреди комнаты, круто свернул к постели и плюхнулся рядом с отшатнувшейся невестой Лизой. — Лиза, говоришь? Лиза-Лиза-Лизавета, я люблю тебя за это, и за это, и за то, что ты пропила пальто… Лиз-за, ты со мной не играй, а то озверею… Во что этот придурок влип, говоришь? Ну-ка, колись, а то будет тут варфоломеевская ночь… Если он тут ни при чем, ты мне покажи, кто при чем, чтоб я ему яйца и выдернул…
Газетер дернулся — но Мазур, заслонив его спиной, показал вынутый из-под куртки пистолет. Потом демонстративно пистолет уронил, так, чтобы девчонка видела, не спеша подобрал.
— Вовик! — радостно заорал Кацуба. — Я, бля, и забыл, что пушку брал! — Выдернул пистоль из кобуры, неуклюже помахал им возле свеженькой Лизиной мордашки. — На дуэль вызывать не буду — влет подстрелю!
Вот теперь лица у молодой парочки стали одинаково бледными. Черные пистолеты выглядели убедительно, а разобиженные господа офицеры выглядели достаточно пьяными, чтобы не думать о последствиях…
Перехватив умоляющий Лизин взгляд, Мазур отобрал у Кацубы пистолет:
— Вася, Вася! Ты ж так в нее шмальнешь, а она ни при чем, чуешь? Лизавета, ты уж не темни, душевно тебя прошу, нашкодили — извольте выкручиваться… Я Ваську знаю…
