Это обстоятельство еще раз подчеркивает значение железнодорожной сети для ведения войны. 5-я армия могла перейти к использованию железнодорожных поездов-летучек, поскольку сражалась в районе с весьма неплохо развитой сетью железных дорог. А вот армии Западного фронта не имели подобных условий и в результате после потери большей части складов остались без боеприпасов, горючего и продовольствия. Если бы план развития железных дорог в западных районах был завершен, то оборона была бы несравненно более устойчивой, и катастрофы Западного фронта в Белостокско-Минском сражении могло и не произойти.
По аналогичному пути в деле тылового снабжения пошли многие армии, обстановка войны потребовала отказаться от принятой до войны системы снабжения округ (фронт) – армия – корпус – дивизия, перейти к схеме фронт – армия – дивизия, отказавшись одновременно от создания стационарных складов. В конце августа 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение об упразднении стрелковых корпусов и сократила состав армий до 5–6 дивизий. Это резко упростило тыловую работу, позволяло подавать грузы из армейских складов прямо дивизионным службам снабжения, часто с распорядительных станций прямо из вагонов. Армейские тыловые органы могли быстро разворачивать и сворачивать станции снабжения, а дивизии своим автомобильным и гужевым транспортом доставляли грузы снабжения до передовой[163]. Такой метод снабжения становился единственным способом снабжения войск, поскольку быстро меняющаяся обстановка и прорывы противника не позволяли создавать стационарные склады. Запасы в железнодорожных вагонах всегда можно было вывести из-под удара и сосредоточить в другом месте.
Далее, разница системы тылового обеспечения до войны и во время войны также состояла в централизации управления тыловыми органами. Опыт первых месяцев боев заставил высшее руководство пересмотреть свои взгляды на систему тылового обеспечения. 1 августа 1941 года вышел приказ Наркомата обороны об организации Главного управления тыла Красной Армии, начальником которого стал А.В. Хрулев. На него было возложено руководство всеми тыловыми органами в Красной Армии. Согласно этому приказу тыловые органы всех уровней доукомплектовывались личным составом, укреплялись и усиливались, проводилась организация и рационализация их работы. Интендант 18-й армии Южного фронта И.В. Сафронов отмечал в своих воспоминаниях, что это решение сказалось на тыле самым положительным образом: «Наконец-то появилась реальная возможность установить стройную систему снабжения войск вооружением, боеприпасами, продовольствием, горючим, техническим, интендантским и прочим военным имуществом. Стало значительно легче и быстрее решать вопросы перевозки людских пополнений, организовывать и проводить эвакуацию больных, раненых, трофейного и негодного военного имущества, организовывать работу баз и складов, рационально использовать все виды транспорта и обеспечивать охрану тыловых районов»[164]. 5 августа в «Красной звезде» появилась статья о тыле Красной Армии, в которой говорилось: «Работники тыла всегда должны чувствовать себя на передовой линии»[165], чем особо подчеркивалось значение органов тыла и их работы.
Учиться организации тыла пришлось в ходе боев, оплачивая опыт большими потерями. Для И.В. Сафронова и его подчиненных военно-хозяйственная работа на фронте началась с трагикомического отсутствия ложек во время ужина и падения только что поставленной палатки прямо на головы работников штаба. Но если такие недочеты исправлялись быстро, то на овладение всеми тонкостями снабжения войск в условиях войны пришлось уделять гораздо больше времени. Для ликвидации этих недостатков решили учиться организации тыла у немцев. 2 сентября 1941 года Хрулев написал письмо начальнику Генерального штаба Красной Армии с просьбой опрашивать пленных по тыловой части, приложив к письму опросник из 20 пунктов, которые касались всех сторон тыловой службы в Вермахте, от дислокации тыловых частей до организации горячего питания в бою[166]. Централизация управления тыловыми органами самым благотворным образом сказалась на использовании военного автотранспорта и на военных перевозках.
Наконец, в начале войны было радикально изменено отношение к самому автомобилю. В один день 1 августа 1941 года, вместе с организацией Главного управления тыла, вышел еще один приказ Наркомата обороны за личной подписью Сталина: «О неправильной эксплуатации и сбережении автотракторного парка Красной Армии». В этом приказе Сталин кратко и емко обрисовал нетерпимое положение: «Учет машин в войсках не ведется, и никто в штабах армий и фронтов не знает, сколько имеется машин в армиии, фронте и какое их техническое состояние»[167]. Из-за этого было приведено в негодность и брошено большое количество единиц автотракторной техники. Приказ предписывал к 10 августа провести полный учет всех автомобилей, тракторов, прицепов и мотоциклов, а также устанавливал ответственность за порчу автомобилей так же, как за порчу оружия. Этот приказ появился как ответ на пренебрежительное отношение в войсках к автотранспорту, и он приравнял автомобиль к оружию, ужесточив ответственность за его сохранность и годность. Одно из первых распоряжений А.В. Хрулева на посту начальника Главного управления тыла требовало немедленно упорядочить учет и использование материальных запасов и подчеркивало, что нерадивое отношение к материальным запасам, их разбазаривание расценивается как помощь врагу и карается по законам военного времени.
К слову сказать, была проведена перепись не только автомобилей. Марк Солонин приводит в пример перепись самолетов, объявленную приказом по ВВС Западного направления от 28 июля 1941 года об одновременной переписи всех самолетов 31 июля в 3.00 часов. Перепись была проведена, и ее результаты были обобщены в приказе по ВВС Красной Армии № 0067 от 15 августа 1941 года, в котором было, в частности, сказано, что представленные данные были занижены на 352 исправных и 255 неисправных самолета[168]. Понятно, что сам Солонин этот пример приводит исключительно как доказательство «сталинского бардака» и небрежного отношения к оружию. Однако, сложив перепись автомобилей и самолетов, проведенную почти одновременно, можно сказать, что все было как раз наоборот, наводился сталинский порядок в армии, расшатанной первыми неудачными неделями боев. Из кровавого опыта приграничных сражений оперативно делались выводы, вырабатывались и быстро проводились практические меры.
Коль скоро мы говорим о технических вопросах: топливе, автомобилях и самолетах, а также тесно связанных с этими сферами вопросах тылового обеспечения, то уместно также упомянуть об еще одном важном обстоятельстве – отношении к технике в Советском Союзе вообще.
Техника в 1930-е годы в СССР была просто объектом поклонения. Мощный технический взлет страны состоялся на глазах живущего поколения: возникновение заводов и фабрик, появление самолетов и автомобилей, появление на полях тракторных колонн, распространение электричества. Технизация страны резко ускорилась во второй половине 1930-х годов, во время второй и третьей пятилеток, когда были достроены и пущены основные машиностроительные заводы. Результаты впечатляют. С 1928 по 1941 год было произведено суммарно 394,1 тысячи станков, 1146,7 тысячи автомобилей, 675 тысяч тракторов[169].
С этой точки зрения можно оценить, насколько реален был мобилизационный план на 1941 год (МП-41), о котором обычно говорится, что он был совершенно нереален. Вот и Марк Солонин пишет: «По мобилизационному плану МП-41 требовалось 90,8 тысячи тракторов и 595 тысяч автомобилей. Такого количества в наличии не было»[170]. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, насколько нагло и беспардонно Марк Солонин врет. Автотракторная техника в наличии была, даже с большим запасом по сравнению с потребностями.
Однако надо понимать, что СССР, в отличие от Германии и других европейских государств, проходил «скороспелую» моторизацию, которая наложила свой отпечаток на состояние и использование техники как в армии, так и в народном хозяйстве. Во-первых, промышленность все 1930-е годы работала на насыщение парка страны новыми автомобилями и тракторами. Работая на пределе возможного, заводы практически не производили комплектов запасных частей, необходимых для ремонта. Скажем, Кировский завод – один из главных тракторных заводов страны перешел на выпуск запчастей к трактору СТЗ 15/30 только в 1936 году. Аналогичное положение было и по другим видам автотракторной техники. В силу этого даже небольшие поломки и неисправности, в отсутствие запаса запчастей, ставили автомобиль или трактор «на прикол». По данным Госавтоинспекции НКВД СССР, в январе 1941 года из 807 тысяч автомобилей, имевшихся в народном хозяйстве, было 363 тысячи неисправных – 44,9 %. Эти данные наглядно характеризуют положение, когда из двух неисправных машин собиралась одна исправная, или часть автопарка пускалась на запчасти. Соответственно, и при мобилизации автотранспорта в июне – июле 1941 года значительная часть машин оказалась неисправной.
