бланков, 73 формы расписок, 57 штампов об уплате налогов, 165 свидетельств, 700 полицейских документов, 30 трудовых книжек и 650 бланков различных фирм” [35].
“Пасс-аппарат” бесперебойно работал до 1932 года, но после нарастания угрозы прихода к власти нацистов его основные мастерские были переведены в находившуюся под управлением Лиги Наций Саарскую область. 1933 год принес новые проблемы и поставил перед “сапожниками” задачу срочного изготовления идентификационных документов на 600 переходивших на нелегальное положение членов ГКП. К этому времени “пасс-аппарат” располагал примерно 5 тысячами паспортов, в числе которых были 1000 германских, 75 шведских, 300 датских, 75 норвежских, 400 голландских, 100 бельгийских, 300 люксембургских, 400 саарских, 200 подлинных и 700 фальшивых швейцарских, 300 австрийских, 600 чехословацких, 100 данцигских и около 500 германских паспортных форм [36]. После вхождения Саарской области в состав рейха существовавшая система фабрикации документов была разрушена, а ее остатки, переведенные в Москву и Париж, никогда более не достигали столь впечатляющих масштабов.
Среди задач советской разведки в Германии работа по эмиграции занимала достаточно скромное место. Это объясняется тем, что, хотя в стране обосновались свыше 600 тысяч эмигрантов из России, они образовали там намного меньше активно действующих контрреволюционных организаций, чем, например, во Франции. Тем не менее, в мае 1921 года в Баварии на так называемом Рейхенгальском съезде был избран Высший монархический совет (ВМС) во главе с бывшим депутатом Государственной думы Н. Б. Марковым-вторым. Это была чисто политическая организация, которая лишь собиралась, но не сумела подмять под себя “Объединенную русскую армию” и таким образом обзавестись вооруженной силой. Совет активно искал контакты с единомышленниками в России, и после перехвата отправленного из Эстонии в Берлин письма князя Ширинского-Шихматова на него наткнулось ОГПУ. В результате этого возникло описанное далее знаменитое агентурное дело “Трест”. В Германии появилась также и организация экстремистски настроенных молодых офицеров-эмигрантов “Братство Белого Креста” (ББК), в которую сумел внедриться советский разведчик Н. Н. Кротко (“Кейт”). Однако эмигрантские организации в Германии интересовали ОГПУ и Разведупр во вторую очередь, поскольку они не пользовались поддержкой правительства страны пребывания и поэтому не представляли собой серьезной силы.
Резидентура советской разведки в Германии вначале работала исключительно с “легальных” позиций и была объединенной, основанной в самом начале 1922 года совместно ИНО и Региструпром. Ее возглавил военный разведчик А. К. Сташевский (Гиршфельд, Верховский), вследствие предательства одного из агентов почти сразу же расконспирированный и отозванный в Москву. В феврале того же года его сменил сотрудник ИНО Б. Б. Бортновский, пробывший в Берлине два года. Уже в 1923 году чекисты и военные разделились и создали параллельные сети, неофициально обозначавшиеся “Клара” и “Грета”. Бортновский остался резидентом внешней разведки, а на посту резидента Разведупра его сменил А. В. Логинов (Бустрем).
Б. Б. Бортновский
Удобное географическое положение немецкой столицы и уникальный характер взаимоотношений Германии с СССР привели к тому, что резидентуры обеих советских разведывательных служб вскоре приобрели ведущее значение и стали региональными, или главными. Берлинская точка военной разведки под руководством Н. В. Степанова называлась “Заграничным представительством Региструпра”, а в обиходе именовалась “Берлинским руководящим центром” или “Отделом военной разведки в Берлине”. Она руководила работой почти на всем европейском континенте, и резиденты Разведупра в Париже, Праге, Вене, Риме и некоторое время в Варшаве подчинялись Москве не напрямую, а через своего берлинского коллегу, являвшегося их непосредственным начальником. Приблизительно такой же статус имел “Отдел контрразведки в Берлине” ОГПУ, как именовалась размещавшаяся там “легальная” резидентура ИНО. К ее компетенции относились контрразведка, политическая разведка, разработка эмигрантских организаций и контрразведывательных органов противника. В 1924 году эта громоздкая и слишком самостоятельная структура была разукрупнена и потеряла исключительный статус, став просто группой крупных резидентур. К концу 1920-х годов обе советские разведывательные службы создали в Германии прочные оперативные позиции и широкую сеть агентуры, а также обзавелись добавочными “легальными” и нелегальными точками. 1924 год принес усиление работы по линии политической разведки (по терминологии того времени — дипломатическая разведка), с 1925 года приобретались источники по Италии.
Веймарская республика сохраняла высокий научный и технический потенциал, весьма интересовавший Советский Союз. ОГПУ с 1925 года выделило научно-техническую разведку (НТР) в самостоятельное направление и сориентировало ее в первую очередь на работу по Франции, Великобритании, Германии и США. В берлинской резидентуре добыванием немецких промышленных и экономических секретов руководил известный в будущем А. М. Орлов. Позже работу по линии НТР возглавил Г. Б. Овакимян, впоследствии прославившийся операциями по “атомному шпионажу”. Работа пошла столь успешно, что “Союз германских промышленников” вынужден был создать специальное общественное Бюро по борьбе с промышленным шпионажем. По его оценке, вероятно, весьма заниженной, к 1930 году ежегодный ущерб от этого вида деятельности иностранных спецслужб составил 800 тысяч марок. Аналогичное подразделение, но уже государственное, создала и берлинская полиция. История этого вопроса изобилует многочисленными провалами агентов, а о количестве оставшихся нерасшифрованными можно лишь догадываться. В 1926 году 20 сотрудников химического концерна “И. Г. Фарбен” были осуждены на различные сроки тюремного заключения от 3 до 12 месяцев за похищение промышленных секретов и переманивание на работу в СССР технологов и квалифицированных рабочих. Объем их нелегальной работы был столь велик, что ее пришлось выполнять силами двух параллельных групп, возглавлявшихся Альбертом Кнепфле и Георгом Херлоффом. Германская химическая промышленность особенно интересовала СССР, поэтому многие ставшие достоянием общественности случаи шпионажа касались именно этой области. Агентурному проникновению подверглись химические заводы и лаборатории в Биттерфельде, Ройтваме и Эберфельде, а также некоторые другие предприятия отрасли. В 1931 году обстановка в концерне “И. Г. Фарбен” вновь привлекла внимание полиции и контрразведки. Эрик Штеффен и Карл Динстбах были расшифрованы как руководители многочисленной агентурной сети из инженеров и рабочих концерна, большинство из которых были осуждены на состоявшемся в апреле судебном процессе. На этот раз процесс вызвал сильный резонанс и повлек издание президентского декрета “О защите национальной экономики”, ужесточившего наказание за промышленный шпионаж до трех лет тюремного заключения, а в случаях работы на иностранную организацию — до пяти.
Первоначально штат сотрудников резидентур был весьма невелик. Например, в 1928 году личный состав “легальной” резидентуры ИНО насчитывал всего 8 человек, однако она имела 39 источников по Берлину и 7 по Парижу и обеспечила доставку в Центр 4947 информационных сообщений [37]. С приходом в 1929 году на должность резидента Н. Г. Самсонова загранаппарат начал укрупняться, а в 1931 году, когда его сменил Б. Д. Берман, этот процесс особенно
