8 февраля польское командование лагеря в Торуни получило приказ военного министерства № 1108/21 о переводе командного состава «мятежной» стрелковой дивизии из форта Стефана Батория в лагерь Домбе (Дембия) под Краковом, где преимущественно содержали военнопленных красноармейцев. 11 февраля девять офицеров этой дивизии в сопровождении польского офицера были этапированы в Краков. 13 февраля они прибыли в Домбе, где подверглись аресту. К ним приставили часового и посадили на паек военнопленных красноармейцев. 15 февраля Одинец специальным распоряжением уволил еще ряд офицеров, «имеющих разлагающее влияние на среду интернированных», вносящих «партийную рознь в ряды армии»[525].
Французская военная миссия постаралась занять в этой ситуации позицию стороннего наблюдателя: генерал Ниссель предписал своим офицерам посещать лагеря интернированных русских подразделений, поскольку они еще «могут представлять собой антибольшевистскую силу», но «не вмешиваться в их внутренний распорядок». Свою позицию он аргументировал в письме военному министру Франции тем, что «русские генералы настроены прогермански», особенно те, кто был на содержании Германии в Прибалтийских странах. Моральные и интеллектуальные качества младших офицеров Ниссель оценивал крайне низко, как и боевой потенциал солдат[526].
Однако генерал Ниссель понимал, что Б. Савинков находится на особом положении в Польше и пользуется доверием во Франции. Военному министру Франции А. Барту и генералу Ф. Фошу Ниссель доносил, что «при помощи своих политических идей и личной связи с маршалом Пилсудским Б. Савинков надеется получить поддержку высших военных польских властей, которые хотят оставить его в Польше». Генерал Ниссель считал необходимым в случае войны Советской России с Польшей, «чтобы русские национальные военные силы сражались в рядах поляков». Б. Савинков казался ему «единственным русским» из тех, кому доверяли поляки, кто мог бы «заставить их принять эту идею и привести ее в исполнение»[527].
«Демократ» Б. Савинков строго следовал политической линии, проводимой польским военным руководством и французской военной миссией в Польше: германофильские и монархические элементы (в понимании тех и других это были синонимы) строго преследовались. За агитацию против РЭК и его союзнических отношений с Польшей, а также за «германофильские настроения» генерал Пермикин был отрешен от должности начальника 2-го отряда[528].
Директор курсов и училищ в Торуни французский генерал Грандепи сообщал генералу Нисселю с Варшаву о расколе в среде интернированных русских офицеров. Одни из них высказывали желание подчиниться польскому командованию и просили предоставить им какую-либо работу, другие были намерены поступить во французский Иностранный легион и просили «производить запись добровольцев в Гданьске»[529].
Подполковник Кутюрье, делегат французской военной миссии в Люблине, также доносил руководству миссии, что размещенные в Люблинском ВО интернированные офицеры в целом делятся на 2 «партии». Первую составляют ⅔ от общего числа – монархисты и сторонники союза с Германией, остальные «благожелательно относятся к союзу с Польшей». Польское военное командование исходило из твердого убеждения в том, что доверять русским нельзя, поскольку «в глубине души» все они враждебны Польше[530]. Польское руководство было уверено, что все русские были если не родственниками, то «одной крови» с теми, «кто сослал в Сибирь значительное число поляков, которых они всегда преследовали»[531].
Учитывая все это, генерал Ниссель не высказал «ни малейшего желания» принимать русских офицеров во французский Иностранный легион. Причины своего решения он изложил кратко: русские «генералы настроены прогермански», младшие офицеры «не имеют значительных интеллектуальных и моральных качеств», «рядовые – посредственные; их поведение в бою во время последней антибольшевистской кампании было далеко не блестящим»[532].
Б. Савинков боролся за целостность интернированного контингента и, в свою очередь, в письмах начальнику второго отдела штаба военного министерства Медзинскому и генералу Нисселю решительно заявлял, что «комитет предлагает исключить из среды интернированных всех тех, действия которых вредят единству бывших русских армий, противостоят русско-польскому сближению и стремятся деморализовать русские антибольшевистские силы». Одновременно Б. Савинков обратился к Нисселю с великодушной просьбой «не применять других мер», кроме выселения «мятежных» офицеров за пределы Польши или их интернирования в специальном лагере, не предназначенном для «красных солдат или преступников»[533].
В эти дни в Париже маршал Пилсудский подписывал политический договор и тайную военную конвенцию с Францией[534]. Политический договор определил в качестве главного врага Германию, однако Франция взяла на себя обязательство помочь Польше в случае угрозы с востока[535]. Вопросы безопасности на западных границах Польши стали в польском военном министерстве приоритетными.
В конце февраля во второй отдел штаба польского военного министерства стала поступать информация о деятельности генерала П. Н. Глазенапа[536] по собиранию русских монархических сил в Венгрии. Под видом «сельскохозяйственных рабочих» генерал пытался сосредоточить в Венгрии русское офицерство «со значительным контингентом из Польши» – доносил агент. Глазенап установил тесный контакт с венгерским военным представителем в Варшаве, был связан с генералом П. Н. Красновым в Берлине[537].
О создании в Венгрии Русского контрреволюционного легиона было проинформировано ВЧК, куда сообщение из канцелярии чехословацкого военного атташе в Будапеште поступило в феврале 1921 г. Агент ВЧК доносил, что «офицерские курьеры генерала Глазенапа» часто наезжают в Польшу, где «агитируют среди русских эмигрантов в лагерях, а также среди интернированных петлюровцев»[538].
Вопрос о сотрудничестве русских монархистов, находившихся в Польше, с венгерским правительством, безусловно, вызывал пристальный интерес не только польского военного руководства, но и начальника французской военной миссии в Польше. Известно, что венгерский поверенный в делах в Берлине Пал Форстер находился в постоянном контакте с русскими военными эмигрантами в Германии. С немецкой стороны организаторами разного рода совместных германо-венгерских проектов выступали генерал Э. фон Людендорф, полковник Макс Бауэр и другие представители военной верхушки Германии. Цель, которую преследовала эта группа, – создание «великих» Германии, России, Венгрии и Болгарии и обретение этими государствами доминирующей роли в Европе[539].
19 февраля в Варшаве было подписано франко-польское политическое соглашение (договор) о союзе между государствами. 21 февраля оно было дополнено секретной военной конвенцией, в которой была подтверждена обоюдная внешнеполитическая концепция: принимать максимум усилий для защиты от агрессии с запада (со стороны Германии) и с востока (со стороны Советской России)[540].
В этой ситуации вполне закономерной выглядела высылка монархически настроенных русских офицеров подальше от контингента интернированных бывшей 3РА – из Торуни в Галицию. Генерал Бобошко от имени высланных командиров стрелковой дивизии 4 марта сообщал в письме военному представителю Врангеля в Польше Махрову следующее:
Глубокоуважаемый Пётр Семенович!
Как Вам известно, я и начальники частей моей дивизии выехали в Краков (Домбию). Здесь нам сказали, что мы конфинированы и можем выбирать себе место жительства в Краковском воеводстве. Несмотря на это, нас уже 7-й день держат под арестом в ужасной обстановке. Мы будем официально протестовать. Сейчас же просим Вас и Горлова[541] принять меры к нашему освобождению».
В тот же день Пален направил письмо генералу Нисселю с заявлением о том, что группа русских офицеров в лагере Домбе подверглась режиму, «применяемому к преступникам». Поскольку никаких законов Польской республики сосланные офицеры не нарушали, Пален был убежден, что «такое обращение…
не соответствует ни нормам международного права, ни достоинству правительства свободной страны». «Дружбу нашу с Францией и Польшей каждый из нас неоднократно запечатлел своей кровью во время Большой[542] войны, – писал Пален, – непреклонную волю к борьбе с большевиками каждый из нас доказал в борьбе последних трех лет». Пален просил французского генерала вернуть его и русских офицеров в Торунь или «предоставить нам и всем желающим возможность немедленно отправиться в армию генерала Врангеля»[543].
Письмо от графа Палена с изложением всех мытарств, которые они пережили, военный представитель Врангеля в Польше Махров 8 марта переслал Б. Савинкову, который прочитал следующее:
После высылки из Торна 10 февраля с. г. утром 13 февраля мы прибыли в лагерь Домбия под Краковом, где были посажены в отдельную комнату общего с большевиками барака и арестованы с приставлением часового…
