Гиммлер не преминул продемонстрировать свою память. Уточнив, имеет ли она отношение к «Иосифу», он поинтересовался, насколько надежен источник получения информации и насколько ему можно доверять. Кальтенбруннер не без гордости отметил, что вновь завербованный агент имеет доступ к самым большим тайнам большевиков, а представленный план перевозок по Восточному фронту на июль, август и сентябрь не вызывает сомнений в своей достоверности. Гиммлер на лету оценил всю важность информации «Иосифа» для генералов вермахта и потребовал любой ценой добыть ее. Кальтенбруннер заверил, что приложит все усилия, чтобы выполнить его задание, и, посетовав на то, что план в руках Лещенко будет находиться всего четыре дня, до 20 августа, высказал просьбу вне плана выделить самолет из специальной эскадрильи. Гиммлер заявил, что отдаст необходимые распоряжения и, пожелав успехов, завершил разговор.
Кальтенбруннер положил трубку на аппарат и строго посмотрел на Курека. Тот поедал его преданными глазами. Теперь, когда операция была взята на личный контроль рейхсфюрером и ей был дал зеленый свет, любой сбой, не говоря уже о провале, мог ударить бумерангом по руководству Главного управления имперской безопасности и лично по нему — Кальтенбруннеру.
В кабинете на какое-то время воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в желудке Курека переваривалась проглоченная за завтраком сосиска. Бедняга пошел красными пятнами и, пряча глаза, силился справиться с «сосисочным бунтом». Кальтенбруннер, оставив без внимания эти жалкие потуги, немигающим взглядом остановился на его нервно дернувшемся кадыке и заговорил рублеными фразами. Напомнив о том, что операция «Иосиф» находится на личном контроле у рейхсфюрера, он потребовал от Курека самых энергичных действий по обеспечению Волкова и Попова всем необходимым. Тот, заверив, что задача будет выполнена в кратчайшие сроки, вернулся к себе в кабинет, вызвал Курмиса с Бакхаузом, довел до них указания Кальтенбруннера и потребовал немедленно приступить к их выполнению.
Первое, что сделали Курмис с Бакхаузом, это подготовили ответ «Иосифу». Он был лаконичен:
«Все, вами затребованное, заказано в Берлине. Мы в высшей степени заинтересованы в успешном завершении ваших планов».
Затем они вплотную занялись подготовкой операции. При той мощной поддержке, что оказывалась сверху, все вопросы решались влет. Уже на следующий день в сейфе Курека поблескивал новенький — последнее слово в шпионской технике! — миниатюрный фотоаппарат с великолепной цейсовской оптикой, а к нему прилагался десяток фотопленок. С люфтваффе также не возникло проблем. Достаточно было Куреку сделать один телефонный звонок, как на Темпельгофском аэродроме уже стоял заправленный под самую завязку «Хенкель-111» из личной эскадрильи Гиммлера. Последний и самый важный вопрос — поиск надежного курьера, который бы доставил все это «Иосифу», также не отнял много времени. Перебрав десяток кандидатур, Курмис остановился на двоих и представил их на беседу к Куреку, который, изрядно потерзав вопросами, выбрал агента Кенигсбергской школы разведчиков-диверсантов, бывшего младшего командира Красной армии Ивана Бородавко.
В отличие от большинства «восточных» агентов, этот оказался на редкость смышленым и особых забот не доставлял. Бородавко на лету схватывал все, что от него требовалась, а его надежность не вызывала сомнений. Четыре удачные заброски в тыл большевиков, из которых он вернулся с ценными сведениями, а еще больше — участие в карательных акциях против партизан исключали саму возможность предательства со стороны Бородавко. В России его ждал суд военного трибунала.
17 июля Курек доложил Кальтенбруннеру о готовности к выполнению операции и получил добро. Вечером из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» ушла радиограмма:
«В ночь с 19 на 20 июля в районе Егорьевской будет сброшен наш курьер «Б», лейтенант-пехотинец. При нем будут фотоаппарат, чек на 15 тысяч долларов и 5 тысяч фунтов стерлингов наличными. Встречайте его так же, как и Гальфе, у киоска».
Оперативность, с которой Берлин отреагировал на сообщение «Иосифа», с одной стороны, порадовала контрразведчиков, а с другой — добавила новых проблем. И если захват очередного курьера «Цеппелина» не вызывал больших трудностей — он уже был отработан на Гальфе, то появление в группе третьего радиста существенно осложняло дальнейшую работу. Его «болезнь», как в случае с Гальфе, теперь уже вряд ли бы приняли на веру в германской разведке. Поэтому у контрразведчиков оставался только один выход — после захвата курьера-радиста провести его моментальную перевербовку.
Выписка из радиожурнала группы «Иосиф»
Глава пятая
Господин обергруппенфюрер!
20 июля 1944 года стал последним днем на свободе агента «Цеппелина» Бородавко. Ровно в 12:00 с пунктуальностью, которой могли позавидовать истинные арийцы, лейтенант-пехотинец появился на вокзале железнодорожной станции Егорьевская. Не задержавшись в зале ожидания, он вышел на перрон, осмотрелся по сторонам и, бросив взгляд на часы, направился к станционному киоску.
Возле него было немноголюдно. Прячась от полуденного зноя, пассажиры перебрались с перрона в тень, и лишь любители пива, заняв столики под летним навесом у киоска, пытались утолить жажду. Рядом с ними, сбившись в кружок, трое подростков, лузгая семечки, с азартом резались в карты. У их ног, широко раскинувшись, безмятежно дремал дворовый пес. Стайка воробьев, осмелев, подобралась под самый его нос и затеяла драчку за крошки. Один из столиков занимал капитан-летчик. Изредка прикладываясь к кружке с пивом, он с интересом листал журнал «Огонек».
На подходе к киоску лейтенант-пехотинец замедлил шаг, пробежался взглядом по перрону, пассажирам, ожидавшим поезда, и подошел к прилавку. Заказав кружку пива, он подсел к капитану-летчику и, смахнув с лица катившийся градом пот, посетовал:
— С погодой не повезло.
Капитан-летчик отвлекся от «Огонька» и согласился:
— Сегодня уж точно.
Лейтенант-пехотинец вздохнул, будто гора свалилась с плеч, — отзыв на пароль совпал с тем, что курьер «Цеппелина» получил от Курмиса, — и, протянув капитану руку, представился. Потная ладонь Бородавко сказала Бутырину — этот курьер германской разведки был не чета фанатику Гальфе. Виктор назвал себя и сообщил, что на стоянке их ждет служебная машина, а в Москве подготовлена конспиративная квартира. У Бородавко радостно заблестели глаза. О подобном комфорте он даже не смел мечтать. Во время предыдущих забросок в советский тыл ему, в лучшем случае, приходилось хорониться по лесным заимкам, на глухих хуторах, а с явки на явку перебираться пешком или на лошадях. Бородавко с почтением поглядывал на Виктора и в его уверенном поведении и словах находил подтверждение разговорам, ходившим в «Цеппелине», о фантастических возможностях группы «Иосиф».
Допив пиво, Виктор и Бородавко прошли на привокзальную площадь. Там их встретил вышколенный водитель, принял у курьера «Цеппелина» вещмешок и положил в багажник. Бородавко сел на заднее сидение, расстегнул гимнастерку и вдохнул полной грудью. Напряжение, которое им владело с момента приземления, прошло, и его прорвало. По дороге к Москве он сообщил Виктору все известные ему новости и слухи, гулявшие по Берлину. Смолк Бородавко, лишь когда впереди над крышами домов показались кремлевские башни. Приникнув к стеклу, курьер «Цеппелина» с жадным любопытством разглядывал советскую столицу.
Москва мало походила на прифронтовой город и резко отличалась от серого, мрачного Берлина. Московское небо не заслоняли огромные туши аэростатов. В парках и скверах о зенитных батареях напоминали лишь проплешины на зеленом травяном газоне. Яркими пятнами мелькали красочные афиши театров и кино. На детских площадках стоял такой же галдеж, как на птичьем базаре. Среди пешеходов все чаще мелькали модницы и франты, доставшие из дальних углов шкафов свой довоенный гардероб. Столица и ее жители, истосковавшиеся по мирной жизни, радовались ей даже в мелочах.
Со смешанным чувством изумления и тревоги Бородавко смотрел по сторонам. Он ожидал увидеть совершенно иную Москву — разрушенную бомбардировками, умирающую в тисках голода, как о том трубила гитлеровская пропаганда.
Бородавко не мог скрыть своего удивления и вопросительно посмотрел на Виктора. Тот загадочно улыбнулся и махнул рукой вперед. На них, нависая и закрывая горизонт, надвигалась мрачная громада Лубянки. Курьер «Цеппелина» поежился, а когда водитель свернул с дороги и остановился перед массивными металлическими воротами, студнем растекся по сиденью. Вместо комфортабельной конспиративной квартиры «Иосифа» он оказался на Лубянке и предстал перед контрразведчиками.
