Догадалась, видно, попросила одного из мужчин стянуть с моей ноги сапог и разорвать штанину. Потом сама осторожно перевязала рану. До того красивая была эта испаночка, что я даже забыл о боли.
Рычагов раскрыл коробку «Казбека», постучал о нее мундштуком папироски, прикурил и жадно затянулся. Мы, конечно, молчали, ждали, чем же закончится его рассказ.
— Когда замешательство в толпе прошло, несколько дюжих мужчин подняли меня и на руках отнесли в гос — йпталь. Душевные люди эти испанцы. К нам они относились, как к родным братьям.
— Ну а куда же та испаночка делась? — полюбопытствовал Благовещенский.
— Несколько раз приходила ко мне в палату, — ответил Рычагов. — Сядет, бывало, возле кровати и смотрит, смотрит на меня печальными глазами. И непременно в подарок каждый раз приносила бутылку вина и фрукты. Говорю ей: «Не надо, сеньорина». А она, ничего не понимая, согласно кивает головой и мило улыбается. Сколько радости доставляло мне ее присутствие!
…Будь это не в вагоне, а в какой‑то другой обстановке, Рычагов вряд ли стал бы рассказывать об интимных сторонах своей жизни в Испании. А тут взял да и выложил все.
— А однажды, — продолжал Павел Васильевич, — ко мне в палату зашел важный и, видать, богатый испанец с переводчиком.
«Сеньор видел, — сказал переводчик, — как вы дрались над городом, как сбили два франкистских самолета. Он восторгается вашей отвагой».
Я кивком головы поблагодарил гостя, который не сводил с меня больших оливковых глаз. Время от времени он прикладывал руку к груди. Потом начал пылко о чем-то говорить. Когда кончил свою длинную речь, переводчик пояснил:
«Сеньор восхищен подвигами ваших соотечественников. Он говорит, что за свою историю русские не раз помогали другим народам в борьбе с врагами. Теперь вот они пришли на помощь трудящимся Испании».
«Вива русиа!» — воскликнул сеньор.
Затем он передал через переводчика, что в знак уважения дарит мне пароход апельсинов и лимонов.
«Целый пароход?» — удивился я.
«Да, пароход», — подтвердил переводчик.
«Передайте сеньору мое большое спасибо, — сказал я. — Но что я буду делать с такой уймой фруктов?»
«Как что? — удивился переводчик. — Это же целое состояние. Вы станете богатым человеком».
Я от души рассмеялся, но не стал разубеждать ни сеньора, ни переводчика.
…Об этом эпизоде мне было уже известно из рассказов товарищей, воевавших вместе с Рычаговым в Испании.
Только я считал это шуткой. Теперь же, послушав самого Павла Васильевича, понял, что так оно и было на самом деле.
— И что вы сделали с этими фруктами? — спросил я.
— Не стал обижать сеньора. Ведь он сделал подарок от души. Я обратился к нашим товарищам из посольства и попросил их обеспечить доставку фруктов испанским детям, эвакуированным в Советский Союз.
«В Алма — Ате вас встретят», — предупредили нас еще в Москве. И действительно: едва поезд остановился, к вагону подошли двое солидных мужчин. Они представились и любезно пригласили к стоявшей за изгородью автомашине.
— Поручено узнать, — спросил один из них, — где вы желаете остановиться на ночь: в здешней гостинице или на даче?
— Остановимся в гостинице, — ответил Рычагов. — Завтра рано вставать. Как, товарищи?
Мы не возражали.
— Хорошо бы в баньку сходить, — сказал Благовещенский.
— Верно, попариться бы! — подхватил Смирнов.
— Что ж, желание гостей — закон. Банька будет, — заверили сопровождающие.
Прощаясь с нами, они спросили:
— В какое время прикажете завтра подать автомашину?
— К пяти ноль — ноль, — ответил Рычагов.
Вечером к нам в гостиницу пришел начальник базы и авиационной трассы, связывающей Советский Союз с Китаем, Адам Залевский. Каждый из нас хорошо знал этого великана с добрейшей душой. Он щедро отдавал людям и теплоту своего сердца, и опыт, и знания, накопленные за долгие годы службы в авиации.
У Залевского была яркая биография. Родился он в 1895 году. В 1918 году вступил в Коммунистическую партию. Участвовал в боях с басмачеством, за что награжден орденом Красного Знамени.
У всякого человека свое призвание. Залевского позвало небо. Без полетов он не мыслил своей жизни и вскоре стал одним из лучших летчиков нашей страны. Куда только судьба не забрасывала Адама Залевского! Он ле тал над просторами Сибири, над горами Памира и Гиндукуша, повидал с высоты многие города Европы, командовал авиационными частями.
Потом Залевскому сказали: хватит бороздить небо, лучше готовьте кадры и самолеты для Военно — Воздушрого Флота. Его назначили командиром авиабригады при научно — испытательном институте ВВ, С.
Но бывалого летчика трудно было удержать на земле. Он по — прежнему рвался в небо. 3 декабря 1931 года Залевский первый поднял в воздух тяжелый самолет конструкции А. Н. Туполева — ТБ-1. Под крыльями гиганта крепились два самолета И-4 и. О. Сухого. В их кабинах сидели летчики — испытатели Валерий Чкалов и Александр Анисимов. Это был уникальный опыт использования истребителей с самолета — матки.
Под руководством Залевского воспитывались и расправляли свои могучие крылья такие летчики — самородки, как Чкалов, Коккинаки, Супрун, Степанченок, Евсеев. Эти крылатые богатыри потом возвеличили славу нашего Военно — Воздушного ФлЪта.
…Адам Залевский, когда его назначили начальником базы и трассы, был уже в годах и не мог выполнять своих обязанностей в научно — исследовательском институте. «Изъездился конь», — горько шутил он о себе.
Залевскому предлагали уйти на пенсию, но он не представлял, как это можно жить и не слышать гула авиационных моторов, не видеть крылатых машин.
— Любую работу дайте, только не отлучайте от авиации, — взмолился Залевский.
Ему пошли навстречу. Так он оказался в Средней Азии. Годы посеребрили ему виски, прорезали морщины на его лице, Но душой он по — прежнему оставался молодым.
Вот и теперь, явившись к нам в гостиницу, Залевский словно наполнил ее светом и бодрящим Шумом. Чёловек с острым взглядом и богатой памятью, он знал множество интересных и поучительных историй, умел мастерски их рассказывать.
Позже, на фронтах Великой Отечественной войны, судьба не раз сводила меня с людьми типа Адама Залевского. Веселые, жадные до жизни, они и сами никогда не унывают и других заражают окрыляющим оптимизмом. Особенно ценны такие люди в боевой обстановке. В тяже лую минуту они помогут преодолеть усталость, побороть страх, укрепить уверенность в победе над врагом.
…Утром мы прибыли на аэродром. Там уже стоял готовый к вылету самолет ТБ-3. На нем нам предстояло добраться до Китая. Вездесущий и заботливый Адам Залевский прибыл па стояпку еще до рассвета и приготовил для нас все необходимое.
Но вылет задерживался. Дежурный сообщил, что горы на маршруте Кульджа — Хами закрыты облаками. Самолеты в то время не имели оборудования, которое позволяло бы летать в любых условиях, и нам пришлось смириться со своей участью.
С вышки командного пункта мы заметили группу людей, которые, судя по всему, не имели никакого отношения к обслуживанию полетов.
— Кто такие? — поинтересовались у Залевского.
— Волонтеры, — ответил он. — Их должны разбросать по трассе Кульджа — Ланьчжоу, чтобы они встречали и обслуживали экипажи. А они вот здесь сидят. И уже давно. Приходят сюда каждое утро и упрашивают, чтобы я их отправил с какой‑нибудь оказией.
Мы решили поговорить с комиссаром трассы Василием Ивановичем Алексеевым.
— А вы не пытались добиться, чтобы самолеты вам все‑таки дали? — спросил Рычагов.
— Самолетов пока нет, но скоро будут, — ответил Алексеев. — Разве не ясно, что от нормального функционирования трассы Алма — Ата — Ланьчжоу во многом зависит переброска подкреплений, наша боевая работа.
Через несколько часов облачность начала подниматься. Взорам открылась величественная панорама горных хребтов. Их гранитные вершины, казалось, подпирали небо. Надев парашюты, мы заняли места в самолете. Тяжелый ТБ-3, сделав разбег, оторвался от полосы. Он долго кружил над аэродромом, набирая высоту для преодоления гор, затем взял курс на юго — восток.
И вот государственная граница осталась уже позади, а горным вершинам, казалось, не будет конца. Угрюмые скалы, освещенные тусклым декабрьским солнцем, безмолвно охраняли первозданную тишину этого безлюдного края. В глубоких ущельях таился мрак. Случись что с самолетом — и гибель неминуема, Вершины хребтов постепенно становились все ниже. И тогда под крылом появлялись плоскогорья. Но и на них — сколько ни всматривались — мы не могли обнаружить селений. Однообразной и унылой выглядела провинция Синьцзян.
Самолет начал снижаться. Земля становилась ближе, но нисколько не привлекательнее: те же скалы, ущелья, ни единого кустика.
