Как уже упоминалось, интересы Российской империи и Персии столкнулись на Кавказе. Русско-персидская война шла с 1804 по 1813 год, и за ее ходом Лондон и Калькутта наблюдали с вниманием и напряжением. Это была война, в которой Тегеран регулярно пытался вытеснить русских из зоны своих традиционных, как считали персы, интересов. Как правило, военные походы персидской армии заканчивались одним и тем же результатом — победой русских. И расширением русского влияния в Закавказье.
Один из таких эпизодов заслуживает особого внимания, потому что долгие годы он был несправедливо забыт. Это героический, невероятный поход полковника Карягина летом 1805 года, который был совершен на территории нынешнего Карабаха. Персидский правитель Баба-хан решил поквитаться с русскими за проигранную кампанию 1805 года. Он выслал 40-тысячное персидское войско под командованием наследного принца Аббас-Мирзы. Отряд перешел Аракс, батальон семнадцатого егерского полка под командованием майора Лисаневича был не в силах удержать переправу, и князь Павел Дмитриевич Цицианов, главнокомандующий русскими войсками на Кавказе, отправил на помощь к нему другой батальон и два орудия под командованием шефа того же полка, полковника Карягина.
Павел Михайлович Карягин начал свою службу рядовым в Бутырском пехотном полку во время Турецкой войны 1773 года. Когда Бутырский полк был перебазирован на Кубань, Карягин попал в суровую обстановку, где на кавказской оборонительной линии шли бесконечные стычки с горцами. Он был ранен при штурме Анапы, и с этого времени вся его жизнь проходила в войнах и походах. В 1803 году его назначили командиром семнадцатого полка, расположенного в Грузии. Карягин выступил из Елизаветполя двадцать первого июня и через три дня, подходя к Шах-Булаху, увидел передовые войска персидской армии. Под командованием Карягина были 493 солдата и офицера и два орудия.
Замечательный русский военный историк Василий Александрович Потто в своем фундаментальном пятитомном труде «Кавказская война» описывает первую стычку с персами так:
«Карягин, подходя к Шах-Булаху, увидел передовые войска персидской армии, под начальством сардаря Пир-Кули-хана.
Так как здесь было не более трех-четырех тысяч, то отряд, свернувшись в каре, продолжал идти своей дорогой, отражая атаку за атакой. Но под вечер вдали показались главные силы персидской армии, от пятнадцати до двадцати тысяч, предводимые Аббас-Мирзой, наследником персидского царства. Продолжать дальнейшее движение русскому отряду стало невозможным, и Карягин, осмотревшись кругом, увидел на берегу Аскорани высокий курган с раскинутым на нем татарским кладбищем — место, удобное для обороны. Он поспешил его занять и, наскоро окопавшись рвом, загородил все доступы к кургану повозками из своего обоза. Персияне не замедлили повести атаку, и их ожесточенные приступы следовали один за другим без перерыва до самого наступления ночи. Карягин удержался на кладбище, но это стоило ему ста девяноста семи человек, то есть почти половины отряда»[58].
Еще раз вчитайтесь: так как врагов было не более трех-четырех тысяч, отряд (в котором было меньше 500 штыков) шел дальше, выполняя поставленную задачу. Персы, атакуя укрепленную русскую позицию, понесли большие потери, и следующие сутки Аббас-Мирза принялся обстреливать лагерь, не рискуя снова атаковать. При этом сам Карягин сдаваться даже не думал. На третий день, 26 июня, у осажденных закончилась вода, а персы установили новые легкие батареи на господствующих высотах. Карягин был трижды контужен и ранен пулей в бок навылет. Большинство офицеров также выбыли из строя. Солдат, еще не раненных, осталось около ста пятидесяти человек. При этом русские постоянно совершали вылазки из лагеря и наносили персам ощутимые потери. Например, солдаты под командованием поручика Ладинского ворвались в персидский лагерь, добыли воду и принесли с собой 15 фальконетов. Ладинский рассказывал:
«Я не могу без душевного умиления вспомнить, что за чудесные русские молодцы были солдаты в нашем отряде. Поощрять и возбуждать их храбрость не было мне нужды. Вся моя речь к ним состояла из нескольких слов: “Пойдем, ребята, с Богом! Вспомним русскую пословицу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, а умереть же, сами знаете, лучше в бою, чем в госпитале”. Все сняли шапки и перекрестились. Ночь была темная. Мы с быстротой молнии перебежали расстояние, отделявшее нас от реки, и, как львы, бросились на первую батарею. В одну минуту она была в наших руках. На второй персияне защищались с большим упорством, но были переколоты штыками, а с третьей и с четвертой все кинулись бежать в паническом страхе. Таким образом, менее чем в полчаса мы кончили бой, не потеряв со своей стороны ни одного человека. Я разорил батарею, набрал воды и, захватив пятнадцать фальконетов, присоединился к отряду»[59].
В ночь на 29 июня Карягин решил прорываться из окружения. Обоз оставили на разграбление, с собой взяли оружие, пушки, в том числе и трофейные фальконеты, боеприпасы. Под покровом ночи с помощью армянского проводника русский отряд смог уйти от преследования, а начавшаяся буря еще раз спасла его. Под утро русские оказались под стенами крепости Шах-Булах, занятой небольшим персидским гарнизоном. Поскольку персы спали, в том числе и поставленные в охранение — они ведь все были уверены, что русские сидят далеко и в окружении, — Карягин приказал атаковать. Был сделан залп из орудий, которым выбили ворота, и за десять минут русский отряд захватил крепость. Начальник гарнизона, Эмир-хан, родственник наследного персидского принца, был убит.
Как только отряд Карягина овладел крепостью, у ее стен образовалась персидская армия, преследовавшая русских. Наши приготовились к бою, но персы через несколько часов прислали парламентера. Попросили выдать тело убитого Эмир-хана. Карягин просьбу выполнил, тем переговоры и закончились, и началась блокада. Четыре дня осажденные питались травой и конским мясом. В одну из ночей армянский проводник отряда Юзбаш выбрался из крепости, дошел до армянских аулов и передал князю Цицианову записку о положении отряда. Карягин написал ему: «Если ваше сиятельство не поспешит на помощь, то отряд погибнет не от сдачи, к которой не приступлю, но от голода».
К Цицианову еще не подошли резервы, и все, что он мог, — это написать в ответ полковнику Карягину:
«В отчаянии неслыханном, прошу вас подкрепить духом солдат, а Бога прошу подкрепить вас лично. Если чудесами Божьими вы получите облегчение как-нибудь от участи вашей, для меня страшной, то постарайтесь меня успокоить для того, что мое прискорбие превышает всякое воображение».
Все тот же отчаянно храбрый Юзбаш доставил письмо в осажденную крепость, а в последующие дни русские предприняли с его же помощью несколько вылазок в окрестности персидского лагеря за водой и провизией. Это позволило Карягину продержаться еще целую неделю. Наконец Аббас-Мирза, потеряв терпение, предложил Карягину сдаться, перейти на службу к нему, а в случае согласия пообещал полковнику серьезное жалованье. Оставшийся отряд он пообещал отпустить. Карягин попросил четыре дня на размышление, но при условии, что персы дадут русским съестные припасы и воды. Аббас-Мирза согласился, и персы четыре дня снабжали русский отряд, пока солдаты и офицеры наслаждались передышкой. На четвертый день Аббас-Мирза прислал парламентера, чтобы узнать, что там надумали русские. Карягин ответил: «Завтра утром пускай его высочество займет Шах-Булах». И так вышло, потому что, как только наступила темная южная ночь, весь отряд вышел из Шах-Булаха и отправился к другой крепости, Мухрату. Отряду удалось, с помощью Юзбаша, обойти персидские посты скрытно, и лишь утром персы поняли, что русские ускользнули из-под носа. Утром авангард отряда, с ранеными солдатами и офицерами, уже занял новую крепость, а сам Карягин с остальными людьми и с пушками был на подходе. Во время этого перехода произошел такой случай. Отряд шел по пересеченной местности, и на пути русских солдат оказался глубокий овраг. Из книги Василия Потто:
«“Ребята! — крикнул вдруг батальонный запевала Сидоров. — Чего же стоять и задумываться? Стоя города не возьмешь, лучше послушайте, что я скажу вам: у нашего брата пушка — барыня, а барыне надо помочь; так перекатим-ка ее на ружьях”.
Одобрительный шум пошел по рядам батальона. Несколько ружей тотчас же были воткнуты в землю штыками и образовали сваи, несколько других положены на них, как переводины, несколько солдат подперли их плечами, и импровизированный мост был готов. Первая пушка разом перелетела по этому в буквальном смысле живому мосту и только слегка помяла молодецкие плечи, но вторая сорвалась и со всего размаху ударила колесом по голове двух солдат. Пушка была спасена, но люди заплатили за это своей жизнью. В числе их был и батальонный запевала Гаврила Сидоров.
