расстрелами и непонятными иностранными лозунгами. Большевики, в представлении обывателя, были свои в доску русские ребята, такие как матросы и солдаты, а вот коммунисты – все больше евреи да латыши. Кстати, красногвардейцев обыватели ассоциировали так же не с большевиками, а с коммунистами. Дело в том, что, когда отряды красной гвардии, превратившись в откровенные банды, начали боевые действия против большевиков, они усиленно декларировали именно коммунистические лозунги о всеобщем равенстве, свободе и т. д. Так что вопрос о разнице между большевиками и коммунистами был вполне резонный, и хитрый Чапаев ловко от него уклонился. «Они (красногвардейцы – В.Ш.) на самом деле получили безграничное право грабить и убивать», – отмечает А.И. Фурсов, добавляя к этому, что поскольку централизованный контроль над действиями красногвардейцев из Петрограда стал невозможен, в качестве ответной меры, собственно и начали создаваться советские регулярные войска (в итоге образовавшие Красную армию) и боевые отряды ЧК. При этом первые предназначались для отсева подозрительного элемента, с одновременным его разоружением и отбором пригодных для прохождения дальнейшей строевой службы лиц в части регулярного типа. А вторые отвечали за ликвидацию красногвардейских формирований, отказавшихся добровольно интегрироваться в регулярную армию или разоружаться, либо уклоняющихся от этого под различными предлогами.
Из книги историка Б. Сенникова «Тамбовское восстание и раскрестьянивание России»: «Отряды Красной гвардии были от советской власти наделены большими полномочиями… Закрепившись в губернском Тамбове, большевики начинают советизацию уездов. Из уездных центров по волостям ими для этой цели направляются так называемые «летучие отряды» для организации на местах советов. Часто не находя для этого в волостях подходящих людей, большевики ставят в советах людей, привезенных с собою, – в основном лиц с криминальным прошлым. «Летучие отряды» (красногвардейские – В.Ш.), как правило, наполовину состоят из «интернационалистов», то есть немцев, австрийцев, мадьяр, иногда турок, а также латышей и китайцев, плохо знавших русский язык. Другая половина состояла из большевиков-коммунистов, левых эсеров, анархо-коммунистов и различных люмпенов, большей частью выпущенных с каторги и из тюрем после Февральской революции 1917 года, которых тогда хорошо использовали в своих целях коммунисты. Кстати, надо оговориться о латышах. Иногда латышами называли немцев, австрийцев и мадьяр-венгров (это было широко распространено в то время). И это делалось не зря, так как все «интернационалисты» не говорили по-русски, как и большая часть латышей. Но латыши были российскими подданными, а те нет, и поэтому их всех в пропагандистских целях выдавали за латышей, чтобы скрыть подлинный состав «интернационалистов», так как те были во время войны врагами России, но оказались военнопленными. От запада до Владивостока – везде были эти мнимые «латыши». Если посчитать их всех, то оказалось бы, что в Латвии не проживает такого количества населения. Другое дело, китайцы и турецкие военнопленные (последних также выдавали за кавказцев)…» Отметим, что если сначала ликвидация Красной гвардии проводились подспудно, без особой огласки, то в марте 1918 года, когда положение стало совсем нетерпимо, красногвардейцы были официально объявлены вне закона. Основная масса, тех, кто не пожелал разоружаться, демонстративно покинули Петроград. Вчерашние красногвардейцы сначала переместились в питерские предместья, а затем начали рассеиваться по стране. К сентябрю 1918 года Красная гвардия была большей частью уничтожена или разогнана правительственными силами по всей России. Сохранилось лишь несколько отрядов, разбойничавших на периферии до 1919 года. Дальнейшую борьбу против Красной гвардии на местах советская историография стыдливо именовала «подавлением кулацких мятежей», поскольку иначе мог быть поставлен под вопрос пролетарский характер всей революции. Тогда бы выходило, что главной ударной силой революции были не рабочие, а бандиты, – признать такое было немыслимо, поэтому разгон красногвардейцев был исторически оформлен, как борьба с кулацкими мятежами.
Когда красногвардейские отряды были частью уничтожены, а частью разогнаны, перед Советский властью встал не менее сложный вопрос – что делать с такими же неуправляемыми и бандитствующими отрядами матросов? Ответ на это мог быть только один – разгонять!
* * *
Самоуничтожение части Черноморского флота в Новороссийске, оставило в прямом смысле выброшенными на берег около двух тысяч матросов. Часть из них двинулась в Москву, чтобы потом участвовать в московском левоэсеровском мятеже. Отправились на Волгу, где формировалась красная военная флотилия. Но большая часть матросов, оказавшись в Новороссийске, на север не поехала, а осталась на месте и пребывала в крайне подавленном состоянии. Многие из матросов Черноморского флота призывались с южных областей России, которые уже были оккупированные немцами, теперь же они остались и без своих кораблей и начальства, никому не нужные.
Часть матросов-черноморцев оказалась на территории Кубано-Черноморской республики, другие оставили заметный «левый» след в Ставропольской Советской республике. Существовавшая здесь сравнительно умеренная власть в апреле перешла к «классово-непримиримому» ВРК, военной опорой которого был прибывший из Ростова-на-Дону некий штаб матросов для борьбы с контрреволюцией во главе с матросом-анархистом Якшиным. От него всеми силами стремились избавиться руководившие тогда там обороной С. Орджоникидзе и А.В. Мокроусов. Но матросы развязали «красный террор», как в Ставрополе, так затем по всей губернии, в том числе – беспочвенные насилия над калмыцким буддистским и мусульманским населением, что позднее значительно облегчило захват белыми Ставрополья.
Часть черноморцев подалась в Царицын. Там они так же громко заявили о себе своим левым экстремизмом. В результате чего С. Орджоникидзе пришлось разоружить под Царицыным анархистского отряда матроса И. Петренко, с участием М.Г. Никифоровой, захвативших золотой запас Донецко-Криворожской советской республики.
Историк военно-морского флота М.А. Елизаров пишет: «Трагедия с Черноморским флотом дала новый мощный толчок матросскому левому экстремизму, прежде всего на Кубани. При этом основную роль в нём играли не сошедшие с кораблей в Новороссийске матросы, более дисциплинированные и имевшие «комплекс вины», а гораздо большие по численности тысячи других моряков из «украинского потока» и ранее демобилизованных с флота, особенно т. н. «таврические матросы», проживавшие ранее в Таврической губернии, а теперь скопившиеся на Кубани. В своих воспоминаниях Е.И. Ковтюх, заменивший «таврического матроса» И.И. Матвеева после окончания «Железного потока» в командовании Таманской армии, писал: «Появление черноморских моряков на территории Кубанской области страшно подорвало авторитет Советской власти в виду того, что их поведение далеко не всегда соответствовало лозунгам, провозглашаемым Советской властью. Недисциплинированность, разнузданность и резкость обращения – были отличительными чертами массы несознательных военморов».
Мнение Е.И. Ковтюха безусловно пристрастно. Есть и другие мнения. Матросы примерно так же, как и при февральском отступлении от немцев на Северо-Западе, были и в авангарде борьбы с анархией. В частности, как и там, они одни способны были передвигаться по железным дорогам в море общей анархии без задержек. Министр финансов царского правительства В.Н. Коковцев вспоминал, что он в середине мая 1918
