Если мы будем рассматривать ситуацию, сложившуюся осенью 1940 года, с позиций послевоенной истории и мировоззрения, сложившегося уже в послевоенную эпоху, то мы ничего не поймем. Во-первых, тогда не было ни победы, ни поражения Германии, ни всех послевоенных соглашений, то есть всего того, что сейчас влияет на нашу оценку воевавших сторон. Восприятие Германии в те дни было совершенно другим. В СССР, как известно, в 1939–1941 годах прекратили нападки на немецкий национал-социализм и вели линию на сотрудничество и добрососедство с Германией.
Во-вторых, осенью 1940 года не было никаких условий для формирования антигитлеровского блока, поскольку Франция была разбита и оккупирована, правительство маршала Петена перешло на сторону Гитлера, а генерал де Голль еще не стал вождем «Свободной Франции». Великобритания находилась в морской и воздушной осаде, вела отчаянное сражение в Атлантике за свои морские коммуникации. США еще не приняли решение о вступлении в войну. Марк Солонин голословно утверждает: «Зато можно констатировать другой очевидный факт: ни малейшей попытки улучшить накануне начала Большой войны свои взаимоотношения с реальными противниками Гилера товарищ Сталин не предпринял»[225]. Тем не менее это далеко не очевидно, тогда как очевидно другое: основные противники Германии на момент конца 1940 года были разбиты, и говорить об антигитлеровской коалиции пока было не с кем. Нужно напомнить, чтобы разбить вранье Марка Солонина о том, что антигитлеровская коалиция сложилась в составе США, Великобритании и СССР только после заключения Атлантической хартии 14 августа 1941 года и присоединения к 24 сентября 1941 года СССР и ряда правительств в эмиграции: Бельгии, Чехословакии, Люксембурга, Нидерландов, Норвегии, Польши, а также Греции, Югославии и «Свободной Франции» Шарля де Голля. Общая Декларация Объединенных Наций о целях войны с фашизмом, которую поддержали 26 стран, была подписана 1 января 1942 года.
В-третьих, на момент конца 1940 года Советский Союз находился далеко не в лучшем внешнеполитическом положении, будучи в декабре 1939 года исключенным из Лиги Наций за войну в Финляндии (этим решением Франция и Великобритания поставили Советский Союз в одинаковое положение с Германией и Японией, покинувших Лигу Наций в 1933 году, и с Италией, вышедшей из нее в 1937 году). Самые лучшие отношения на этот момент были именно с Германией. Потому неудивительно, что Сталин и Молотов приняли решение рассмотреть предложения Гитлера внимательнее.
В-четвертых, Тройственный пакт вовсе не был Антикоминтерновским пактом (последний был подписан Германией и Японией в ноябре 1936 года), и вообще, в преамбуле Тройственного пакта говорилось о мире и сотрудничестве: «Правительство Великой Японской Империи, правительство Германии и правительство Италии, признавая предварительным и необходимым условием долговременного мира предоставление каждому государству возможности занять свое место в мире, считают основным принципом создание и поддержание нового порядка, необходимого для того, чтобы народы в районах Великой Восточной Азии и Европы могли пожинать плоды сосуществования и взаимного процветания всех заинтересованных наций, выражают решимость взаимно сотрудничать и предпринимать согласованные действия в указанных районах в отношении усилий, основывающихся на этих намерениях». Как видим, ничего кровожадного в этом договоре не было. Более того, статья 5 особо оговаривала, что пакт не затрагивает политического курса, проводимого Германией, Японией и Италией в отношении Советского Союза. Иными словами, Тройственный пакт нельзя считать «антисоветским», да и особых препятствий к присоединению к нему Советского Союза, в сущности, не было. В известной статье в «Правде» от 30 сентября 1940 года, написанной лично Молотовым, Тройственный пакт оценивался как продолжение советско-германского соглашения 1939 года.
Если оценивать Тройственный пакт с точки зрения общей ситуации, особенно его явного противоречия Антикоминтерновскому пакту, то можно сделать вывод, что это соглашение также преследовало дезинформационные цели – убедить, что политика Германии после французской кампании радикально изменилась, и теперь германский фюрер ратует за мир, по крайней мере в Европе и в Восточной Азии.
Итак, 12 октября 1940 года министр иностранных дел Германии Йоахим фон Риббентроп подписал письмо Сталину с приглашением Молотова в Берлин, которое было вручено в Москве 17 октября 1940 года. Незадолго до этого советской разведкой был завербован бывший журналист, сотрудничавший с латышской газетой «Орестс Берлингс» («Лицеист»), который был двойным агентом и передавал дезинформацию. Он сообщил, что в Германии идет работа над улучшением отношений с СССР, что Германия заинтересована в заключении союзнического соглашения и что визит Молотова – это событие исключительной важности[226].
Вот здесь не нужно выставлять Сталина и Молотова наивными людьми, которые «клюнули на удочку». Это стремление, посеянное докладом Хрущева, не делает чести тем, кто придерживается подобной точки зрения. Объяснять поступки руководителей государств глупостью – это, пожалуй, свидетельство глупости самого исследователя, который не дал себе труд изучить все обстоятельства.
У Сталина были свои соображения пойти на переговоры с Гитлером. Во-первых, «почему бы и нет?»; отношения с Германией были одними из наилучших, а союзников у СССР тогда было только два – Монгольская и Тувинская народные республики. Во-вторых, как показывает записка Молотова от 9 ноября 1940 года, составленная перед визитом в Германию 12 ноября, эти переговоры было решено использовать как разведку намерений германского руководства: «Разузнать действительные намерения Г. и всех участников Пакта 3-х (Г., И., Я.) в осуществлении плана создания «Новой Европы», а также «Велик. Вост. – Азиатского Пространства»: границы «Нов. Евр.» и «Вост. – Аз. Пр.»: характер госуд. структуры и отношения отд. европ. государств в «Н. Е.» и в «В.-А.»; этапы и сроки осуществления этих планов и, по кр. мере, ближайшие из них; перспективы присоединения других стран к Пакту 3-х; место СССР в этих планах в данный момент и в дальнейшем»[227]. Главная цель ставилась просто – поехать и разведать. На всякий случай, если переговоры пойдут хорошо, то была разработана позиция о сфере влияния СССР. Сталин дал Молотову инструкции не давать обещаний и предлагать продолжение переговоров в Москве.
Во время этих переговоров Гитлер лично приложил все усилия к тому, чтобы создать впечатление развития сотрудничества и добрососедства, устранения угроз и улучшения отношений, старался убедить Молотова в скором падении Великобритании и заинтересовать перспективами дележа «английского наследства» на Ближнем Востоке и в Азии. По словам переводчика Хильгера, Гитлер на встрече с Молотовым был «ошеломляюще любезен» и старался произвести на него впечатление. Гитлер предложил Молотову присоединиться к Тройственному пакту, и был даже подготовлен детально разработанный проект соглашения, который Риббентроп передал Молотову в конце его визита.
Все эти переговоры были, конечно, большим дезинформационным спектаклем с личным выступлением Гитлера в них. Надо сказать, что цели этой постановки были достигнуты. Молотову ничего существенного о намерениях Германии и ее союзников узнать не удалось, и он сам признавал неудачу на переговорах. Предложения Гитлера были расценены как попытка обмануть Советский Союз перед нападением, как это уже было проделано в Европе с другими странами. В общем-то, это прямо вытекало из опыта войн в Европе. Со всеми захваченными странами Гитлер имел много договоров, но все они были нарушены. Кроме того, аргументация Гитлера и Риббентропа о скором сокрушении Великобритании и необходимости в скором будущем делить «английское наследство» была смазана тем, что в дни переговоров британская авиация сильно бомбила Берлин, и часть переговоров прошла в бомбоубежище. Близкие разрывы британских бомб давали Молотову понять, что с разделом «английского наследства» гитлеровцы явно торопятся.
Насколько можно судить, по итогам переговоров в Берлине был сделан такой вывод: несмотря на то что предложения Гитлера явно неискренние, все же стоит попробовать использовать эти переговоры для возможно более долгого оттягивания возникновения вооруженного конфликта. Даже Марк Солонин признает «долю истины» в этом[228].
Как только не трактовали этот момент! И что Сталин поверил Гитлеру, и что Сталин боялся войны и надеялся ее оттянуть, и что он рассчитывал сам напасть на Германию. Причина этого кажущегося странным решения была заключена в хозяйственных вопросах – на подготовку театра военных действий к обороне и завершение реорганизации армии остро не хватало времени. Достройка и расширение железных дорог, автодорог, аэродромов, линий укреплений, доукомплектование частей личным составом, техникой и вооружением, формирование новых соединений – все это должно было в основных чертах осуществиться к концу 1941 года. Все военно-строительные планы для западных округов, которые были выше рассмотрены, все они исходили из того, что основной объем работ будет завершен к этому сроку. Сталин не мог этого не учитывать в своей политике, и ему требовалось изыскать способ, как заболтать Гитлера до этого срока.
