Вообще, не надо недооценивать технической оснащенности немецких войск и их способности преодолевать различные препятствия природного или рукотворного характера. Вопросам инженерного обеспечения войск уделялось большое внимание. Например, в Вермахте были специальные подразделения, которые занимались восстановлением энергоснабжения и электросетей. В распоряжении Отдела технических войск ОКХ было три специальных энергопоезда, созданных на основе французских скоростных паровозов и генераторов, установленных в специальных вагонах, которые могли обеспечивать автономное энергоснабжение в условиях разрушенной энергосистемы. Один из этих энергопоездов в 1942 году находился в Харькове, другой в Киеве, а третий в Виннице[220].
Таким образом, ни взорванные мосты, ни крупные реки, ни разрушенные железные и автомобильные дороги, ни даже полностью уничтоженная и демонтированная промышленная инфраструктура вовсе не составляли для немцев неразрешимых проблем. Все это поддавалось восстановлению, ремонту, перестройке, для чего были заранее развернуты многочисленные инженерные и саперные части. Разрушение мостов и транспортной инфраструктуры могло лишь несколько замедлить продвижение немецких войск в условиях июня 1941 года на часы, а не на дни. Так что «капитан Ледокола» просто вводит в заблуждение своих сторонников, что взрывами мостов якобы можно было остановить германский блицкриг. Это глупость, поскольку польский и французский примеры наглядно показали беспочвенность этих надежд, а НКПС СССР внимательно этот вопрос изучил и сделал свои выводы.
Цепочка факторов, которая началась с межвоенной деиндустриализации стран Прибалтики и восточных воеводств бывшей Польши, в конечном итоге привела к тому, что в последний мирный день Красная Армия находилась в самом невыгодном положении, какое только можно себе представить. Силы приграничных армий оказались вытянуты в тонкую оборонительную линию вдоль границы, а усиливающие эту линию долговременные укрепления оказались недостроенными, местами даже неначатыми. Армии прикрытия были оснащены сильно изношенной техникой, использовавшейся еще во время похода в Польшу, испытывали большие трудности в пополнении личным составом, техникой, вооружением, автомобилями, не имели в достатке топлива и боеприпасов. Организация тыла была слабой и совершенно не соответствовала нуждам военного времени. На завершение самых минимальных и элементарных мер по укреплению обороны катастрофически не хватало времени. Потому Красная Армия в приграничном сражении была этими обстоятельствами обречена на поражение.
Глава девятая. Вынужденное решение
Положение в последние дни перед войной складывалось самое угрожающее. Состояние Красной Армии в этот момент принято описывать как неготовность, а версия истории Великой Отечественной войны, изложенная Н.С. Хрущевым в докладе ХХ съезду КПСС, объясняла эту неготовность почти исключительно ошибками и просчетами высшего руководства, главным образом Сталина, его неверия в близкое начало войны и неверия многочисленным предупреждениям. Потому в литературе надолго укрепилось представление, не всегда явно выражаемое, но подразумеваемое, что если бы не эти ошибки и просчеты, что если бы «Сталин поверил предупреждениям», если бы «не доверился Гитлеру», то все могло сложиться иначе и Красная Армия отразила бы немецкое вторжение.
Ревизионисты, в том числе и Марк Солонин, все трактуют совершенно другим образом: якобы готовилось нападение на Германию, Красная Армия была практически сосредоточена, и Гитлер все сорвал в самый последний момент.
Обе стороны приводят в подкрепление своих заявлений разные аргументы и факты. Только если все это рассматривать в более широком контексте, становится понятно, что возможна и третья точка зрения: изначально военные приготовления должны были быть завершены в конце 1941 года, но резкое ухудшение обстановки заставило Сталина торопиться и использовать для обороны те силы, которые уже фактически были на границе, невзирая на их явную недостаточность. Эта точка зрения куда более логично объясняет наблюдаемые факты, чем позиции сторонников хрущевской версии о «неготовности» и «доверчивости» и сторонников ревизионистской версии о «подготовке нападения».
Проведенный выше анализ складывавшегося в предвоенное время положения в западных приграничных районах ясно показывает, что дело было вовсе не в ошибках и просчетах, а в цепи обстоятельств, начинавшихся с очень невысокого уровня хозяйственного развития доставшихся Советскому Союзу западных районов, в первую очередь слабого развития транспорта, что сильнейшим образом тормозило все оборонное строительство в приграничных районах, подготовку и сосредоточение Красной Армии. Для преодоления этого хозяйственного отставания требовалось значительное время, которого у Советского Союза не было. Ситуацию сильнейшим образом усложняло резкое обострение ситуации в Европе, поражение Франции и Великобритании в 1940 году, которое фактически оставило Советский Союз один на один с Германией. Череда войн в Европе демонстрировала, что в практику вводятся новые средства и способы ведения войны, на что также нужно было реагировать. Это важнейшее обстоятельство вынуждало, как уже было показано, пересматривать планы укрепления армии, сильно изменять их в сторону увеличения, всеми способами ускорять их реализацию, что вело к понижению боеспособности войск.
Времени на подготовку будущего театра военных действий, на реорганизацию и подготовку Красной Армии к войне явно не хватало. Для завершения минимально необходимых подготовительных мер в июне 1941 года требовалось еще 6–8 месяцев, что и заставляло высшее советское руководство изыскивать любые возможности для оттягивания начала войны, вплоть до весьма радикальных решений. В это время, судя по ряду признаков, высшее советское руководство и высшее командование весьма невысоко оценивало собственные шансы в приграничном сражении, на что указывает выработка плана строительства третьей оборонительной линии, предварительная разработка планов эвакуации. Варианты планов эвакуации разрабатывались в Военно-промышленной комиссии при СНК СССР в 1939–1941 годах; в апреле 1941 года была даже создана Комиссия по эвакуации из Москвы в военное время населения, но Сталин 5 июня наложил резолюцию на проект эвакуации Москвы, в которой потребовал эту комиссию ликвидировать. Сам факт создания этой комиссии очень красноречив. Да и сам план прикрытия границы на 15 суток для обеспечения мобилизации показывал, что командование Красной Армии вполне резонно полагало, что начало войны может быть неудачным и связанным с поражениями и отступлением, и что для ведения войны потребуется мобилизация всех сил.
Тем не менее в июне 1941 года, в последние недели и дни перед началом войны, принимаются решения, которые сторонники Виктора Суворова считают «подготовкой к нападению». Это начало выдвижения армий второго эшелона ближе к границе, секретное формирование фронтов 19–20 июня 1941 года, выезд штабов фронтов и армий на полевые командные пункты. Вот, мол, утверждает Виктор Суворов и его сторонники, это и есть начало операции «Гроза», которую прервало немецкое нападение. Марк Солонин даже считал, что этот план начал было реализовываться на советско-финской границе, но потерпел неудачу из-за нежелания армии воевать.
Как и во всех остальных случаях, трактовка от «капитала Ледокола» основывалась на том, чтобы вырвать удобные для него и его теории факты из общего контекста событий тех дней и подать их в удобном свете. Виктор Суворов, как и все его сторонники, включая Марка Солонина, несмотря на то что очень много внимания ими уделяется всяким политическим и дипломатическим ходам, совершенно не упоминают, например, такой важный факт – подготовка к нападению на СССР сопровождалась мощной и хорошо продуманной дезинформационной кампанией, которая ставила целью введение в заблуждение советского руководства относительно намерений Германии.
Дезинформация на службе агрессии
Для Германии применение дезинформационных мер при подготовке к агрессии было вовсе не в новинку, поскольку они широко применялись при подготовке нападения на Польшу и на другие страны. Гитлер сформулировал свои планы сокрушения приграничных стран, в том числе и Польши, еще в 1933 году, но вплоть до середины 1939 года немецкая политика демонстрировала расположение, дружелюбие и стремление к сотрудничеству с Польшей. В ноябре 1935 года Германия заключила торговое соглашение с Польшей, положив конец длительной таможенной войне между двумя странами. Одновременно велась настойчивая немецкая пропаганда, что Германия сильно заинтересована в сотрудничестве и торговле с Польшей, причем этому придавалась политическая окраска: «Уже после окончания таможенной войны стали говорить о германо-польской территориальной общности во всей Восточной Европе, об общности судеб, самым тесным образом связанной с данной ситуацией и борьбой против большевизма»[221].
