– Что сказать? Я очень соскучилась по своим детям, но ни за что на свете не хочу взглянуть в глаза матери погибшего солдата. Не выдержу просто. Может, в другой раз…
– Как хотите, я проведу вас до медпункта. Ночь вы проведете здесь. И не потому, что нет свободных машин. Приказ знаете. Мы не имеем права покидать территорию части ночью без сопровождения бронетехники. Вы молодец. Я напишу рапорт вашему командиру. Вы справились…
Утро, кофе, короткое прощание и дорога. Характерный звук в небе говорил о том, что я скоро увижу Федюкина. Он был не только моим командиром. Он был командиром над всеми, кто был командирами надо мной. А впереди еще, как минимум, два года службы. Машина остановилась. Я вышла и, прикрыв глаза рукой, посмотрела на беспощадное афганское солнце. В небе кружили два самолета. Один из них шел на посадку.
Каждый день на афганские аэродромы приземлялись десятки советских самолетов, полные провизии, одежды, машин и, конечно же, оружия. СССР обеспечивал всем необходимым не только 40-ю армию, но и афганские войска, и мирное население. Миллиарды рублей уходили на содержание этой страны. Советский Союз кормил их, строил и ремонтировал дороги, дома и каждый день убивал афганцев, разрушая здания, стирая с лица земли целые селения…
Жизнь в нашей части шла своим чередом. Дни текли медленно. Жара сводила меня с ума. Все ждала писем из дома с хорошими новостями. По вечерам я общалась с Богданой. Она научила меня играть в карты. Это тоже неплохое занятие. Летчики бомбили позиции моджахедов, колонны шли в Герат, Кандагар. А моджахеды, в свою очередь, бомбили наши части. Их караваны шли из Пакистана… и так далее…
После моего отказа Федюкину вокруг меня образовался вакуум. Все обходили меня стороной, нарочито не замечая, как прокаженную. Вообще перестали со мной общаться. На работе следили за каждым моим шагом. Не было более примерного работника, чем я, но всегда находился повод унизить меня.
На территории воинской части, обслуживающей аэродром, было несколько магазинчиков. Мы называли их на афганский манер дуканы. Там продавали всякие безделушки, после магазинных полок в Союзе они казались райскими кущами, но товары тоже распределяли вышестоящие товарищи, чаще всего для администрации и их приближенных. Командиру батальона привозили все домой. Кто привозил? Так точно, замполит. Подходящий повод лишний раз подмазаться к командиру, ему зачтется это усердие.
В этих магазинах обменной валютой были чеки. Что такое чеки? Банкноты. В Союзе тоже были такие магазины, но не для простых смертных, для дипломатов… и не знаю еще для кого; эти магазины назывались «Березка». Все служащие 40-й армии получали зарплату чеками. Вещи нельзя было купить просто так. Распределением занималась специальная комиссия во главе с замполитом. Только мелочи вроде конфет, сахара, чая можно было купить без купонов, которые подписывал замполит. Зарплату мне не могли не давать, но я, естественно, ничего не могла купить, несмотря на наличие чеков. Козлюкин как раз был тем человеком, который подписывал талоны для приобретения товаров в дуканах. Вот так жизненные ситуации ставят людей в зависимость от начальства. За все приходится когда-нибудь платить.
Однажды я зашла в магазин и увидела там несколько книг Анны Ахматовой. Продавщица отказалась продать мне их, она попросила талон с подписью замполита. После обеда, проходя мимо штаба, увидела Козлюкина, курящего на пороге с другими офицерами. Я их не знала, они были из летного полка. Попросила у коренастого, широкоплечего полковника разрешение обратиться к майору Козлюкину. Разглядывая меня с явным интересом, улыбнувшись, полковник сказал, что разрешает. Как младший по званию, с большим уважением изложила свою просьбу, мол, в магазине есть несколько томов стихов, их никто не покупает, и очень прошу подписать мне талон на их покупку. На что майор ответил мне:
– Товарищ прапорщик, вы не заслужили…
Книги вообще-то продавались без купонов, но только не для меня. Это стало последней каплей в моей переполненной чаше терпения. Я забыла уже, что младшая по званию.
– А как заслужить? С кем надо переспать за томик стихов? С тобой? С тобой? С тобой? Не верю!
Развернулась и пошла в сторону медпункта, уже понимая, что даром мне эта выходка не пройдет. Но мне уже было все равно. Отправят домой. Слава Богу! Если опять пошлют на поле боя, попробую прорваться к главнокомандующему… Как будто они не связаны друг с другом. Да и что я могу еще сказать? Что мне не позволили купить томик стихов?
* * *
Однако ничего страшного не произошло. Наоборот, дела пошли в гору. На второй день в мой кабинет зашел полковник, который курил вчера у штаба с товарищами. Это был высокий, плечистый, с раскосыми глазами мужчина. У него были крепкие, большие руки с тонкими пальцами. Он протянул мне два томика стихов.
– Спасибо, мне не нужны подарки, и я не принимаю их от незнакомых мужчин.
– Ну давайте познакомимся. Тогда мы не будем чужими друг другу. Вижу, вы уже никому не доверяете. Спокойно, Федюкин не будет доставлять вам больше неприятностей. Больше никаких проблем.
– У меня нет проблем, разве я кому-то жаловалась?
– И так все всё знают. Не принимайте близко к сердцу. Бывает, среди офицеров тоже встречаются подонки.
– Бывает? А порядочные люди есть среди офицеров?
– Я порядочный. Я – Алекс Казаров…
Через неделю мы столкнулись недалеко от офицерской столовой. Он спросил как дела и пригласил в гости. Я поблагодарила за приглашение, но отказалась. Тогда Алекс сказал, что ему одиноко и очень нужен друг, чтобы было с кем поговорить. Мы стояли и болтали о чем-то постороннем, я, шутя, пообещала, что как-нибудь загляну, он серьезно ответил, что будет ждать. На прощание Алекс коснулся моей руки, и по всему телу пробежала дрожь, от которой мне стало жарко. Я быстро попрощалась и ушла.
Вспоминала эту встречу каждый день. Хотела забыть, но не получалось. Потом последовали другие встречи, нечаянные и специальные. Я дошла до того, что искала его глазами как только выходила на улицу. Научилась узнавать среди десятков офицеров на плацу. В столовой опускала глаза, и ложка падала из рук, если он оказывался за соседним столиком. В кинозале он всегда поднимал того, кто сидел рядом со мной, и я чувствовала приятный запах мужских духов, перемешанный с сигаретным.
Вот и сегодня весь вечер думала только о нем. Было уже поздно. Я переоделась в пижаму, легла, свернулась калачиком лицом к стене, а потом встала, проверила еще раз, хорошо ли закрыла двери. Не хотела пускать никого ни в свою комнату, ни в свою жизнь, ни в свое сердце. Это страх или радость? Они прокладывали себе путь через щели в дверях, сквозь замок. Не помню, как уснула.
Утро. В столовую я не пошла, сварила себе кофе уже в медсанчасти. Сегодня было мало народа, я работала, стараясь не думать о нем, но он заполнял каждую минуту своим присутствием. Я вдруг ясно поняла, что влюбилась. Даже больше. Мне понравились его большие руки с длинными пальцами, черные раскосые глаза, как у азиата, тонкие губы. Его манера разговаривать с толком, с расстановкой. Он был на удивление самоуверенным, это все меня покорило или даже свело с ума.
На другой день, после ужина, я подкрасилась, надела голубое платье, которое подходило к моим глазам, и направилась в сторону его жилища. Сколько раз я поворачивала обратно, занимаясь самобичеванием? Перечила сама себе. «Я дура или распутная девка? Как так?» «Я должна идти, я ведь ему обещала, он ждет». «Ты ненормальная? Вот так идти к мужчине? Что ты вообще о нем знаешь?» «А что нужно знать? Он мне нравится. Я ему нравлюсь…» Это не мысли вели меня к нему. Сердце. Тук, тук, тук… И я пошла. Почувствовала, что не иду, а лечу. Что-то во мне летело. Постучала. Он открыл сразу. На столе лежали конверты.
– Попытался ответить на письма, – он начал оправдываться, – я такой ленивый, слишком много писем собралось. Если честно, я не верил, что ты придешь.
– Я тоже…
Он собрал все со стола, спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я попросила сок. Потом мы успокоились и говорили, говорили обо всем на свете. Когда я собралась уходить, он вскочил:
– Останься, пожалуйста…
И я осталась. Не знала, что ему сказать. Он тоже не был сильно подготовлен. Я была замужем десять лет, но стеснялась, как девочка. Осталась сидеть на стуле, опустив руки на колени, с опущенной головой. Он встал передо мной на колени, взял мои дрожащие руки в свои, поднес их к губам и начал целовать. Господи, почему так дрожат руки? Он добрался до губ, глаз. Почему так стучит в висках? Он попытался расстегнуть мои пуговицы, но я придерживала их руками. Он все понял и выключил свет. Тогда он стал мне еще дороже. Случилось все.
Все было так красиво, чисто, тепло. Вдруг почувствовала необходимость говорить с ним. Слова рвались наружу, как вулканическая лава, они кипели и клокотали у меня внутри. Я должна была сказать ему что-то очень важное, а может, и не важное совсем. И я промолчала, хорошо, что ничего не сказала. Словами нельзя все передать, они бесцветны. Чувства передают посредством рук, кожи, дыхания, запаха, ритма пульса. Слова вырывают и уносят в серую действительность. Если бы можно было придумать цветные слова для ощущения радости и грусти…
