Через три недели я переехала к нему. Больше не питалась в столовой. Он как настоящий мужчина добывал продукты, я как настоящая женщина готовила из них пищу. Тогда мне хотелось смеяться, плакать, петь и все одновременно, на одном дыхании.
Была полночь. Мы вышли и сели на крылечко. У нас не было потребности говорить. Небо было близко-близко, звезды светили ярко, наперегонки с луной, наполняя двор бледным светом. Где-то далеко были слышны голоса, рокот машинных двигателей. Соседи спали. А может, подглядывали за нами из-за зашторенных окон? Наша любовь изолировала нас от всех, оставив место только для луны, неба, звезд. Это было сегодня без завтра. Мы оба понимали, что идиллии бывают только в сказках. А если и существуют наяву, то заканчиваются нехорошо.
* * *
Шинданд редко бомбили, аэродром находился далеко от гор. Письма из дома приходили часто. Алекс был очень ревнивым и прятал меня от чужих глаз. Иногда напивался и устраивал мне сцены ревности. Но я все равно была счастлива.
К нам приехала двойная комиссия из Кабула и Москвы, годовая. Все носились как угорелые, готовясь к встрече. Комиссия была у нас три дня. В последний день ко мне в кабинет зашел генерал Романов, главнокомандующий воздушными силами. Широко распахнул двери и, увидев меня, чуть не спотыкнулся. Я встала по стойке смирно и отрапортовала:
– Товарищ генерал, прапорщик Молдовану… и т. д.
Генерал даже не ответил на мое приветствие, посмотрел на меня свысока и вышел в коридор, где сказал сопровождающему:
– Мне на стол личное дело этого прапорщика.
Через три дня после ухода комиссии в штаб батальона пришла телефонограмма: «Прапорщику Молдовану явиться на прием к главнокомандующему воздушными силами такого-то числа, в такое-то время…» Я вообще не понимала о чем речь, да и какая беседа между генералом и прапорщиком? Саша потерял сон. Был зол и расстроен.
– Знаю я эту крысу. Вот увидишь, тебя переведут в Кабул, повысят в звании и должности.
– Но… это разве не на месте решается? Командир должен подать рапорт? Для присвоения звания лейтенанта?
– Чтобы стать лейтенантом, ты должна занимать другую должность, позволяющую повысить тебя в звании, – объяснил мне Саша.
– Не мучай себя. Мне не нужны ни звания, ни должности…
Но приказ никогда не обсуждается. Отправилась в Кабул поздно ночью. На аэродроме меня встретил полковник из штаба армии. Утром я зашла к генералу Романову:
– Здравия желаю, товарищ генерал!
– Присаживайтесь, Анна Петровна. Я пригласил вас для того, чтобы поинтересоваться, как протекает ваша служба в Шинданде. Никто не нарушает ваши права?
– Служба протекает нормально. Почему вы думаете, что меня кто-то обижает?
– Хотел предложить вам перейти на службу в центральный штаб Военно-воздушных сил.
– А есть возможность остаться в Шинданде?
– Я лучше знаю, где ваше место. Приказы генерала не обсуждаются. Мне нужны специалисты в нашу клинику.
– Разрешите идти, товарищ генерал?
Через неделю пришел приказ о моем переводе. Не хотела переезжать, ни за что на свете не хотела. Но выбора не было. Центральный штаб 40-й армии был отдельным городком. Здесь было все: асфальтированные дороги, двухэтажные здания, клуб, кинематограф, кафе. Поликлиника для высшего офицерского состава находилась в отдельном длинном здании с хирургическим, терапевтическим кабинетами, физиотерапия, лаборатория.
На второй день после переезда в Кабул я приступила к работе на новом месте. В кабинете физиотерапии до меня работал лейтенант, который уже состоял в другой должности, что позволило ему получить звание старшего лейтенанта. Его вынудили уйти. Так что меня ждали звание лейтенанта и должность заведующей физиотерапией. Ждали. Но для этого надо быть умницей и выполнять приказы генерала…
Вспомнилась недавняя история. Мы вернулись с задания, которое прошло не совсем гладко. Нарвались на засаду, и я очень устала. В Баграме задержалась на некоторое время, должна была дождаться другого приказа и поэтому вместе с тремя товарищами из моей группы заселилась в гостиницу «Сокол», которая принадлежала летным войскам 40-й армии.
На вахте работала Лара, симпатичная девушка, веселая и озорная. Она была до беспамятства влюблена в майора Комаровского. Он был в подчинении у Казарова, и я его неплохо знала, мы успели подружиться. Мое плечо было свободным для Федора, а точнее, моя «жилетка», в которую он мог поплакаться, рассказывая мне о своих бедах и несчастьях.
Майор был женат на генеральской дочке, у них был ребенок, и он очень по ним скучал. На войне Комаровский находился уже больше года и успел привязаться к Ларе. Будучи чуть выпившим, он сетовал, что чувствует себя подлецом, что предает свою семью, но не может отказаться от отношений с Ларой. «Можно ли любить двух женщин одновременно?» – задавал он себе все время один и тот же вопрос. Я слушала его, то кивая в знак согласия, то наоборот, но мысли мои витали очень далеко отсюда. Поэтому старалась не вникать в водовороты его страстей и излияний, подогретых выпитой водкой.
В том же отеле проживал и полковник Рудкой. Он умудрился разбить два МИГа, а это миллионы долларов. Летчик он был никудышный. Два раза попадал в плен, но был освобожден за очень большие деньги. Он был замом Романова, командующего летными войсками 40-й армии, и Союз платил выкуп за его глупое безрассудство.
Никто и предположить не мог, что в ближайшем будущем станет этот «вояка» замминистра обороны Российской Федерации. Его пошлые ухаживания за Ларой не увенчались успехом, и он превратил жизнь Комаровского в кромешный ад. Приехав в Москву, не постеснялся найти тестя Комаровского и выложил генералу, что зять его аморальный тип, что у него любовница и так далее.
Весь день эти воспоминания преследовали меня и не давали покоя. После обеда ко мне в кабинет зашел полковник Медведский и сказал:
– В 18.00 заеду за вами, командующий уже заказал цветы и торт! Он будет ждать.
Я ничего не ответила. В 17.30 отпросилась у подполковника Мисника уйти пораньше. Сказала, что мне еще надо зайти к коменданту общежития, чтобы определиться с жильем.
* * *
На другой день, около одиннадцати, полковник Медведский влетел ко мне в кабинет. Он был в ярости:
– С огнем играешь?! Ты больше не в Шинданде! С генералом шутки плохи.
– Товарищ полковник, через пятнадцать минут должен прийти на процедуры командующий армией. Ему мне тоже рассказать, что я вчера вечером не пошла на свидание к генералу Романову?
Я работала в клинике. Жара и то, что Казаров далеко, сводили меня с ума. Мы каждый день перезванивались, писали друг другу письма, но это так мало! Через три месяца появилась возможность вырваться в Шинданд. Этой возможностью стало заседание командиров дивизий, где должен был присутствовать и Жуковский. Не знаю, что я плела, как достала необходимые документы, чтобы получить разрешение, но мне это удалось.
Я стояла у штаба и разговаривала с Жуковским, когда появился Романов. Он усмехнулся, глядя в упор на нас, и вошел в здание. Я испугалась за Казарова, боялась за командира. «Ну все, неприятности нам обеспечены». Но все обернулось по-другому. В этот день я работала в напряжении, все думала, как пройдет наша встреча с Казаровым. В 16 часов дверь моего кабинета отворилась, и зашел полковник Медведский. Я аж застонала, как молния пронзила мысль, что вот все, накрылся мой Шинданд медным тазом.
– Товарищ лейтенант, вас ожидает командующий, собираетесь быстро, прямо сейчас.
Мне было уже все равно – разжалуют, сошлют в Союз, поставят к стенке – какая разница, раз я не увижу Алешу. Вымыла руки, переодела халат и пошла за полковником.
– Здравия желаю, товарищ генерал, лейтенант Молдовану по вашему…
– Анна Петровна, как вам служится, не обижают ли вас, нет ли у вас жалоб?
– Никак нет, товарищ генерал.
– У меня есть к вам предложение.
Мое сердце сжалось, и я перестала дышать.
– Есть место в группе быстрого реагирования при шиндандском аэродроме. Хочу предложить его вам.
Вместо дежурной фразы я расплылась в улыбке и смотрела на генерала. Он тоже начал улыбаться.
– Бегом в кадры, я распорядился, чтобы срочно оформили твои документы. Не благодари, а то передумаю. Кругооооом марш!
* * *
Казаров глазам своим не поверил, когда все построились перед самолетом в ожидании командира, дверь открылась, и появился… лейтенант с командирской папкой в руке и улыбкой до ушей, а за ней… командир с сумкой лейтенанта. Я вышла, поднесла руку к пилотке, приветствуя всех офицеров, забрала из рук командира свою сумку с вещами и, увидев «УАЗ» Казарова, села на заднее сиденье в ожидании, когда закончится построение.
К концу ноября летный полк должен был покинуть Афганистан. Я оставалась еще на пару месяцев. Казаров был вне себя, его сводило с ума то, что я должна остаться здесь без него. Кто знает, что ждет нас впереди? Алексей просил меня найти какую-то возможность, какой-то способ, чтобы уехать вместе с ним. Но как я могла уйти из своей группы, бросить друзей, с которыми прошла через огонь и… не только. Это было бы предательством. Никто бы меня не осудил, но я не могла так поступить. Была и еще одна причина, из-за которой я не хотела торопить события. Пусть все идет как идет. Трудностей я не боюсь, пугала неизвестность, изменения, которые произойдут с нами там, после войны. Казаров не понимал меня, волнуясь, он даже не замечал, что кричит. Наши скандалы, нарушавшие тишину офицерского общежития, стали ежедневным дополнением к вечернему чаю.
