Уорнера и Бёрджесса сроднил одинаковый богемный образ жизни и отсутствие уважения к власти. Когда Макнейл звонил в колокольчик, категоричный вызов обычно сопровождался следующими репликами: «Опять Гектор!» или «Что ему нужно на этот раз?».
Оба, как правило, выжидали, позвонит ли министр еще раз, и, если повторного звонка не было, они приходили к выводу, что дело неважное и можно не ходить. Все это являлось отражением присущей Гаю уверенности, что институты истеблишмента создавались для его удобства и использования[520].
Горонви Рис писал, что как-то раз Бёрджесс привел одного из посетителей Макнейла в комнату, где по официальным поводам собирались чиновники. Там у дальней стены стоял шкаф со справочниками, среди которых был один особенно ценный том, который Бёрджесс там прятал, чтобы никто, даже Бевин, не мог позаимствовать его, а потом забыть вернуть. Это был экземпляр недавно опубликованного труда Кинси о сексуальном поведении мужчины, который в то время достать в Великобритании было невозможно, и его Бёрджесс обещал ненадолго дать гостю. «Приходится тщательно прятать книгу, – объяснил он. – Все пытаются ею завладеть»[521].
Контакты русских с Бёрджессом, по иронии судьбы прекратившиеся, как только он занял должность в Форин Офис, возобновились в 1947 году после специального разрешения министра государственной безопасности В.С. Абакумова[522].
Через несколько дней после занятия новой должности Бёрджесс передал два документа из русского комитета, созданного в рамках Форин Офис для разработки всех аспектов политики по отношению в России. В них было сказано, что Бевин и кабинет стараются решить, «стоит ли продолжить существующие враждебные отношения Великобритании с правительствами советских сателлитов (Польша, Болгария, Румыния) и должна ли Великобритания вести текущую политику поддержки оппозиции, или настало время признать советское влияние и перестать с ним бороться»[523]. Последовали и другие документы, включая разные министерские протоколы о германском послевоенном политическом и экономическом возрождении. Как раз этим занимался комитет, возглавляемый Бевином.
В начале марта Бёрджесс встретился со своим русским куратором, предоставив ему подробности четырехсторонней встречи министров иностранных дел в Москве, которая должна была состояться в течение следующих шести недель. Совет министров иностранных дел был создан на Потсдамской конференции в 1945 году и включал представителей каждой из четырех держав-победительниц. Встречи должны были проводиться поочередно в столицах каждой из стран. На Московской кон ференции должны были рассматриваться такие вопросы, как будущее правительство Австрии и Германии, репарации и границы. Бёрджесс передал документы, содержащие позицию Британии по упомянутым вопросам. В этом ему ненамеренно поспособствовал член делегации Эдуард Пфейфер[524]. Он встретился с человеком, сменившим Крешина, – Михаилом Ф. Шишкиным (АДАМ), действовавшим под дипломатическим прикрытием пресс-атташе посольства. Русские были так довольны полученными сведениями, что Абакумов санкционировал выплату вознаграждения в размере 500 фунтов – почти годовой заработок[525].
Командир эскадры Ричард (Дикки) Левен часто встречал Бёрджесса в Реформ-клубе: «Он всегда старался заговорить со мной, хотя мне он казался слишком напористым. Я никогда не мог понять, почему он все время носит галстук старого итонца, вне зависимости от остальной одежды. Как-то вечером они поспорили, обсуждая слухи о том, что русские якобы намерены оккупировать Югославию. Гай Бёрджесс удивил меня заявлением: «Я советник британского правительства по русским делам, и правительство поступит так, как я скажу». Я ответил, что если это так, он безумен, раз позволяет русским вторгнуться в Югославию. Гай засмеялся и сказал, что на этот раз он со мной согласен и только что объяснил Бевину, что нужно делать»[526].
Судя по всему, Левен ему не поверил. Бёрджесс пришел в ярость и отправился на такси в Форин Офис. Вернулся он часом позже. «Я прочитал две докладные записки от Бёрджесса Бевину, в которых он просил его разрешить прямые переговоры с русскими. Он надеялся убедить их позволить британскому правительству начать финансовые переговоры с югославами и воздержаться от военной интервенции. Я прочитал рукописную записку от Бевина Бёрджессу, в которой он просил проявить благоразумие в переговорах с русскими, так чтобы это послужило интересам нашей страны»[527].
Если Бёрджесс рассчитывал, что победа лейбористов может привести к сближению с Советским Союзом, он быстро лишился иллюзий, когда новый премьер-министр Клемент Эттли не стал критиковать речь Черчилля в Фултоне, Миссури, в феврале 1946 года, где было сказано, что теперь Европу разделяет железный занавес. Он также обнаружил, что Бевин и Макнейл были убежденными антикоммунистами. Позже он заявил, что «чувствовал себя глубоко несчастным на службе у министра и политики, которая, по его убеждению, была катастрофически ошибочной»[528].
Являясь патриотом британского имперского прошлого, Бёрджесс считал удручающим, что его великая страна становится сателлитом США. Фред Уорнер вспоминал: «Я не припоминаю, чтобы Гай автоматически стал следовать сталинской линии. Полагаю, его вообще не интересовали учения Маркса и Ленина. В те дни он хотел создать впечатление о себе как о радикальном социалистическом демократе, который верит в Тоуни»[529].
К обеспокоенности неряшливостью Бёрджесса добавились жалобы на пренебрежение им правилами. Эндрю Бойл писал: «Макнейл иногда пытался воздействовать на Бёрджесса, но с минимальным эффектом или вообще без оного. Раскаяние давалось его личному помощнику так же легко, как беззаботность и проказливость. Но если Гектор Макнейл временами чувствовал, что Гай – лучший друг – его подводит, Бёрджесс мог только сказать, что ему очень жаль это слышать, и торжественно обещать, что впредь будет вести себя как взрослый человек»[530].
В сентябре 1946 года бывший летчик Джордж Кэри-Фостер был назначен начальником службы безопасности Форин Офис. Кэри-Фостер постепенно создал отдел из семи офицеров, набранных из разных служб, чтобы заниматься вопросами безопасности в иностранных посольствах. Несколько офицеров МИ-6 работали у него на временной основе. До этого времени вопросами безопасности всерьез никто не занимался – кабинеты не запирались, важные документы не убирались со столов – все основывалось на доверии. По сути, Форин Офис был одной большой семьей – многие сотрудники росли и учились вместе, – где царили приязнь и доверие. Каждый считал, что если он поступает честно, то и другие ведут себя так же. В результате предлагаемые Кэри-Фостером меры зачастую не встречали понимания у его коллег. К примеру, его рекомендация подвергать тщательной проверке всех чиновников была с негодованием отвергнута начальником канцелярии Гарольдом Каксия[531].
На Кэри-Фостера не произвела особого впечатление «небрежность и щетина Бёрджесса»[532]. Когда же он поинтересовался, почему Бёрджесс берет домой документы, он ответил, что является «мучеником долга»[533].
В апреле 1947 года при поддержке Макнейла Бёрджесс решил продвинуться по службе и получить более высокий статус, для чего предстал перед Комиссией гражданской службы как кандидат старше установленного возраста. В заявлении он указал домашним адресом адрес Реформ-клуба и адрес своей матери в Беркшире, где она жила в большом викторианском доме с озером и парком. Он слегка преувеличил свои академические достижения, указав, что был первым на итоговых экзаменах. Его рекомендовали Блант и Маконахи. 26 августа он прошел медицинское освидетельствование, показавшее, что он годен к дальнейшей службе, имеет хорошее зрение, хотя и слегка близорук, рост 5 футов 11,5 дюйма и вес 12 стоунов и небольшой шрам над левым глазом – след от недавнего удаления кисты[534].
На обращенный к Би-би-си вопрос «Работая у вас, был ли он честен, компетентен и воспитан?» был дан ответ «Да». На вопрос «Известны ли вам обстоятельства, мешающие ему занять новую должность?» был дан ответ «Нет». С.Д. Спринг из департамента вещания Би-би-си подтвердил, что Бёрджесс был «честным, компетентным и хорошо воспитанным» человеком и нет никаких причин предполагать, что он не подходит для должности в Форин Офис. А глава новостного департамента назвал его «проницательным, способным и изобретательным сотрудником»[535].
В общем, Гай Бёрджесс оказался хорошим кандидатом.
Глава 22. Русский контроль
Осенью 1947 года Юрий Модин впервые встретился с Бёрджессом. Он уже некоторое время занимался переводом и анализом «продукции» Кембриджской группы в Москве и теперь был послан в первую зарубежную командировку. Он писал: «Было восемь часов вечера, и уже начинало смеркаться. Место встречи – окраина Лондона. Погода в тот день стояла отличная, улицы просматривались на далеком расстоянии. Я стоял в ожидании на перекрестке. Точно в назначенное время увидел Коровина, идущего с моим новым подопечным. Коровин представил нас друг другу и без лишних слов ушел. Он, конечно, рисковал, оставив свою машину где-то поблизости. Бёрджесс и я пошли вдоль дороги. Выглядел он отлично: красивый мужчина в модной рубашке с накрахмаленным воротничком, излучающих блеск ботинках и отличного покроя пальто. У него был вид чистокровного английского аристократа с непринужденными манерами и твердой поступью. В сгущающихся сумерках лица почти не было видно»[536].
