– Думаю, Гай Бёрджесс – коммунист, – позже сказала моя сестра.
– Чепуха, – ответил я. – Будь он коммунистом, не стал бы исполнять свою роль с такой очевидностью – коммунистические разговоры в гостиной, грязная одежда, грязь под ногтями.
– Не исключено, что это двойной блеф, – предположила моя сестра»[550].
Джек Хьюит провел время в Германии сначала с Арми-Театрклаб, а потом в должности сержанта контрразведывательного бюро. После этого он отправился работать на низама Хайдарабада в Индию. В конце 1947 года он вернулся в Лондон. Его наняла фирма нефтяников на Бэлтик-стрит под названием «Хед Райтсон процессез» в качестве временного телеграфиста («машинистки»), а потом офис-менеджера отдела закупок. Бёрджесс всегда чувствовал свою вину из-за того, как обошелся с ним. «Я полностью согласен со всем, что ты говоришь о Джеки, – писал он Поллоку во время войны, когда тот имел короткую встречу с Хьюитом. – Я только недавно понял, каким несчастным он временами чувствовал себя, когда мы еще были вместе. Так не должно было быть… Но ведь именно он заставил меня понять, какой может быть жизнь, – и теперь, похоже, он сотворил с тобой то же самое чудо, что не удалось мне. Пожалуйста, пришли мне его адрес (который я потерял). Хочу написать, что благословляю его. У него была ужасная жизнь»[551].
Бёрджесс, часто разрывающийся между потребностью в одобрении окружающих и стремлением к сексуальной свободе, исправил свои отношения с Хьюитом, который утверждал: «Я был влюблен только один раз в жизни – в Бёрджесса»[552]. Позже он вспоминал, что «Гай радовал очень приятными вещами. Когда я месил грязь в Германии, неожиданно мне пришла посылка из магазина Фортнум и Мейсон. Там был флакон отличного одеколона»[553].
В 1946 году Бёрджесс переехал на новую квартиру, которую снял у своего коллеги из новостного департамента Ричарда Скотта за 150 фунтов в год. Туда в феврале 1949 года к нему приехал Хьюит[554]. Квартира в доме номер 10 на Бонд-стрит, недалеко от Пикадилли, располагалась на третьем этаже викторианского здания. Попасть в нее можно было по узкой темной лестнице, покрытой грязным ковром. Она состояла из маленькой прихожей, выложенной черно-белыми плитками, двух спален, кухни и туалета. Большая комната была оформлена, как на Честер-сквер, в любимых цветах Бёрджесса – красном, синем и белом. Белые стены и потолок, красный ковер, синие шторы с белой отделкой, покрытый синим покрывалом диванчик, два синих кресла с красными подушками, большой диван с красным покрывалом и синими подушками.
Джек Хьюит вспомнил, что «в углу стояла очень старая фисгармония, на которой Гай играл и пел гимны и непристойные версии итонской песни The Eton Boating Song. В его репертуаре был также вариант песенки герцога – La donna è mobile, – которая начиналась словами: «Маленькие мальчики сегодня дешевы, дешевле, чем вчера». Там был еще проигрыватель и несколько пластинок. Его любимой была та, что я подарил ему. Она называлась «Жизнь становится утомительной, не так ли?» (Life gets tedious, don’t it?)»[555].
Как отметил Джек Хьюит, «центральной комнатой на Бонд-стрит был сортир. Расположенный слева от входной двери, он был выкрашен белой краской и оборудован книжными полками, где располагались его любимые книги и литография изображения Иветты Гильбер Тулуза Ла Трека [sic]. Он был красиво декорирован розовым ковром. Дамастовые обои, розовый (какой же еще?) ковер. Никаких крышек для унитаза. Я хотел купить одну, но Гай запретил. Там висел канделябр с Портобелло-Роуд… стояла пепельница, коробка сигарет и коробочка с мятными леденцами. Гай обычно заходил туда в 8:15 и выходил в 10:00. Он читал там газеты и книги[556].
За углом от дома, где жил Бёрджесс, располагался Черчилль-клуб, заведение для джентльменов, снабжавшее богатых и знаменитых юными леди, достигшими брачного возраста, многие из которых впоследствии вышли замуж за аристократов. Клуб, потолки которого были задрапированы плиссированной тканью, насчитывал более 27 тысяч членов. Его посещали молодые офицеры из Гвардейской бригады и кинозвезды, такие как Эррол Флинн и Терри-Томас. Он был связан с известным в свое время гангстером Билли Ховардом, а позже ему покровительствовали знаменитые близнецы Крэй. В нем устраивались развлекательные программы с участием певцов и танцоров, подавали алкоголь, а между столами прогуливались барышни, которые собирали трубочки для коктейлей, чтобы знать, сколько денег они заработали, и договаривались о развлечениях на поздний вечер и ночь. Бёрджесс сразу стал членом клуба и часто забегал, чтобы выпить и поболтать. Клуб оказался весьма полезным местом для поддержания контактов и их компрометации[557].
Микки Берн вспоминал, что как-то в конце января 1948 года Бёрджесс зашел к нему домой пообедать и «почти впал в истерику, когда я поставил пластинку с Патетической симфонией Чайковского. «О нет! Микки! Только не это!» В коридоре он попытался поцеловать Берна, тот, теперь став женатым человеком, отказался, на что Бёрджесс предложил ему не быть таким спесивым. «Потом он сказал, что, если мне когда-нибудь потребуется комната, чтобы быть неверным, он сможет ее мне предоставить. Помню, я тогда подумал, что если такое помещение мне действительно понадобится – а так оно и случалось время от времени, – оно будет подальше от Гая. Я не доверял ему, хотя шпионская деятельность мне даже в голову не приходила»[558]. Вскоре после этого Берн встретил его на Пикадилли-Серкус, «очень заметного в пальто из верблюжьей шерсти. Он явно искал мужчину. Это место пользовалось дурной славой, и я подумал, что он сильно рискует. Поэтому я похлопал его по плечу и сказал:
– Не будь таким идиотом.
Гай ответил:
– А ты что, из полиции?
Но я его увел, и он пригласил меня в Реформ-клуб, чтобы выпить»[559].
Бёрджесс продолжал встречаться со старыми друзьями. По вечерам каждый понедельник он ходил в мюзик-холл с одной и той же группой друзей, среди которых были Гай Лидделл и Дэвид Футмен. Он нередко встречался в Реформ-клубе с Дэди Райлендсом. «Он был, конечно, шалопай, но компанейский, образованный, очень начитанный, умный, – писал Райлендс. – Он был занимательный собеседник. У него всегда имелся какой-нибудь скандал, о котором можно рассказать, – у кого с кем любовная связь, какие вечеринки самые занимательные. Но также он был неразборчив и слишком любил выпить. Думаю, на правду ему всегда было наплевать»[560].
Его жизнь была неустроенна, и Бёрджесс поговаривал о более традиционном образе жизни с женой и детьми. Он любил детей и легко находил с ними общий язык, поскольку во многих отношениях сам оставался ребенком. У его брата Найджела было два сына – Энтони и Симон, которые родились во время войны, и Энтони вспоминал, как дядя Гай учил его рисовать перспективу и звезды[561]. Дочь Горонви Дженни Рис вспоминала послевоенные визиты Бёрджесса в ее семью, тогда жившую в Сент-Джон-Вуд, по соседству с Луисом Макнисом.
«Гай очень любил готовить, и одно из его «фирменных блюд» – суфле-омлет. Когда он приезжал к нам, всегда было много суматохи. Моя сестра Люси и я делили комнату на верхнем этаже, но до нас доносились из кухни громкие голоса, звон посуды и смех. Это Гай и моя мама под присмотром отца готовили ужин. Мы, одетые в пижамы, тайком спускались по лестнице, садились на пол и подсматривали между балясинами, что происходит в кухне. Часть искусства приготовления хорошего омлета заключается в том, что его надо подбросить вверх и постараться, чтобы он упал обратно на сковородку. Для этого нередко требовалась ловкость гимнаста. Хотя, если речь шла о Гае, не обходилось и без «несчастных случаев». Как-то раз за завтраком после одной из их совместных вечеринок мне пришлось созерцать остатки омлета, прилипшие к стене под потолком»[562].
«Он намекал, что подумывает жениться, и как минимум один раз признался, что выбрал невесту, хотя я подозревал, что леди, о которой он говорил, была бы удивлена и даже встревожена, узнав, что избрана жертвой Гая», – писал Горонви Рис[563]. Его старый школьный приятель Майкл Берри вспоминал, как «встретил Гая и его невесту, когда мы вышли из поезда на вокзале Паддингтон, и мы вместе доехали в такси до его дома на Бонд-стрит, где они вышли. Дату я не помню, но было это в конце 1947 или в начале 1948 года. Я помню, что упоминал в разговоре книгу, которую написал примерно в это время». Бёрджесс утверждал, что это «эксперимент», и Берри больше никогда не видел эту молодую женщину и не слышал о ней[564].
Кто была его невеста? Называли самые разные имена. Бёрджесс привлекал женщин, которым хотелось заботиться о нем – хотя бы отмыть, – и у него было несколько гетеросексуальных связей. Бёрджесс определенно обсуждал женитьбу с Гейл, сестрой Питера Поллока, а Маргарита Саградо, подруга, разделявшая его страсть к кроссвордам, была в него влюблена. Найджел Бёрджесс в 1985 году утверждал, что его брат «говорил о женитьбе на Клариссе во время войны. Об этом он сказал матери»[565]. Дэди Райлендс вспоминал, что Бёрджесс однажды привез Клариссу Черчилль в дом его родителей в Девоне и представил как свою невесту. Возможно, это была та самая поездка, когда их встретил Майкл Берри. Актриса Фанни Карби говорила, что Бёрджесс был помолвлен дважды – один раз с Клариссой Черчилль, а второй – с дочерью известного политика[566].
