Через пару минут над заводом опять низко появился бомбардировщик. Но этот, видимо, чуя, что здесь летать опасно, резко повернул влево, к заливу, дал опознавательную ракету, но все же обошел далеко стороной это опасное место. По нему никто не бил.
Последние дни наши корабли бьют по берегу все время, но немцы тоже отвечают – бьют из орудий и по городу, и по порту, и по заводу. Опять, как в Таллине, висит у них где-то в районе Петергофа «колбаса», с которой корректируют артогонь, и наши опять снять ее не могут. Часто на побережье за Угольной гаванью слышна ружейно-пулеметная стрельба. Нашего политрука что-то не видно. Снова пришел лейтенант с «Ермака». Стал объяснять устройство ручного пулемета «ДП» по схемам. Я не слушал. По схемам я и без него разберусь, вернее уже разобрался. Ребята тоже не довольны.
Послал сегодня письмо домой, брату Жене Звереву и Димке Рождественскому. Ночь прошла спокойно.
В 8.30 появились на небольшой высоте 8 «юнкерсов», но сильным огнем с кораблей их отогнали. Я работал один и выпустил только 4 снаряда.
Сегодня утром снова открыли огонь по своему бомбардировщику. Он шел низко и прямо на нас. Кто первый подавал пример – установить трудно. Больше всех опять «старались» автоматы с Кировского завода. Посадили туда любителей пострелять, а в кого – все равно. У них, видимо, и бинокля-то нет. Каюсь, но я тоже успел выпустить один снаряд…, но у орудия опять заел замок, а самолет все ближе. Я даже растерялся, но не успел ничего предпринять, так как самолет секунды через две был уже за нами. А Ломко еще в самом начале увидев, что самолет идет низко и прямо нам в борт, бросился по трапу на стенку, спрятался за кипы хлопка и выглядывает оттуда. Увидел его капитан-лейтенант и, когда самолет уже пролетел, закричал на него: «Я тебе побегаю! Я тебе попрячусь! Следующий раз во время налета привяжу тебя к крану, чтобы не бегал!» Ломко возвращается, вид смущеный. Бормочет: «А кто его знает, чей он – наш или немецкий?
Днем и ночью налетов не было.
Сегодня решил плюнуть на все тревоги и постирать после обеда белье. Как только освободилось место в бане, начал стирку. Но на случай тревоги ватник повесил в бане. Часа в два команда: «Комендоры, срочно наверх!» Кое-как успел надеть брюки, влезть в ботинки, накинуть ватник и выскочил на палубу.
«Немцев» штук шесть, но еще далеко. Однако по ним уже бьют с кораблей, которые стоят западнее, – с «Петропавловска» и с каких-то двух эсминцев. В воздухе полно наших «ишачков», но им не подойти к немцам. Мешают наши зенитчики.
Вдруг вижу: в километре, прямо на нас слева по носу 304, на высоте метров 30-50 идет чей-то бомбардировщик. Я быстро навел на него орудие и жду, чтобы ударить прямой наводкой прямо в лоб, по кабине пилотов. Самолет все ближе. Как обычно, по нему бьют автоматы с Кировского в правый борт, а в левый с каких-то кораблей. Перекрестие моего прицела почти неподвижно стоит на носовой кабине. Ну, еще немного поближе! Маховику горизонтальной наводки моя правая рука не нужна – самолет идет точно на ствол орудия, постепенно снижаясь. Моторы не работают. Что он собирается делать? Между нами и самолетом метрах в пятистах-шестистах от нас – низкий песчаный остров в виде узкой, метров пятидесяти, изогнутой косы. Конечно, о благополучной посадке на нее нечего и думать. Но, похоже, дальше самолету не протянуть. Вот самолет над косой, колеса выпущены. Секунда, он касается колесами земли, врезается носом и моторами в землю…
Взрыв! Перекувыркивается на другую, ближнюю к нам сторону косы, по инерции продолжает двигаться вперед. Но это уже груда металла. Левое крыло ушло под воду, а правое поднимается вертикально – оно светло-зеленого цвета, и на нем ясно видна красная звезда. Крыло продолжало стоять секунды три, как бы давая возможность всем увидеть эту звезду и попрощаться с нами, и скрывается под водой. Самолет СБ наш!. Экипаж весь погиб.
Минут через 20-30 к косе подходит катер. С катера осматривают берег, но метрах в 50 левее падения самолета, и ничего не находят. Кто подбил самолет: немцы или наши – неизвестно. Парашютами воспользоваться экипаж уже не мог и попытался посадить самолет на эту косу, но это было невозможно.
И такое у меня стало поганое настроение…
27 лет спустя, в сентябре 1968 г, я написал об этом случае в газету «Ленинградский комсомолец» в отряд «Поиск», нарисовал схему Ленинградского порта с указанием места стоянки нашего судна, маршрут самолета и место его гибели. Ведь, вероятнее всего, экипаж этого самолета числится пропавшим без вести. Редакция ответила, что письмо получено и передано по назначению, и обещали сообщить о результатах поиска. Но больше никаких известий не было.
Поднялся на мостик с биноклем. От завода на нас мчатся два «ястребка». Поймал в бинокль первого – наш. Поймал второго – черт возьми, кресты. Немец гонится за нашим!
Скатился вниз. Спрашиваю у вахтенного Ломко: «Видал?» «Видал».
Ну, черт с ними! Пускай летают. Пойду достирывать белье.
Кончил стирку, смотрю – время 15.50. Скоро кофе пить и на вахту, а то Афанков встанет, и придется мне стоять до 24-х. Успел. Ломко уже треплется с медсестрой. Таисией зовуг.
Постоял я с полчаса, слышу свист – снаряд. Упал где-то за складом. Пожалуй, дюймов шесть. Минут через пять – второй. Этот ближе. По крыше склада забарабанили осколки. Встал за кран. Снова взрыв. От этого осколки летят и к нам. Свист, удары о палубу и отскакивают за борт. Некоторые остаются на палубе. Подобрал несколько штук, смотрю идет капитан-лейтенант. Отдал их ему.
Спустился вниз посмотреть, сколько времени, выхожу под спардек – свист, взрыв метрах в десяти от левого борта в воде. Заныли осколки, но они падали вдалеке. После этого снаряда у меня настроение почему-то улучшилось.
Сегодня все утро немцы били по «Петропавловску» и по «Максиму Горькому», который стоял в морском канале по другую сторону нашей стенки, рядом с местом Морского вокзала. Похоже, что били из трехдюймовых орудий. Много снарядов не рвалось и в воде, и на земле. «Максиму» один снаряд попал под мостик, а второй в первой трубе сделал «ворота». После этого он ушел по каналу к Неве.
«Петропавловску» сильно разворотили нос, в бинокль его совсем Не видно. Корма поднялась. Сильно повреждена рубка.
Эта проклятая «колбаса» все висит и висит. Ночью пошел дождь – хорошо!
Утром довольно плотная низкая облачность, и надеялись, что налетов не будет. Но вдруг в полукилометре от нас из этой облачности выскочили три «юнкерса». Сейчас же ударили по ним зенитчики с «Ленинграда», который стоял ближе к Кировскому заводу. «Юнкерсы» снова ушли в облака, но за ними бросились несколько наших «ястребков». Я стоял наготове у заряженного орудия. Минут через пять вижу; в километре от нас из облаков штопором вылетел «Юнкерc» и не вышел из него до самой земли, точнее, воды, т.к. взрыва на месте его падения не было. Наверное, сбили наши «ястребки».
После обеда удалось часок поспать. Проснулся в 14.45. В кубрик зашел вахтенный Кошель. Покинул пост и пришел за папиросами. Мы его дружно отругали. Ломко очень строго и серьезно выговорил ему: «Вдруг сейчас налет, кто тревогу подаст? Ведь тебя на посту нет». Как в воду глядел Ломко. Только Кошель вышел из кубрика, слышим чьи-то орудийные выстрелы и вскоре частый стук прикладом по палубе над кубриком – сигнал тревоги, подаваемый Кошелем. Выскакиваем к орудию. «Юнкерсы» на большой высоте идут левее нас на город. Первую группу из 5-6 машин пропустил – из-за дыма из наших труб ничего в прицел не видно. За первой группой пошли следующие.
Крейсер «Максим Горький»
Все корабли, стоящие в порту, а это «Киров», «Максим Горький», «Ленинград», три эсминца, а также транспорты, на которых успели установить сорокопятки, «Ермак», – все ведут яростный огонь из всех зенитных орудий. На «Ермаке» с июля довольно солидное вооружение: 2 102 мм орудия, 4 76мм, 2 45 мм, пулеметы и дальномер. На нем вся команда военная: более 250 человек, что в два раза больше, чем у нас.
В нашу палубу врезаются, к большому огорчению боцмана, осколки зенитных снарядов. Слышу, как он, стоя под палубой спардека, часто повторяет знакомое слово «куррат» (черт). От этих осколков наши головы защищены касками, но, если попадет в плечо, ранение обеспечено. Сейчас мы работаем втроем: я у прицела – наводчик, Ломко, замковый, по моей команде «ноль!» дергает рукоять спуска ударника, Женгычко – заряжающий. Ящик со снарядами рядом. Маховички прицела и целика у нас на нуле, т.к. некому определять эти данные. Наводку осуществляю, конечно, очень приблизительно: ловлю в прицел цель, веду перекрестие в прицеле на этой цели и даю команду «ноль». Слежу по следу трассы за полетом нашего снаряда и засекаю, насколько делений прицела и целика ушел самолет от следа снаряда. Перевожу перекрестие прицела на соответствующее количество делений вперед по курсу самолета, даю второй выстрел и снова слежу за его полетом по трассирующему следу. И так далее. Поскольку к самолетам тянутся десятки трассирующих нитей, то для меня главное после выстрела – не потерять след своего снаряда.
